существование нестерпимо. Он вмешивается в законы природы, и сам он - прямое
отрицание их. В этой натуре заложены гигантские силы, которые, захоти он
обратить их в любую сторону, создадут катастрофы. Может быть, я один знаю
его тайну; сам он никогда не откроет ее. Вы встретили его в момент забавы -
сверкающего вызова всем, кто, встречая его в толпе, далек от иных мыслей,
кроме той, что видит обыкновенного человека. Но его влияние огромно, его
связи бесчисленны. Никто не подозревает, кто он, - одно, другое, третье,
десятое имя открывают ему доверчивые двери и уши. Он бродит по мастерским
молодых пьяниц, внушая им или обольщая их пейзажами неведомых нам планет,
насвистывает поэтам оратории и симфонии, тогда как жизнь вопит о
неудобоваримейшей простоте; поддакивает изобретателям, тревожит сны и
вмешивается в судьбу. Неподвижную, раз навсегда данную, как отчетливая
картина, жизнь волнует он, и меняет, и в блестящую даль, смеясь, движет ее.
Но мало этого. Есть жизни, обреченные суровым законом бедности и страданию
безысходным; холодный лед крепкой коркой лежит на их неслышном течении; и он
взламывает этот лед, давая проникать солнцу в тьму глубокой воды. Он
определяет и разрешает случаи, по его воле начинающие сверкать сказкой. Мир
полон его слов, тонких острот, убийственных замечаний и душевных движений
без ведома относительно источника, распространившего их. Этот человек должен
исчезнуть.
между собой. Совершите траты необходимые, быть может, безумные; но помните,
что нет спасения без борьбы; не вы нанесете этот удар. Начнем издалека,
уверенно сжимая кольцом. По свету бродят цыгане, и они знают многое, что
никому не доступно, кроме их грязных кочевий. Они жадны и скрытны. Однако
под рукой у меня есть несколько людей особой породы, углубленных, как и я, в
рассматривание дымных фигур жизни, в мелькающий и едва слышный трепет ее. Мы
сходим по золотой тропе к этим оборванным, волосатым кочевникам, где, под
полами цветных шатров, таятся хитрая красота и сведения самого различного
свойства, по тем линиям, на какие нам надо ступить. Но не будем пренебрегать
также помощью официальной, лишь с осторожностью и выбором чрезвычайными,
если не хотим, чтобы поиски наши стали достоянием всех. В этом случае наши
карты будут смешаны и поражены тем противоречием, в какое станем мы с
задачей своей к прочей действительности.
хотелось ей ни о чем спрашивать, но лишь, единственно, действовать. Глухая
пелена укрыла ее душу; без жестокости, без ясного отчета себе, на что
решается, блаженно смеясь, сказала она: - Будьте Руководителем. Я ничего не
пожалею на это, ни о чем не вздохну, но буду ждать терпеливо и дам все, что
нужно. Она вышла и принесла все деньги, какие были у нее в этот момент,
также принесла чек на крупную сумму.
А что, безумная девушка, скажете вы, если одно из самых замечательных
мошенничеств разыгралось только что на ваших глазах?
Когда придет время, я извещу вас обо всем важном. Спокойной ночи.
бред и ужас покоя, или было задето что-нибудь еще, более значительное, - но
мгновенной болью исказилось лицо девушки. Вздрогнув, выпрямилась и овладела
она собой.
ночь. Идите и убейте его.
сказал Руководитель. - Я спешу, ухожу.
подъезда, стал вскоре смутным жужжанием. Прислушиваясь к нему, Руна говорила
с собой, сжимая руку, смеялась и плакала.
упорство человека, вынужденного ожидать пассивно и может быть в те часы,
когда ломаются самые острые углы тайного действия, скользящего по земле,
росло в ней костенеющей массой, мрачно сжимая губы всякий раз, когда ясно
представляла она конец. По-прежнему мелькали среди ее дней улыбка или лицо
Друда, данного как бы навсегда в спутники, но уже не так потрясая, не так
сбрасывая могучим толчком, как то было недавно. Теперь смутно мерещилось ей
рядом с ним другое лицо, но с неуловимыми и тонкими очертаниями, едва
выраженным намеком беспокойного света; то пропадало, то появлялось это лицо,
и она не могла отчетливо уловить его. Меж тем ее пораженная мысль двигалась
по кругу, стиснувшему в себе чувство безотчетной утраты и тупой страх
душевной болезни. Это состояние, усиливаясь, ослабевая и вновь усиливаясь,
достигло наконец мрачных пустынь, в свинцовом свете которых гнется и кричит
жизнь.
