лакей шел не по другой стороне улицы, а окно в моем номере не оказалось
слишком узко. Было что-то обманчивое в этом перемещении родовых богатств
и почестей: ведь по самой природе своей они глубоко, всеми корнями ухо-
дили в ту, другую землю; что-то обманчивое было в чувстве, будто возвра-
щаешься домой, когда на самом деле дом так далеко.
дальше, тем пуще. Мало с чем можно сравнить английские замки или, вер-
нее, загородные поместья английских аристократов и даже дворян помельче,
и нигде не встретишь такого подобострастия, как у окрестного простона-
родья. Хотя ехал я всего лишь в наемном фаэтоне, все здешние жители уже
знали, куда я направляюсь, и женщины, завидев мой экипаж, низко приседа-
ли, а мужчины уважительно кланялись. Когда я подъехал ближе, мне стало
понятнее, чем вызвана эта всеобщая почтительность. От стены, окружавшей
дядин парк, даже со стороны веяло царственным великолепием; а когда я
увидел самый дом, меня обуяло своего рода тщеславие, гордость за дядю, и
я буквально онемел и не мог отвести глаз от этого великолепного здания.
Размерами дом был едва ли не с Тюильрийский дворец. Фасад его выходил
прямо на север, и последние лучи солнца, которое, словно раскаленное
докрасна пушечное ядро, тонуло в беспорядочно громоздящихся снежно-белых
облаках, отражались в бесчисленных окнах. Портик, поддерживаемый дориче-
скими колоннами, украшал фасад и сделал бы честь любому храму. Слуга,
что встретил меня у дверей, был вежлив сверх всякой меры - я чуть было
не сказал, оскорбительно вежлив; вестибюль, куда он провел меня, распах-
нув двустворчатые стеклянные двери, обогревался и уже отчасти освещался
огромным камином, в котором ярко пылала груда буковых корней.
ся еще ниже, отступил в сторону, и я оказался перед поистине грозным ли-
ком дворецкого. На своем веку я повидал немало сановников, но всем им
было далеко до сей замечательной личности, которая удостаивала отзы-
ваться на непритязательное имя Доусон. От него я узнал, что дядюшка сов-
сем плох, доктор неотлучно находится при нем, с часу на час ждут мистера
Роумена и нынче утром послали за моим кузеном, виконтом де Сент-Ивом.
сиятельству и вправду внезапно стало много хуже, и он послал за мистером
Роуменом, а несколько позднее дворецкий взял на себя смелость известить
и виконта.
семье следует собраться вместе.
совершенно ясно, что Доусон печется об интересах моего кузена.
спросил я.
уже давно меня дожидается, и, если мое сиятельство ничего не имеет про-
тив, через час нам с доктором подадут обед.
несчастью, я лишился всего своего багажа, и у меня нет ничего, кроме то-
го, что на мне. Ежели доктор строго придерживается светского обихода, я,
право, даже не знаю, как быть, у меня нет никакой возможности явиться к
столу в подобающем виде.
размеров; в окна с частым переплетом проникали последние отблески зимне-
го заката и смешивались с игрою жаркого пламени в камине; постель была
постлана, фрак и прочее платье проветривалось перед огнем, и из дальнего
угла комнаты навстречу мне, искательно и робко улыбаясь, выступил слуга,
совсем еще юнец. Мечта, которая издавна жила во мне, казалось, нако-
нец-то исполнилась. Все было так, словно я лишь накануне покинул этот
дом и эту комнату; я воротился домой и впервые в жизни понял силу слов
"родной дом" и "добро пожаловать".
А это Роули, он в полном вашем распоряжении. Он еще не то чтобы совсем
обученный камердинер, но мусью Поуль, лакей господина виконта, преподал
ему кой-какие уроки, и есть надежда, что из него выйдет толк. Коли вам
что понадобится, сэр, вы только извольте приказать Роули, а я почту дол-
гом приглядеть, чтобы все исполнено было самолучшим образом.
