коллекции, разместившейся в громадном складе на территории музея.
чтобы отпраздновать мое возвращение в Буэнос-Айрес, устраивает прием с
коктейлями. Терпеть не могу приемов, но от этого отказаться было никак
нельзя. Нельзя было обидеть друга; и мы с Софи, несмотря на усталость,
нарядились и поехали. С большинством гостей я не был знаком и не особенно
жаждал познакомиться, но все-таки там оказались старые друзья, ради которых
стоило приехать. Я тихо разговаривал с другом о деле, интересовавшем нас
обоих, когда ко мне подошел один отвратительный тип. Он был из тех англичан,
которые лучше всего процветают в заморских краях. Этого человека я встречал
еще раньше, и он мне сразу не понравился. Теперь он шел ко мне. На нем,
словно для того, чтобы усугубить мое раздражение, был его старый
университетский галстук. Его бесстрастное лицо казалось плохо сделанной
посмертной маской, а надменный тягучий голос его как бы имел предназначение
доказать миру, что и без мозгов можно быть хорошо воспитанным.
из Жужуя.
мужланами,--сочувственно сказал он. Я посмотрел на него, на его глупую
физиономию, на пустые глаза и вспомнил своих попутчиков: могучих молодых
футболистов, которые помогали мне нести ночные вахты; старика, который читал
мне наизусть "Мартина Фьерро" так самозабвенно, что из самозащиты мне
пришлось съесть дольку чесноку между тринадцатой и четырнадцатой строфами;
милую пожилую женщину, с которой я второпях столкнулся и которая села от
толчка в собственную корзинку с яйцами (я предложил заплатить за ущерб, но
она отказалась принять деньги, заявив, что ей давно уже не приходилось так
смеяться). Я смотрел на этого пресного представителя моего круга и не мог
удержаться, чтобы не сказать ему с сожалением:
знаете, почти все они были без галстуков и никто из них не говорил
по-английски.
ОБЫЧАИ СТРАНЫ
части света в другую, вы не можете, как многие, очевидно, думают, просто
погрузить ее на борт первого же попавшегося корабля и отплыть, весело
помахав рукой на прощание. Хлопот бывает чуть-чуть побольше. Первым делом
надо найти судовую компанию, которая согласилась бы перевезти животных.
Большинство служащих этих компаний, услышав слово "животные", бледнеют, и их
живое воображение рисует им примерно такие картины: капитана потрошит на
мостике ягуар, старшего помощника медленно сокрушает в своих объятиях
какая-нибудь гигантская змея, а пассажиров преследует по всему судну
множество различных отвратительных и смертельно опасных зверей. Все служащие
судовых компаний почему-то считают, что вы желаете путешествовать на их
корабле с единственной целью -- выпустить из клеток всех животных, которых
вы с таким трудом собирали целых полгода.
проблемы. Надо получить сведения у старшего стюарда, сколько вам могут
отвести в холодильнике места для вашего мяса, рыбы и яиц, чтобы при этом не
заставить страдать от голода пассажиров; надо поговорить со старшим
помощником и боцманом, куда ставить клетки, как обезопасить их в непогоду и
сколько судовых брезентов можно взять во временное пользование. Потом вы
наносите официальный визит капитану и, обычно за джином, говорите ему (почти
со слезами на глазах), что причините так мало беспокойства на борту, что он
даже не заметит вашего присутствия,-- этому заявлению не верит ни он, ни вы
сами. Но, самое главное, вам обычно приходится подготовить коллекцию для
погрузки дней за десять до отплытия судна, потому что по ряду причин оно
может уйти раньше или, что более досадно, позже, и вам надо всегда
находиться на месте, чтобы быть наготове. Если что-нибудь, вроде забастовки
докеров, задержит судно, то вы можете просидеть, постукивая от нетерпения
каблуками, больше месяца, а аппетит ваших животных будет увеличиваться прямо
пропорционально вашим тающим финансам. Конец путешествия -- это самая
бедственная, самая тоскливая, самая утомительная и страшная его часть. Когда
люди спрашивают меня об "опасностях" моих поездок, меня всегда так и
подмывает сказать им, что "опасности" леса бледнеют по сравнению с
опасностью сесть на мель в самом дальнем конце света с коллекцией из ста
пятидесяти животных, которых надо кормить даже тогда, когда выходят все
деньги.
