главную башню Венсенского замка; трибуналами, осудившими его гений и до сих
пор не воздавшими ему должное.
- это его честность.
Марка-Аврелия; к несчастью, опыт показывает, что это неверно.
разделе мира вместе с Лепидом и Антонием, а потом изгнавшего Лепида и
убившего Антония, чтобы стать единственным владельцем? Может быть, вы
считаете честным человеком Карла Великого, который отправил брата Карломана
доживать свои дни в монастырь и который, желая покончить со своим врагом
Видукиндом, человеком почти столь же высоким, как и он сам, приказал
отрубить готовы всем саксонцам, рост которых превышал длину меча? Может
быть, честным человеком был Людовик Одиннадцатый, который восстал против
отца с целью свержения его с престола и, несмотря на неудачу, внушал
несчастному Карлу Седьмому такой ужас, что из страха быть отравленным он сам
себя уморил голодом? Считаете ли вы честным человеком Ришелье, затевавшего в
альковах Лувра и на лестницах Кардинальского дворца заговоры, которые
заканчивались на Гревской площади? Или, может быть, вы называете честным
человеком Мазарини, подписавшего пакт с благодетелем, но отказавшего Карлу
Второму не только в полумиллионе и пятистах солдатах, но и выдворившего его
из Франции? Был ли честен Кольбер, предавший, обвинивший, свергнувший своего
благодетеля и бесстыдно занявший его еще теплое кресло, когда того живьем
бросили в подземелье, откуда у него был один выход - на кладбище? Однако
никто из них, слава Богу, не нанес ущерба ни королям, ни королевской власти!
принадлежать мне, потому что он состоит на службе у герцога Орлеанского.
де Мирабо нет хозяина.
торгует собой?
думаете, он стоит меньше, чем господин или госпожа де Полиньяк?
только один друг, общий с ее величеством.
упрекнули.
случае с ним не ссориться.
Мирабо?
- не дворянчик, а дворянин. Во Франции не так уж много дворян, ведущих свою
родословную с одиннадцатого века, потому что наши короли, желая окружить
себя несколькими лишними людьми, имели снисходительность потребовать от тех,
кому они оказывают честь, позволяя им сесть в свою карету, доказательство их
дворянства лишь с тысяча трехсот девяносто девятого года. Нет, государь, он
- не дворянчик, ведь его предок - Аригетти Флорентийский; в результате
поражения партии гибеллинов он осел в Провансе, Он не может быть
дворянчиком, потому что среди его предков был марсельский коммерсант, - вы
ведь знаете, государь, что марсельская знать так же, как и венецианская,
имеет привилегию не нарушать закона чести, занимаясь коммерцией.
Мирабо всегда бывали в молодости шумными и необузданными; однако с годами
они остепеняются. В молодости они, к несчастью, действительно именно такие,
как вы сказали, ваше величество; но как только они обзаводятся семьями, они
становятся властными, высокомерными, но и строгими. Король, который не
желает их знать, был бы неблагодарным королем, ибо они поставили в
сухопутную армию бесстрашных солдат, а во флот - искусных моряков. Я твердо
знаю, что с их провинциальным мировоззрением, совершенно не приемлющим
централизации, в их полуфеодальной-полуреспубликанской оппозиции они
пренебрегали с высоты своих башен властью министров, а иногда и властью
королей; я знаю, что они не однажды бросали в Дюрансу налоговых инспекторов,
покушавшихся на их земли; мне известно, что они с одинаковым небрежением и
даже с презрением относились к придворным и к приказчикам, а откупщик был
для них то же, что писатель; они уважали только две вещи в мире: шпагу и
плуг; один, как мне известно, написал, что "раболепствовать так же
свойственно бледным и бездушным придворным, как свойственно уткам копаться в
грязи". Однако все это, государь, ни в коей мере не свидетельствует о том,
что он - дворянчик, скорее - наоборот: это показатель высшей морали и уж
наверное - дворянского благородства.
в том, что он лучше, чем кто бы то ни было, знает, кто в его королевстве
заслуживает уважения, - вы сказали, что знаете ваших Мирабо как свои пять
пальцев. Я их не знаю совсем, и потому прошу вас продолжать ваш рассказ.
