мира ураганом влетал в класс? А тот, старичок,-- ах, опять
забыл фамилию,-- помните, как он, трясясь, говорил: "ну-те,
тьфу, пустая голова... Позолотить бы, да и только!" Прекрасные
времена. А как мы по лестнице шпарили вниз, во двор, помните? А
как на вечеринке оказалось, что Арбузов умеет играть на рояле?
Помните, как у него никогда опыты не выходили? И какую мы на
"опыты" придумали рифму?" "...просто не реагировать",-- быстро
сказал про себя Лужин. "И все это рассеялось,-- продолжал
Петрищев.-- Вот мы здесь на балу... Ах, кстати, я как будто
помню... Ты чем-то таким занимался, когда ушел из школы. Что
это было? Да, конечно,-- шахматы!" "Нет-нет,-- сказал Лужин.--
Ради Бога, зачем это вы..." "Ну, простите,-- добродушно
проговорил Петрищев.-- Значит, я путаю. Да-да, дела... Бал в
полном разгаре. А мы тут беседуем о прошлом. Я, знаете,
объездил весь мир... Какие женщины на Кубе! Или вот, например,
однажды в джунглях..."
ни в каких джунглях не бывал".
оборачиваясь. "Вы его не слушайте,-- продолжал лысый долговязый
господин, обладатель ленивого голоса.-- Он как попал из России
в Париж, так с тех пор только третьего дня и выехал". "Позволь,
Лужин, тебе представить",-- со смехом начал Петрищев; но Лужин
поспешно удалялся, вобрав голову в плечи и от скорой ходьбы
странно виляя и вздрагивая.
раздумчиво:-- В конце концов, я, может быть, принял его за
другого".
"пардон, пардон!", все натыкаясь на людей и стараясь не
смотреть на их лица, искал жену и, когда внезапно увидел,
схватил ее сзади за локоть, так что она, вздрогнув, обернулась;
но сперва он ничего не мог сказать, слишком запыхался. "В чем
дело?" -- спросила она со страхом. "Уйдем, уйдем",-- забормотал
он, не отпуская ее локтя. "Успокойтесь, пожалуйста, Лужин, не
надо так,-- сказала она, слегка оттесняя его в сторону, чтобы
не слышали посторонние.-- Почему вы хотите уехать?" "Там один
человек,-- проговорил Лужин, прерывисто дыша.-- И такие
неприятные разговоры", "...которого вы прежде знали?"--
спросила она тихо. "Да-да,-- закивал Лужин.-- Уедем. Я прошу".
переднюю, стал шарить в карманах, отыскивая номер, нашел его,
после нескольких огромных секунд переполоха и отчаяния;
топтался на месте от нетерпения, пока гардеробщица, как
сомнамбула, искала вещи... Он первым оделся и первым вышел, и
жена быстро следовала за ним, запахивая на ходу кротовую шубу.
Только в автомобиле Лужин задышал спокойно, и выражение
растерянной хмурости сменилось виноватой полуулыбочкой. "Милому
Лужину было неприятно",-- сказала жена, гладя его по руке.
"Школьный товарищ, подозрительный субъект",-- пояснил Лужин.
"Но теперь милому Лужину хорошо",-- прошептала жена и
поцеловала его мягкую руку. "Теперь все прошло",-- сказал
Лужин.
заноза. По ночам он стал задумываться над тем, почему так жутка
была эта встреча. Конечно, были всякие отдельные
неприятности,-- то, что Петрищев когда-то мучил его в школе, а
теперь вспомнил косвенным образом некую растерзанную книжку, и
то, что целый мир, полный экзотических соблазнов, оказался
обманом хлыща, и уже нельзя было впредь доверять проспектам. Но
не сама встреча была страшна, а что-то другое,-- тайный смысл
этой встречи, который следовало разгадать. Он стал по ночам
напряженно думать, как бывало думал Шерлок над сигарным
пеплом,-- и постепенно ему стало казаться, что комбинация еще
сложнее, чем он думал сперва, что встреча с Петрищевым только
продолжение чего-то, и что нужно искать глубже, вернуться
назад, переиграть все ходы жизни от болезни до бала.
слегка припудренном сухим снежком, опасливо резвились горожане,
и в ту минуту, как мимо, по тротуару, проходили Лужины,
совершавшие утреннюю прогулку, самый бойкий из конькобежцев,
молодец в свитере, изящно раскатился голландским шагом и с
размаху сел на лед. Дальше, в небольшом сквере, трехлетний
ребенок, весь в красном, шатко ступая шерстяными ножками,
поплелся к тумбе, беспалой ладошкой загреб снег, лежавший
аппетитной горкой, и поднес его ко рту, за что сразу был
схвачен сзади и огрет. "Ах ты, бедненький",-- оглянувшись,
сказала Лужина. По убеленной мостовой проехал автобус, оставив
за собой две толстых, черных полосы. Из магазина говорящих и
играющих аппаратов раздалась зябкая музыка, и кто-то прикрыл
дверь, чтобы музыка не простудилась. Такса в заплатанном синем
пальтишке, с низко болтающимися ушами остановилась, обнюхивая
снег, и Лужина успела ее погладить. Что-то легкое, острое,
белесое било в лицо, и, если посмотреть на пустое небо,
светленькие точка плясали в глазах. Лужина поскользнулась и
укоризненны взглянула на свои серьге ботики. Около русского
гастрономического магазина встретили знакомых, чету Алферовых.
