разъезжающих троек, визга девок на качелях, шума и крика ряженых -
шилигинов, что толпами бродили по Твери, набиваясь в боярские терема,
прыгали, плясали, хрюкали, рядились медведями и оленями, носили срамного
покойника с репяными желтыми зубами из дому в дом... Только-только отпели:
<Христос рождается, срящете, Христос рождается, славите> - и тут же
хвостатая нечистая сила загуляла по теремам!
почуднее, уволоклись с толпою дворовых ребяток. Нанесут вечером прошенных
по подоконью кусков да шанег, будут есть аржаные дареные пироги и с
блестящими глазами сказывать, как и кого пугали в улицах, к кому вваливали
веселою гурьбой... Не вдовий наряд, и сама бы пошла помянуть молодость!
заглянула в опустелые мастерские, в парную челядню, где нынче стоял дым
коромыслом и какие-то жонки и мужики с вымазанными сажею лицами в
вывороченных шубах и срамных одеяниях потащили в десяток рук великую
княгиню к столу, едва не насильно заставили пригубить горячего меду и тут
же, вызвав жаркий румянец на щеках, громогласно спели ей <славу>.
Невольно, рассмеявшись, увернувшись от объятий и поцелуев, выбежала
девочкой на морозный снег, под рождественские сияющие звезды, глазом
приметив сенную свою боярыню, что, в сбитом повойнике, красная,
выскочила-таки следом проводить госпожу, не пристал бы какой охальный
мужик - в святочную ночь ряженые чего не содеют! У крыльца сказала:
всеми, не вместе, как встарь, при муже и господине своем, когда Александр
и сам гулял с дружиною, и братья его бегали ряжеными по Твери, и она не
чуралась веселья, рядилась с жонками, дразнила хмельного супруга призраком
измены, сидела за общим, с дружиною и челядью, столом, пела... Ох бы и
сейчас попеть! Нынче она токмо в церкви, в хоре, и отводит душу... Куда
все ушло, миновалось! В краткий час отдыха - за пялами, вышивает гладью
воздух в Спасо-Преображенский собор, да и тут дети обсядут со сказкой. Или
уж им споет потихоньку вполгласа какую песенку. И сейчас бы спела для
себя, одной! Да для него, лады, милого, что любил ее слушать так вот, в
сумерках, по вечерам. Иногда и сам просил спеть... Эту хоть:
кого больше теперь! Быстро отерла слезы. По шагам за дверью догадала, что
Микифор, посельский. Встала, свела брови, кутая плечи в индийский плат
(сама не ведая, сколь хороша в сей миг). Микифор глянул, склонился низко:
и величает!
под стеною, даве вымели, почистили под новину, туда и кладите! Сколь
четвертей? Погоди, сама гляну!
сенях нет никого?). Однако прислуга нашлась. Выскочила раскосмаченная, рот
до ушей, девка (уж не миловалась ли с кем?). Подала зимний вотол. Настасья
плотнее завязала сверх повойника простой пуховый плат, сошла на задний
двор, куда въезжали сейчас припозднившиеся возы. Вот и вновь некогда ей
погрустить-подумать! Будет считать кули, выпрастывая руки в прорези
меховой оболочины, совать ладони в рожь: не сырая ли? Будет скликать слуг,
следить, чтобы полупьяные холопы по-годному уложили зерно, чтобы возчиков
накормили и напоили на поварне, а коням задали овса и сена, а там вечерний
обход, а там ужин и дети, коих всех по очереди надо уложить в постелю,
присмотрев, не позабыли ли няньки вымыть малышей и расчесать им волосы. А
после всего - молитва перед иконою Богоматери, за всех поряду, живым - за
здравие, мертвым - за упокой. Иногда за весь долгий день и не присядешь ни
разу!
Тверью? А в Литве, слышно, нестроения, осенью был набег на Можай, не
станут ли ратитьце с Москвою? В этих делах она мало что может понять. Был
бы жив покойный супруг! А Мишуту надобно учить грамоте, а там и Владимира
с Ульяной, а там и Андрюшу...
