перед лежанкою, висит на веревках, продетых в кольцо, привинченное к по-
толку, люлька. Во всей светлице пол гладко убитый и смазанный глиною. На
лавках спит с женою пан Данило. На лежанке старая прислужница. В люльке
тешится и убаюкивается малое дитя. На полу покотом ночуют молодцы. Но
козаку лучше спать на гладкой земле при вольном небе; ему не пуховик и
не перина нужна; он мостит себе под голову свежее сено и вольно протяги-
вается на траве. Ему весело, проснувшись середи ночи, взглянуть на высо-
кое, засеянное звездами небо и вздрогнуть от ночного холода, принесшего
свежесть козацким косточкам. Потягиваясь и бормоча сквозь сон, закурива-
ет он люльку и закутывается крепче в теплый кожух.
сел в углу на лавке и начал наточивать новую, вымененную им, турецкую
саблю; а пани Катерина принялась вышивать золотом шелковый рушник. Вдруг
вошел Катеринин отец, рассержен, нахмурен, с заморскою люлькою в зубах,
приступил к дочке и сурово стал выспрашивать ее: что за причина тому,
что так поздно воротилась она домой.
чает. У нас уже так водится, не погневайся! - говорил Данило, не остав-
ляя своего дела. - Может, в иных неверных землях этого не бывает - я не
знаю.
себя. - Ну, я тебя спрашиваю: где таскался до поздней ночи?
вышел из тех, которых бабы пеленают. Знаю, как сидеть на коне. Умею дер-
жать в руках и саблю острую. Еще кое-что умею... Умею никому и ответа не
давать в том, что делаю.
верно, на уме недоброе дело.
гу, ни в одном еще бесчестном деле не был; всегда стоял за веру правос-
лавную и отчизну, - не так, как иные бродяги таскаются бог знает где,
когда православные бьются насмерть, а после нагрянут убирать не ими за-
сеянное жито. На униатов даже не похожи: не заглянут в божию церковь.
Таких бы нужно допросить порядком, где они таскаются.
моя пронизывает сердце. Я и рублюсь незавидно: от человека остаются кус-
ки мельче круп, из которых варят кашу.
как будто знал, на что ее выточил.
нув на ней. - Вспомни, безумный, погляди, на кого ты подымаешь руку!
Батько, твои волосы белы, как снег, а ты разгорелся, как неразумный хло-
пец!
Ведай свое бабье дело!
обсыпали себя козаки. С плачем ушла Катерина в особую светлицу, кинулась
в постель и закрыла уши, чтобы не слышать сабельных ударов. Но не так
худо бились козаки, чтобы можно было заглушить их удары. Сердце ее хоте-
ло разорваться на части. По всему ее телу слыхала она, как проходили
звуки: тук, тук. "Нет, не вытерплю, не вытерплю... Может, уже алая кровь
бьет ключом из белого тела. Может, теперь изнемогает мой милый; а я лежу
здесь!" И вся бледная, едва переводя дух, вошла в хату.
наступает Катеринин отец - подается пан Данило. Наступает пан Данило -
подается суровый отец, и опять наравне. Кипят. Размахнулись... ух! сабли
звенят... и, гремя, отлетели в сторону клинки.
увидела, что козаки взялись за мушкеты. Поправили кремни, взвели курки.
не так зорко, как молодой, однако ж не дрожит его рука. Выстрел загре-
мел... Пошатнулся пан Данило. Алая кровь выкрасила левый рукав козацкого
жупана.
правая атаман. Висит у меня на стене турецкий пистолет; еще ни разу во
всю жизнь не изменял он мне. Слезай с стены, старый товарищ! покажи дру-
гу услугу! - Данило протянул руку.