страшной охотой, Руководитель посетил Руну в последний раз. Как приговор,
выслушала она его слова, не поднимая взгляда, лишь тихо перебирая рукой
кисть веера; бледней жемчуга было ее лицо. Казалось, сама ненависть,
принявшая жуткий человеческий облик, сидит с ней. Его слова шипели и жгли, и
он с трудом, сквозь разорванное злобой дыхание, быстро, как выстрелы, бросал
их: - Не было ни одного момента в связи всех действий и слов наших, не
проверенного с точностью астрономического хронометра. Друзья были приведены
к молчанию; предатели выслежены и убиты; все негодное, бездарное в этом деле
было обречено ничтожеству и бездействию. Мы предусмотрели случайности,
высчитали миллионные части шансов, - больше, чем исчисляет сама природа,
производя живое существо, сделали мы, но лучший момент упущен. Как, где, кем
допущена ошибка? Еще не ясно это, но что в том? Какую черту, какой оттенок
мысли кого-либо из связанных с нами людей упустили мы или придали ей
неточное значение? А! Я опять спрашиваю этот пустой воздух, когда он уже
пуст и невинен! когда можно смотреть вверх только на птиц! когда струсившее,
или слабое, или сманенное им сердце, покойно улыбаясь, ложится спать, тихо
вздохнув!
когда-либо в худшие минуты своего бреда. Само бешенство с дергающимся синим
лицом сгибалось перед ней, и залитые мраком глаза неистово ссекали острым
блеском своим вздрогнувший взгляд девушки.
нами. Вдруг слабым стал его голос; плечи поникли, взгляд потух, руки,
растерянно и беспомощно дрожа, как будто искали опоры. Он встал, осунувшись;
вяло и тускло осмотревшись, скорбно повел он бровью и направился к выходу.
зрение, - и жизнь, данная на один порыв, восстанет ли опять стальным блеском
своим? Я сломан: борьба вничью.
его старинную фигуру " легкой, как марионетка; забыв о нем, Руна сошла вниз.
Ее вело желание двигаться, в то время как смерть была уже решена уснувшей ее
душой. Но Руна не знала этого.
поняла и не слышала. У нее не было цели, но двигаться среди вечерней толпы
манило ее холодным отдыхом шумного и пестрого одиночества. Обычно сияли
окна; дрожащие лучи моторов, обгоняя лошадей и людей, то ослепляли спереди
прямо в глаза, то брызгали из-за спины, двигаясь и исчезая среди
пересекающих теней. Густая толпа двигалась ей навстречу, раскалываясь перед
этим бледным и прекрасным лицом с точностью водораздела, обливающего скалу;
небрежно и тихо шла девушка, не замечая ничего, кроме золотых цепей вечерней
иллюминации, рассеивающей под небом прозрачный голубой газ. Временами ее
внимание отмечало что-нибудь, немедленно принимающее гигантские размеры, как
если бы это явление подавляло все остальное: газету величиной в дом, женское
или мужское лицо с страниц "Пищи богов", ширину улицы, казавшейся озаренной
пропастью, щель или плиту тротуара, делавшиеся немедленно центром, вокруг
которого гремел город.
беспорядок, разраставшийся в легкую давку. Слышались вопросы и возгласы.
Сколько могла, Руна продвигалась вперед, пока не была вынуждена
остановиться. Под ее рукой шмыгали дети; ряды спин, сомкнутых перед ней,
скрывали сцену или событие, вокруг которого установилось цепляющееся за
любопытство молчание; если кто на мгновение оборачивался из переднего ряда,
в его лице светилось сдержанное волнение.
относится к ней, хотя никак не могла бы сказать, почему это, а не другое
чувство вызвано было уличным внезапным затором, Руна громко и спокойно
произнесла: - Пропустите меня.
людей отскочила, часть, изогнувшись, вытолкнута была раздавшейся массой, и
девушка вошла в круг.
лежавший ничком в позе прильнувшего к тротуару, как бы слушая подземные
голоса. У самых ее ног блестел расползающийся кровяной развод, с терпким,
сырым запахом. Лежащий был прекрасно одет, его темные волосы мокли в крови и
на ней же лежали полусогнутые пальцы левой руки.
уступая одну мысль другой, пока, молниями сменяя друг друга, не разразились
они полной и веселой отрадой. В этот момент девушка была совершенно безумна,
но видела, для себя, с истиной, не подлежащей сомнению, - того, кто так
часто, так больно, не ведая о том сам, вставал перед ее стиснутым сердцем.
Вдруг смолкли и отступили все, едва заговорила она.
этот человек - самоубийца? Что он бросился из окна? О нет! Вот он - враг
мой. Земля сильнее его; он мертв, мертв, да; и я вновь буду жить, как жила.
Березин Федор
Сертаков Виталий
Мурич Виктор
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Никитин Юрий