в память твою, во имя твое и в честь? Как трудно порою засыпать без тебя в
святочную, полную веселья и смеха разгульную ночь!
сообщить, что епископ Федор желает ее видеть. Настасья быстро
распорядилась о закусках и о питии, ждала в особной горнице, где принимала
важных гостей. Про себя положила непременно поговорить о Мишутке.
слишком чиниться и говорить околичностями. Коротко осведомясь о здравии
чад, отведав рыбы и запив ее травным настоем (в последние месяцы епископ
Федор сильно прихварывал, и Настасья, зная это, заказала ему заранее
мягчительное питье с мятою и зверобоем), епископ откинулся в кресле и сам
повел речь о том, о чем Настасья намерилась его вопросить.
Федор. - Како мыслишь ты, госпожа, о сем деле, наиважнейшем для юного
отрока?
глянул светлым старческим взором. С легкою улыбкою примолвил: не хотела бы
она отослать сына учиться в Новгород, к архиепископу Василию, понеже оный
крестил младеня и ныне хощет приложити труд свой к воспитанию Михаила и
научению книжной грамоте?
предложения Василия Калики, и могущее воспоследовать неудовольствие
Костянтина с Авдотьей, ежели не самого великого князя Семена.
почуялись ему все запахи: старческий, Федора, привычный - от матери, запах
свечей, травного настоя, рыбы и закусок, расставленных на столе (ему
тотчас захотелось есть, но он сдержался, понимая, что попросить сейчас, в
присутствии епископа, кусочек рыбы было бы неблагопристойно).
решили тут вдвоем? Первое чувство было - бежать назад доигрывать с
ребятами. Какой там Новгород, зачем? Он прихмурился было, опустил голову,
задумался, кусая губы, и вдруг горячая волна прилила к сознанию: в
Новгород Великий! В тот далекий и богатый город! Который, говорят, еще
больше Твери, где иноземные корабли, немецкие, датские и варяжские гости,
где река Волхов и Перынь...
издалека голос епископа.
змей и ему бросают людей на съедение?
отодвинув Настасью плечом, и вновь поднял светлые любопытные глаза: - А
что, теперь уже змея того неможно увидеть?
кровь, полилось по столу.
ясные головы, чтобы хотя удержать их на этих плечах! Неужели ты не видишь,
что Литва гибнет! И погибнет вскоре, ежели ты... Ежели мы с тобой не
спасем ее нынче, сейчас!
серебра красиво стягивал стан. Льняные волосы прямыми прядями падали на
плечи. Длинное лицо Ольгерда, всегда такое спокойное, нынче потемнело и
подергивалось от гнева. (Князья были одни в палате, почему только Ольгерд
и дал себе волю.) Внизу, во дворе и за стеной, шумела дружина, шел пир,
рекою лилось пиво и вино. Кейстут потому и поднес кубок брату, хотел
порадовать, разыскав его в этой уединенной горнице, не чая худого от чары
красного фряжского.
мы заняли Галичину с Волынью, взяли Полоцк и Луцк и не сегодня-завтра,
быть может, возьмем Смоленск! Скажи, можем мы справиться с Орденом? Немцы
одолевают нас в каждом бою! И еще страшнее - без боя! Вильна наполнена
католиками, Явнут давно уже в руках римских попов! Над нами висит Польша,
и венгерский король точит меч, мечтая завладеть Галичем! Ведомо тебе это?
Ведомо тебе, кому поможет богемский король, ежели разразится война? Да!
Отец отдал нашу сестру, Ольдону, королю Казимиру в жены, а с нею воротил
двадцать четыре тысячи пленных поляков, которые снова пойдут на нас, когда
грянет война! И не венгерский король, так сам Казимир протянет тогда руки
к Галичу!
рубахе против немецкого панциря и закованного в латы коня! Магистр
запрещает рижанам продавать нам свейские брони! Король подарил наши земли
Ордену! А папа из Рима благословляет войну с неверными! Сумели мы хотя на
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Куликов Роман
Суворов Виктор