зубчатыми башнями.
царей, - сказал Спитамен. - Там у него сложено запасов хлеба на пять лет.
На конном дворе прикована цепями тысяча лучших жеребцов, а в домах,
окруженных розами и персиками, тоскуют триста шестьдесят пять жен -
столько, сколько дней в году. Согдские князья живут весело и горя не
знают, не правда ли?
закоптелый потолок, сложенный из жердей, переплетенных хворостом. Внимание
Фирака привлекал большой желтый паук, который то пробегал по жерди, то так
же быстро возвращался обратно и останавливался, подняв две передние
мохнатые лапки.
паук, осторожно пробирался до середины жерди и быстро убегал назад.
пронизывала острая боль в груди. Кто-то тонко пропищал, затем послышались
равномерный стук и поскрипывание. Фирак приподнял голову и в ногах у себя
увидел неподвижно сидевшую женщину. Ее пальцы сучили белую нитку, на конце
которой, подпрыгивая, крутилось веретено, другой рукой она выдергивала
шерсть из прялки. Лицо ее, смуглое, загорелое, изборожденное резкими
морщинами, говорило о тяжелой работе в поле. На голове белый платок, конец
его прикрывал шею и подбородок.
расписанную яркими цветами; люлька, качаясь, поскрипывала.
и далеким.
провела по воспаленным, сухим губам юноши. Она окунула палец в молоко и
кормила его с пальца, привычным жестом, как ягненка, потерявшего матку.
Жесткий, воспаленный рот Фирака стал влажным.
тебя. Не двигайся, а то опять кровь пойдет.
только что родился, что прошлого нет и не было. Он не мог вспомнить, что
было раньше, до того, как он попал сюда, в эту закоптелую хижину. Он
казался себе маленьким ребенком, а эта женщина - всемогущей, всесильной,
как мать: она может спасти его, слабого, только что рожденного.
ребенку.
времени прошло. Женщины не было, ребенок не пищал, люлька неподвижно
застыла. На жерди два ядовитых паука сидели один против другого и
угрожающе шевелили поднятыми передними лапками. Солнечный луч, проникнув
из квадратного отверстия под потолком, прорезывал всю хижину. Яркое
оранжевое пятно горело на стене. В луче светились плывшие пылинки.
груди. Он выше приподнял голову и осмотрелся. По сторонам широкие
глинобитные нары. Между ними узкий проход. В конце его очаг в стене; по
бокам очага вылеплены из глины колосья пшеницы и птичка, клюющая зерно*.
Груда углей, засыпанный золой, и над ними голубой дымок, вьющийся к
закоптелому выходу на потолке. На нарах потрепанные камышовые циновки и
стертые обрывки ковров.
ноги - в пестрых шерстяных чулках: ведь раньше он был одет как-то
по-иному, по-городскому, - в зеленых туфлях и полосатых шароварах.
просунулась стариковская корявая рука и долго возилась с засовом, стараясь
открыть дверь; потом все затихло.
подвигалось, осветив глубокую трещину, из которой серая мышь высовывала
мордочку. Под лучом ярко забелела на стене грубая холщовая рубаха, обшитая
красной каймой, и заблестел изогнутый бронзовый серп, подвешенный на
деревянном гвозде рядом с пучком высохшей полыни.
хранят тебя светлые духи неба! Как тебя зовут?
шнурками, в остроконечном колпачке. Все лицо его, заросшее седыми
волосами, с прищуренными маслеными глазами, было в бесчисленных складках
от расплывшейся улыбки. Когда рот закрывался, то нижняя губа уходила под
верхнюю и лицо уменьшалось вдвое: у старика не было ни одного зуба.
грубые голоса. В хижину вошло несколько крестьян в длинных, до колен,
рубахах и широких дерюжных шароварах.
служитель бога, твое дело молиться, хоронить покойников. Зачем же ты
приходишь раньше времени, непрошеный, в чужой дом?
лечат.
погрозил пальцем. - А почему он кутает свое лицо? Может быть, он беглый
разбойник? Ведь за поимку важных преступников князь Оксиарт заплатит пять
дариков и больше.
дело?
что тебе дарики? Ведь святые атраваны денег не ищут, а живут молитвой. Что
будешь с ними делать?
торговать свечами и священной коровьей мочой для излечения всех болезней.
Я даже могу жениться.
будет в моей хижине. Пойду к мудрому нашему виспайти*. Не держите меня,
пустите. О, пять дариков! - Старик торопливо выбежал.
князя, едущего к нам из Курешаты.
схватят.
его засадят в яму.
поберечь его.
станет искать поблизости? Старшина пошлет людей по тропам и дорогам. А дня
через два суматоха уляжется. Мы его отвезем за пределы владений князя
Оксиарта; тогда он сам поплетется дальше. Раз Шеппе сказал, то мы должны
его сберечь!
лестнице втащили на крышу сарая. Там его прикрыли ворохом горного сена.
одурманивали мятой и полынью. С крыши он видел часть улицы, высокий
карагач и несколько хижин и дворов, где бродили куры и дремали
взлохмаченные собаки.