удалился и оставил - меня наедине с Роули. Могу сказать, что сознание
"мое впервые пробудилось в тюрьме Аббатства, среди мужественных и чест-
ных людей, являвших собою зрелище порою прекрасное, а порою трагическое,
которые в ожидании часа казни лишены были всякого комфорта, и я никогда
не знал роскоши и удобств, привычных для человека моего круга. Мне прис-
луживали только в гостиницах. Своим туалетом я долгое время занимался на
военный лад, по большей части в траншее, да и то наспех, пока не заигра-
ют сигнал к атаке. И не удивительно, что я поглядел на своего камердине-
ра с некоторой даже робостью. Но тут же вспомнил, что если он мой первый
камердинер, то ведь и я его первый господин. Мысль эта меня подбодрила,
и голосом, исполненным уверенности, я потребовал ванну. Ванная комната
оказалась тут же, за стеною; вода была нагрета с неправдоподобной быст-
ротой, и в скором времени, запахнувшись в халат и наслаждаясь ощущением
довольства и комфорта, я откинулся на спинку кресла перед зеркалом, а
Роули со смешанным чувством гордости и тревоги, мне вполне понятным,
приготовлял все необходимое для бритья.
неопытному командиру. - Надежное ли это дело? Ты хорошо владеешь своим
оружием?
меня положиться.
жалуйста, вашим сиятельством, когда мы с тобою наедине, - сказал я. -
Говори просто мистер Энн, этого вполне достаточно. Так принято у меня на
родине, и, я полагаю, тебе это известно.
спросил он.
вершенно спокоен, йиконт мистера Роули "и в чем ему не уступит. Но, ви-
дишь ли, так как я происхожу от младшей ветви, я прибавляю к титулу свое
имя. Ален - виконт, а я - виконт Энн. И, называя меня мистер Энн, ты
нисколько не погрешишь против этикета.
бритья, сэр, будьте благонадежны и ничего не опасайтесь. Мистер Поуль
говорит, я очень к этому делу способный.
имя.
венности отвечал мой слуга. - Конечно же, - нет, мистер Энн, никакое оно
не французское. По-настоящему-то его уж, верно, зовут мистер Поул.
желая. Виконт уж больно привередливый господин. Вы, по-моему, не такой,
мистер Энн, - прибавил он, доверительно улыбаясь мне в зеркале.
ятное, веселое, осыпанное веснушками, а в глазах у него плясали задорные
огоньки. Глядел этот плут и робко-просительно и восхищенно - выражение,
которое сразу показалось мне знакомым. Я вспомнил свое отрочество,
вспомнил свои страстные, давно миновавшие восторги и предметы этих вос-
торгов, давно развенчанные или покончившие счеты с нашим миром. Помню,
как жаждал я всякий раз служить очередному обожаемому мною герою, как
говорил себе, что рад бы пойти за него на смерть, и насколько значи-
тельней и прекрасней они мне казались, чем были на самом деле. И сейчас,
глядя в зеркало на лицо Роули, я словно улавливал в нем чуть приметное
отражение, отблеск того света, которым озарена была моя юность. Я всегда
утверждал (отчасти наперекор своим друзьям), что прежде всего я человек
бережливый и, уж конечно, нипочем не расстанусь с такой великой цен-
ностью, как мальчишеское преклонение.
колько не боялся, когда я его брил. Да разве я пошел бы на такую долж-
ность, сэр, ежели бы не был вполне в себе уверен по этой части. Мы ведь
поджидали вас целый месяц и уж как готовились к вашему приезду! День ото
дня поддерживали огонь в камине, и постель всегда была постлана, ну, и
все прочее тоже! Как стало известно, что вы приедете, сэр, так меня и
определили на эту должность, и уж с того часу я вертелся как белка в ко-
лесе. Только услышу, кто-то подъезжает к дому, - пулей к окну! Сколько
раз, бывало, обманывался, а нынче только вы из фаэтона вышли, я враз
признал, что это мой... что это вы и есть. Ну и ждали же вас! А уж нынче
как приду ужинать, я буду в людской первый человек: всей прислуге страх
как охота все про вас разузнать!
кать, трезвый, серьезный, усердный, нрава спокойного и с наилучшими ре-
комендациями с последнего места службы!
разговор. - Правда, виконт тоже ходит весь в кудрях, только вот потеха,
мистер Поуль говорит, волосы-то у него не сами вьются, от природы-то они
прямые, ровно палки. Стареет наш виконт. Больно веселая у него жизнь,