read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



не по казенным: иные - чтоб похлопотать о пронесении вина и заказать новое;
другие - повидать знакомых куманьков и кумушек или собрать к празднику
должишки за сделанные ими прежде работы; Баклушин и участвовавшие в театре
- чтоб обойти некоторых знакомых, преимущественно из офицерской прислуги, и
достать необходимые костюмы. Иные ходили с заботливым и суетливым видом
единственно потому, что и другие были суетливы и заботливы, и хоть иным,
например, ниоткуда не предстояло получить денег, но они смотрели так, как
будто и они тоже получат от кого-нибудь деньги; одним словом, все как будто
ожидали к завтрашнему дню какой-то перемены, чего-то необыкновенного. К
вечеру инвалиды, ходившие на базар по арестантским рассылкам, нанесли с
собой много всякой всячины из съестного: говядины, поросят, даже гусей.
Многие из арестантов, даже самые скромные и бережливые, копившие круглый
год свои копейки, считали обязанностью раскошелиться к такому дню и
достойным образом справить разговень. Завтрашней день был настоящий,
неотъемлемый у арестанта праздник, признанный за ним формально законом. В
этот день арестант не мог быть выслан на работу, и таких дней всего было
три в году.
И, наконец, кто знает, сколько воспоминаний должно было зашевелиться в
душах этих отверженцев при встрече такого дня! Дни великих праздников резко
отпечатлеваются в памяти простолюдинов, начиная с самого детства. Это дни
отдохновения от их тяжких работ, дни семейного сбора. В остроге же они
должны были припоминаться с мучениями и тоской. Уважение к торжественному
дню переходило у арестантов даже в какую-то форменность; немногие гуляли;
все были серьезны и как будто чем-то заняты, хотя у многих совсем почти не
было дела. Но и праздные и гуляки старались сохранять в себе какую-то
важность... Смех как будто был запрещен. Вообще настроение дошло до
какой-то щепетильности и раздражительной нетерпимости, и кто нарушал общий
тон, хоть бы невзначай, того осаживали с криком и бранью и сердились на
него как будто за неуважение к самому празднику. Это настроение арестантов
было замечательно, даже трогательно. Кроме врожденного благоговения к
великому дню, арестант бессознательно ощущал, что он этим соблюдением
праздника как будто соприкасается со всем миром, что не совсем же он, стало
быть, отверженец, погибший человек, ломоть отрезанный, что и в остроге то
же, что у людей. Они это чувствовали; это было видно и понятно.
Аким Акимыч тоже очень готовился к празднику. У него не было ни
семейных воспоминаний, потому что он вырос сиротой в чужом доме и чуть не с
пятнадцати лет пошел на тяжелую службу; не было в жизни его и особенных
радостей, потому что всю жизнь свою провел он регулярно, однообразно, боясь
хоть на волосок выступить из показанных ему обязанностей. Не был он и
особенно религиозен, потому что благонравие, казалось, поглотило в нем все
остальные его человеческие дары и особенности, все страсти и желания,
дурные и хорошие. Вследствие всего этого он готовился встретить
торжественный день не суетясь, не волнуясь, не смущаясь тоскливыми и
совершенно бесполезными воспоминаниями, а с тихим, методическим
благонравием, которого было ровно настолько, сколько нужно для исполнения
обязанности и раз навсегда указанного обряда. Да и вообще он не любил много
задумываться. Значение факта, казалось, никогда не касалось его головы, но
раз указанные ему правила он исполнял с священною аккуратностью. Если б
завтра же приказали ему сделать совершенно противное, он бы сделал и это с
тою же самою покорностью и тщательностью, как делал и противоположное тому
накануне. Раз, один только раз в жизни он попробовал пожить своим умом - и
попал в каторгу. Урок не пропал для него даром. И хоть ему не суждено было
судьбою понять хоть когда-нибудь, в чем именно он провинился, но зато он
вывел из своего приключения спасительное правило - не рассуждать никогда и
ни в каких обстоятельствах, потому что рассуждать "не его ума дело", как
выражались промеж себя арестанты. Слепо преданный обряду, он даже и на
праздничного поросенка своего, которого начинил кашей и изжарил
(собственноручно, потому что умел и жарить), смотрел с каким-то
предварительным уважением, точно это был не обыкновенный поросенок,
которого всегда можно было купить и изжарить, а какой-то особенный,
праздничный. Может быть, он еще с детства привык видеть на столе в этот
день поросенка и вывел, что поросенок необходим для этого дня, и я уверен,
если б хоть раз в этот день он не покушал поросенка, то на всю жизнь у него
бы осталось некоторое угрызение совести о неисполненном долге. До праздника
он ходил в своей старой куртке и в старых панталонах, хоть и благопристойно
заштопанных, но зато уж совсем заносившихся. Оказалось теперь, что новую
пару, выданную ему еще месяца четыре назад, он тщательно сберегал в своем
сундучке и не притрогивался к ней с улыбающейся мыслью торжественно
обновить ее в праздник. Так он и сделал. Еще с вечера он достал свою новую
пару, разложил, осмотрел, пообчистил, обдул и, исправив все это,
предварительно примерил ее. Оказалось, что пара была совершенно впору; все
было прилично, плотно застегивалось доверху, воротник, как из кордона,
высоко подпирал подбородок; в талье образовалось даже что-то вроде
мундирного перехвата, и Аким Акимыч даже осклабился от удовольствия и не
без молодцеватости повернулся перед крошечным свои зеркальцем, которое
собственноручно и давно уже оклеил в свободную минутку золотым бордюрчиком.