ему в ноги, Катерина. - Не за себя молю. Мне один конец: та недостойная
жена, которая живет после своего мужа; Днепр, холодный Днепр будет мне
могилою... Но погляди на сына, Данило, погляди на сына! Кто пригреет
бедное дитя? Кто приголубит его? Кто выучит его летать на вороном коне,
биться за волю и веру, пить и гулять по-козацки? Пропадай, сын мой, про-
падай! Тебя не хочет знать отец твой! Гляди, как он отворачивает лицо
свое. О! я теперь знаю тебя! ты зверь, а не человек! у тебя волчье серд-
це, а душа лукавой гадины. Я думала, что у тебя капля жалости есть, что
в твоем каменном теле человечье чувство горит. Безумно же я обманулась.
Тебе это радость принесет. Твои кости станут танцевать в гробе с ве-
селья, когда услышат, как нечестивые звери ляхи кинут в пламя твоего сы-
на, когда сын твой будет кричать под ножами и окропом. О, я знаю тебя!
Ты рад бы из гроба встать и раздувать шапкою огонь, взвихрившийся под
ним!
Нет, дитя мое, никто не тронет волоска твоего. Ты вырастешь на славу от-
чизны; как вихорь будешь ты летать перед козаками, с бархатною шапочкою
на голове, с острою саблею в руке. Дай, отец, руку! Забудем бывшее между
нами. Что сделал перед тобою неправого - винюсь. Что же ты не даешь ру-
ки? - говорил Данило отцу Катерины, который стоял на одном месте, не вы-
ражая на лице своем ни гнева, ни примирения.
лим, прости Данила: он не огорчит больше тебя!
блеснув странно очами. Катерина немного вздрогнула: чуден показался ей и
поцелуй, и странный блеск очей. Она облокотилась на стол, на котором пе-
ревязывал раненую свою руку пан Данило, передумывая, что худо и не
по-козацки сделал, просивши прощения, не будучи ни в чем виноват.
на поля, на леса, на широкий Днепр. Проснулась пани Катерина, но не ра-
достна: очи заплаканы, и вся она смутна и неспокойна.
что отец мой есть тот самый урод, которого мы видали у есаула. Но прошу
тебя, не верь сну. Таких глупостей не привидится! Будто я стояла перед
ним, дрожала вся, боялась, и от каждого слова его стонали мои жилы. Если
бы ты слышал, что он говорил...
ворят, что я дурен. Я буду тебе славным мужем. Посмотри, как я погляды-
ваю очами!" Тут навел он на меня огненные очи, я вскрикнула и пробуди-
лась.
не так спокойно? Чуть ли не ляхи стали выглядывать снова. Мне Горобець
прислал сказать, чтобы я не спал. Напрасно только он заботится; я и без
того не сплю. Хлопцы мои в эту ночь срубили двенадцать засеков. Поспо-
литство будем угощать свинцовыми сливами, а шляхтичи потанцуют и от ба-
тогов.
Много, верно, он грехов наделал в чужой земле. Что ж, в самом деле, за
причина: живет около месяца и хоть бы раз развеселился, как добрый ко-
зак! Не захотел выпить меду! слышишь, Катерина, не захотел меду выпить,
который я вытрусил у крестовских жидов. Эй, хлопец!- крикнул пан Данило.
- Беги, малый, в погреб да принеси жидовского меду! Горелки даже не
пьет! экая пропасть! Мне кажется, пани Катерина, что он и в господа
Христа не верует. А? как тебе кажется?
ка, - поганые католики даже падки до водки; одни только турки не пьют.
Что, Стецько, много хлебнул меду в подвале?
что хватил с полведра. Эх, козаки! что за лихой народ! все готов товари-
щу, а хмельное высушит сам. Я, пани Катерина, что-то давно уже был пьян.
А?
влазит в дверь! - проговорил он сквозь зубы, увидя нагнувшегося, чтоб
войти в дверь, тестя.
равив пояс, на котором висела сабля с чудными каменьями, - солнце уже
высоко, а у тебя обед не готов.
- сказала пани Катерина старой прислужнице, обтиравшей деревянную посу-
ду. - Постой, лучше я сама выну, - продолжала Катерина, - а ты позови
хлопцев.
Панов Вадим
Махров Алексей
Каменистый Артем
Глуховский Дмитрий
Шилова Юлия
Шилова Юлия