Прежде чем воспользоваться услугами каких-либо людей, недурно узнать, что
они собой представляют.
насмешливостью, с какой король произнес эти слова, - я скажу вашему
величеству так: в тот день, когда господин де Лафайет открывал на площади
Побед статую Виктории вместе с символическими изображениями четырех наций,
именно один из Мирабо - Брюно де Рикети, проезжая вместе со своим полком -
гвардейским полком, государь, - по Новому мосту, остановился сам и приказал
остановиться всему полку перед статуей Генриха Четвертого; он снял шляпу со
словами: "Друзья мои! Поклонимся ему, ибо он один стоит многих других!"
Другой Мирабо, Франсуа де Рикети, в возрасте семнадцати лет возвращается с
Мальты, видит, что его мать, Анна де Понтев, в трауре, и спрашивает о
причине траура, потому что его отец умер десятью годами раньше. "Меня
оскорбили, - отвечает мать. - Кто, матушка? - Шевалье де Гриак. - И вы за
себя не отомстили? - спрашивает Франсуа, хорошо знавший свою мать. - Я бы
рада была это сделать! Однажды я застала его одного; я приставила ему к
виску заряженный пистолет и сказала: "Если бы я была одна, я бы снесла тебе
башку, как ты понимаешь, но у меня есть сын, и он сумеет более достойно
отомстить за меня!" - Вы правильно поступили, матушка!" - отвечает юноша. Не
успев прийти в себя после возвращения, он немедленно надевает шляпу, берет
шпагу, отправляется на поиски шевалье де Гриака, забияки и бретера, вызывает
его, запирается с ним в саду, бросает ключи через стену и убивает его. Еще
один Мирабо, маркиз Жан-Антуан, был шести футов росту, красив, как Антиной,
могуч, словно Милон; однако его бабка говаривала на своем провансальском
наречии: "Разве теперь есть мужчины? Вы - жалкое подобие настоящего
мужчины!" Будучи воспитан этой бой-бабой, он, как сказал потом его внук,
почувствовал вкус к невозможному; став в восемнадцать лет мушкетером,
закалившись в огне, он любил опасность так страстно, как иные любят
наслаждения; он возглавлял легион головорезов, столь же неистовых и
неугомонных, как он сам; когда они проходили мимо, другие солдаты говорили
им вслед: "Видел вон тех, с красными обшлагами? Это солдаты Мирабо, легион
дьяволов под предводительством самого Сатаны". Но они напрасно называли так
командира, потому что это был весьма набожный господин, столь набожный, что
однажды, когда в его лесах вспыхнул огонь, он, вместо того, чтобы приказать
погасить пламя обычными способами, приказал отнести туда святые дары, и
огонь погас. Справедливости ради стоит прибавить, что его набожность была
сродни благочестию феодального барона, и капитан не прочь бывал порой
выручить верующего из беды, как это случилось однажды: дезертиры, которых он
собирался расстрелять, укрылись в церкви одного итальянского монастыря. Он
приказал своим людям взломать двери. Они хотели было выполнить приказ, как
вдруг двери распахнулись, и на пороге появился аббат, in pontificalibus <В
облачении (лат).>, со святыми дарами в руках...
остроумным рассказом.
Потом его словно внезапно осенило:
позвать сюда полкового священника и пусть он заберет тело Христово из рук
этого чудака". Полковой священник так и сделал, государь, ну, разумеется,
все чин-чиком; его, конечно, поддержали эти дьяволы с красными обшлагами да
еще с мушкетами!
ответ генерал-лейтенанту Шамилару, пообещавшему после того, как маркиз
отличился в каком-то деле, замолвить за него словечко Шамилару-министру,
сказал: "Сударь! Вашему брату очень повезло, что у него есть вы, потому что,
не будь вас, он был бы самым глупым человеком во всем королевстве"?
званию, министр Шамилар не поддержал это предложение.
спросил король.
заметил Жильбер. - Получив в битве при Кассано приказ защищать мост,
подвергавшийся атакам имперских войск, этот великан приказал солдатам лечь,
а сам остался стоять под градом вражеских пуль; он стоял не шелохнувшись,
Шилова Юлия
Конюшевский Владислав
Прозоров Александр
Конюшевский Владислав
Роллинс Джеймс
Белов Вольф