Только один крючочек у воротника куртки оказался как будто не на месте.
Сообразив это, Аким Акимыч решил переставить крючок; переставил, примерил
опять, и оказалось уже совсем хорошо. Тогда он сложил все по-прежнему и с
успокоенным духом упрятал до завтра в сундучок. Голова его была обрита
удовлетворительно; но, оглядев себя внимательно в зеркальце, он заметил,
что как будто не совсем гладко на голове; показывались чуть видные ростки
волос, и он немедленно сходил к "майору" чтоб обриться совершенно прилично
и по форме. И хоть Акима Акимыча никто не стал бы завтра осматривать, но
обрился он единственно для спокойствия своей совести, чтоб уж так, для
такого дня, исполнить все свои обязанности. Благоговение к пуговке, к
погончику, к петличке еще с детства неотъемлемо напечатлелось в уме его в
виде неоспоримой обязанности, а в сердце - как образ последней степени
красоты, до которой может достичь порядочный человек. Все исправив, он, как
старший арестант в казарме, распорядился приносом сена и тщательно
наблюдал, как разбрасывали его по полу. То же самое было и в других
казармах. Не знаю почему, но к рождеству всегда разбрасывали у нас по
казарме сено. Потом, окончив все свои труды, Аким Акимыч помолился богу,
лег на свою койку и тотчас же заснул безмятежным сном младенца, чтоб
проснуться как можно раньше утром. Так же точно поступили, впрочем, и все
арестанты. Во всех казармах улеглись гораздо раньше обыкновенного.
Обыкновенные вечерние работы были оставлены; об майданах и помину не было.
Все ждало завтрашнего утра.
Оно наконец настало. Рано, еще до свету, едва только пробили зорю,
отворили казармы, и вошедший считать арестантов караульный унтер-офицер
поздравил их всех с праздником. Ему отвечали тем же, отвечали приветливо и
ласково. Наскоро помолившись, Аким Акимыч и многие, имевшие своих гусей и
поросят на кухне, поспешно пошли смотреть, что с ними делается, как их
жарят, где что стоит и так далее. Сквозь темноту из маленьких, залепленных
снегом и льдом окошек нашей казармы видно было, что в обеих кухнях, во всех
шести печах, пылает яркий огонь, разложенный еще до свету. По двору, в
темноте, уже швыряли арестанты в своих полушубках, в рукава и внакидку; все
это стремилось в кухню. Но некоторые, впрочем очень немногие, успели уже
побывать и у целовальников. Это были уже самые нетерпеливые. Вообще же все
вели себя благопристойно, смирно и как-то не по-обыкновенному чинно. Не
слышно было ни обычной ругани, ни обычных ссор. Все понимали, что день
большой и праздник великий. Были такие, что сходили в другие казармы,
поздравили кой-кого из своих. Проявлялось что-то вроде дружества. Замечу
мимоходом: между арестантами почти совсем не замечалось дружества, не
говорю общего, - это уж подавно, - а так, чтоб один какой-нибудь арестант
сдружился с другим. Этого почти совсем у нас не было, и это замечательная
черта: так не бывает на воле. У нас вообще все были в обращении друг с
другом черствы, сухи, за очень редкими исключениями, и это был какой-то
формальный, раз принятый и установленный тон. Я тоже вышел из казармы;
начинало чуть-чуть светать; звезды меркли; морозный тонкий пар подымался
кверху. Из печных труб на кухне валил дым столбом. Некоторые из попавшихся
мне навстречу арестантов сами охотно и ласково поздравили меня с
праздником. Я благодарил и отвечал тем же. Из них были и такие, которые до
сих пор еще ни слова со мной не сказали во весь этот месяц.
У самой кухни нагнал меня арестант из военной казармы, в тулупе
внакидку. Он еще с полдвора разглядел меня и кричал мне: "Александр
Петрович! Александр Петрович!" Он бежал на кухню и торопился. Я остановился
и подождал его. Это был молодой парень, с круглым лицом, с тихим выражением
глаз, очень неразговорчивый со всеми, а со мной не сказавший еще ни одного
слова и не обращавший на меня доселе никакого внимания со времени моего
поступления в острог; я даже не знал, как его и зовут. Он подбежал ко мне
запыхавшись и стал передо мной в упор, глядя на меня с какой-то тупой, но в
то же время и блаженной улыбкой.
- Что вам? - не без удивления спросил я его, видя, что он стоит передо
мной, улыбается, глядит во все глаза, а разговора не начинает.
- Да как же, праздник... - пробормотал он и, сам догадавшись, что не о
чем больше говорить, бросил меня и поспешно отправился на кухню.
Замечу здесь кстати, что и после этого мы с ним ровно никогда не
сходились и почти не сказали ни слова друг другу до самого моего выхода из
острога.
На кухне около жарко разгоревшихся печей шла суетня и толкотня, целая
давка. Всякий наблюдал за своим добром; стряпки принимались готовить



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 [ 31 ] 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.