обеспечены, переговоры с командой завершились удовлетворительно, корм для
животных мы заказали, и все, казалось, шло гладко. И в этот самый момент
Хуанита решила несколько разнообразить нашу жизнь, заболев воспалением
легких.
складском помещении на территории музея. И никого из них это, по-видимому,
нисколько не беспокоило (хотя начиналась аргентинская зима и становилось все
холоднее), но Хуанита решила быть оригинальной. Не кашлянув ни разу заранее,
чтобы предупредить нас, она сразу сдала. Утром она жадно набила живот
бобами, а вечером, когда мы пришли накрывать клетки на ночь, она уже
выглядела совершенно больной. Она стояла, прислонившись к стенке клетки,
глаза ее были закрыты, она часто и хрипло дышала. Я быстро открыл дверцу
клетки и позвал ее. С громадным усилием она выпрямилась, неверной походкой
вышла из клетки и упала мне на руки. Это было сделано в лучших традициях
кинематографа, но я испугался. Держа ее, я слышал, как что-то хрипит и
булькает в маленькой грудке, тельце свинки было вялым и холодным.
буэнос-айресских друзей предложили мне и Софи жить в их квартирах и не
тратиться на гостиницу. Софи уютно устроилась в квартире Блонди
Мейтланд-Хэрриот, а я занимал раскладушку в квартире Дэйвида Джонса. В тот
момент, когда я обнаружил, что Хуанита больна, Дэйвид был со мной. Я
завернул свинку в свое пальто и стал лихорадочно думать, как быть дальше.
Хуаните необходимо тепло. Но огромный жестяной склад мне не обогреть, даже
если я разожгу костер величиной с Большой Лондонский пожар. В квартире
Блонди один мой больной попугай уже перецарапал клювом обои, и я чувствовал,
что заведу наши дружеские отношения слишком далеко, если попрошу хозяйку
приютить в ее. красиво отделанной квартире еще и свинью. Дэйвид бегом
вернулся от лендровера, неся одеяло, чтобы завернуть свинку. В руке он
сжимал бутылку с остатками бренди.
одеяло.
немного молока и влей в него чайную ложку бренди.
одеяла и пальто, тревожно кашляла. Наконец молоко с бренди было готово, и
мне с большим трудом удалось влить Хуаните в горлышко две ложки этой смеси.
Свинка была почти без сознания.
маленькую свинку.
воздуха.
стали терять времени. Лендровер мчался по блестевшим от дождя улицам с такой
скоростью, что мы просто чудом добрались до дому целыми и невредимыми. Я
поспешил с Хуанитой наверх, а Дэйвид помчался к Блонди. Там у Софи в аптечке
были пенициллин и шприцы.
все окна, которые можно было открыть, не создавая сквозняков, и в дополнение
к центральному отоплению включил еще электрический рефлектор. Дэйвид
вернулся невероятно быстро, еще быстрее мы прокипятили шприц, и я сделал
Хуаните самую большую инъекцию, на какую только осмелился. Это должно было
либо убить ее, либо поставить на ноги. Мне никогда не приходилось лечить
пенициллином ни одного пекари, но я знал, что эти животные не всегда хорошо
переносят пенициллин. Потом целый час мы сидели и наблюдали за свинкой. В
конце концов я убедил себя в том, что Хуанита стала дышать лучше. Но она
по-прежнему была без сознания, и я знал, что поправляться она будет долго.
тысячу четырехсотый раз,-- разве мы ей помогаем, так вот сидя возле нее?
три-четыре часа произошли какие-либо изменения. Но сейчас ей лучше. Думаю,
ей помог бренди.
Олли. Не знаю, как ты, а я голоден. У нас уйдет на это не более сорока пяти
минут.
поехали в бар Олли на улицу Мэйо, 25. На этой улице выстроились маленькие
заведения с такими, например, восхитительными названиями: "Мое желание",
"Дом грустных красавиц", "Ужасы Джо".
перестал заботиться о респектабельности. Мы уже посетили большинство этих
маленьких, полутемных, прокуренных баров, где за колоссальную цену пили
крошечные порции спиртного и наблюдали, как "хозяйки" занимаются своим
древним ремеслом. Но больше всего нам нравился "Мюзик бар" Олли, и в него мы
Максимов Альберт
Русанов Владислав
Маккэфри Энн
Круз Андрей
Акунин Борис
Посняков Андрей