"Холодина какая",-- воскликнул Алферов, тряся желтой своей
бородкой. "Не целуйте, перчатка грязная",-- сказала Лужина и
спросила у Алферовой, с улыбкой глядя на ее прелестное, всегда
оживленное лицо, почему она никогда не зайдет. "А вы полнеете,
сударь",-- буркнул Алферов, игриво косясь на лужинский живот,
преувеличенный ватным пальто. Лужин умоляюще посмотрел на жену.
"Так что, милости просим",-- закивала она. "Постой, Машенька,
телефон ты их знаешь? -- спросил Алферов.-- Знаешь? Ладно.
Ну-с, пока,-- как говорят по-советски, Нижайший поклон вашей
матушке".
под руку и меняя шаг, чтобы идти с ним в ногу.-- Но Машенька...
Какая душенька, какие глаза... Не идите так скоро, милый
Лужин,-- скользко".
и там проплыл плоский, бескровный солнечный диск. "А знаете, мы
сегодня пойдем так, направо,-- предложила Лужина.-- Мы,
кажется, еще там не проходили". "Апельсины",-- сказал Лужин,
указывая тростью на лоток. "Хотите купить?-- спросила жена.--
Смотрите, мелом на доске: сладкие, как сахар". "Апельсины",--
повторил со вкусом Лужин и вспомнил при этом, как его отец
утверждал, что, когда произносишь "лимон", делаешь поневоле
длинное лицо, а когда говоришь "апельсин",-- широко улыбаешься.
Торговка ловко расправила отверстие бумажного мешочка и
насовала в него холодных, щербато-красных шаров. Лужин на ходу
стал чистить апельсин, морщась в предвидении того, что сок
брызнет в глаза. Корки он положил в карман, так как они
выглядели бы слишком ярко на снегу, да и, пожалуй, можно
сделать из них варенье. "Вкусно?."-- спросила жена. Он
просмаковал последнюю дольку и с довольной улыбкой взял было
жену опять под руку, но вдруг остановился, озираясь. Подумав,
он пошел обратно к углу и посмотрел на название улицы. Потом
быстро догнал жену и ткнул тростью по направлению ближайшего
дома, обыкновенного серо-каменного дома, отделенного от улицы
небольшим палисадником за чугунной решеткой. "Тут мой папаша
обитал,-- сказал Лужин,-- Тридцать пять А". "Тридцать пять
А",-- повторила за ним жена, не зная, что сказать, и глядя
вверх, на окна. Лужин тронулся, срезая тростью снег с решетки.
Немного дальше он замер перед писчебумажным магазином, где в
окне бюст воскового мужчины с двумя лицами, одним печальным,
другим радостным, поочередно отпахивал то слева, то справа
пиджак: самопишущее перо, воткнутое в левый карманчик белого
жилета, окропило белизну чернилами, справа же было перо,
которое не течет никогда. Лужину двуликий мужчина очень
понравился, и он даже подумал, не купить ли его. "Послушайте,
Лужин,-- сказала жена, когда он насытился витриной,-- Я давно
хотела вас спросить,-- ведь после смерти вашего отца остались,
должно быть, какие-нибудь вещи. Где все это?" Лужин пожал
плечами. "Был такой Хрущенко",-- пробормотал он погодя. "Не
понимаю",-- вопросительно сказала жена. "В Париж мне написал,--
нехотя пояснил Лужин,-- что вот, смерть и похороны и все такое,
и что у него сохраняются вещи, оставшиеся после покойника".
"Ах, Лужин,-- вздохнула жена.-- Что вы делаете с русским
языком". Она подумала и добавила: "Мне-то все равно, мне только
казалось, что вам было бы приятно иметь эти вещи,-- ну, как
память". Лужин промолчал. Она представила себе эти никому не
нужные вещи,-- быть может, писательское перо старика Лужина,
какие-нибудь бумаги, фотографии,-- и ей стало грустно, она
мысленно упрекнула мужа в жестокосердии, "Но одно нужно сделать
непременно,-- сказала она решительно.-- Мы должны поехать на
Конюшевский Владислав
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Никитин Юрий
Корнев Павел
Каменистый Артем