существо", сущность которого - быть живым, существовать помимо
самого-по-себе-живого существа?
получаются те же выводы, и еще более нелепые, чем эти. Если поэтому дело
обстоять таким образом не может, то очевидно, что Эйдосов этих вещей в том
смысле, в каком о них говорят некоторые, не существует.
сказать, что сущность в одном смысле - это существо, соединенное с
материей, а в другом-одно лишь существо вещи), то сущности, о которых
говорится в первом смысле, подвержены уничтожению (ибо и возникновению
также), а у существа вещи не бывает так, чтобы оно уничтожалось (ибо и
возникновения у него нет, ведь возникает не бытие домом, а бытие вот этим
домом); напротив, такие сущности имеются и не имеются, не возникая и не
уничтожаясь, - доказано ведь, что никто их не рождает и не создает. А для
чувственно воспринимаемых единичных сущностей потому и нет ни определения,
ни доказательства, что они наделены материей, природа которой такова, что
она может и быть и не быть; поэтому и подвержены уничтожению все чувственно
воспринимаемые единичные сущности. Если же доказательство имеет дело [лишь]
с тем, что необходимо, а определение служит для познания, и так же как
невозможно, чтобы необходимое знание (в отличие от мнения) было то званием,
то незнанием, точно так же невозможно это и в отношении доказательства и
определения (ведь с тем, что может быть [и] иначе, имеет дело мнение), то
ясно, что для чувственно воспринимаемых единичных сущностей не может быть
ни определения, ни доказательства. В самом деле, преходящее недостоверно
для тех, кто обладает знанием, когда перестает быть предметом чувственного
восприятия, и хотя в душе сохраняются мысли о нем (1оgоi), все же ни
определения, ни доказательства его уже не будет. Поэтому, если тот, кто
имеет дело с определением, дает определение какой-нибудь единичной вещи, он
должен знать, что оно всегда может быть опровергнуто, ибо дать такое
определение невозможно.
как утверждают [те, кто признает идеи], есть нечто единичное и существует
отдельно. Всякое обозначение должно состоять из слов, во тот, кто дает
определение, слов не сочиняет (они были бы непонятны), а укоренившиеся
слова общи для всех [одинаковых вещей]; следовательно, эти слова необходимо
подходят и к чему-то другому, например, если бы кто-нибудь, давая тебе
определение, назвал бы тебя худым или бледным живым существом, или сказал
бы [о тебе] еще что-нибудь, что бывает и у другого. Если же кто скажет, что
ничто не мешает, чтобы в отдельности все это относилось ко многим, но
вместе - только к тебе одному, то на это нужно возразить, во-первых, что
все это относится по крайней мере к двум, например "двуногое живое
существо" - к живому существу и к двуногому (а для вещей вечных это даже
необходимо, раз они предшествуют [возникшему из них] сочетанию и составляют
его части; больше того, они могут существовать и отдельно, раз у "человека"
возможно такое существование: ведь или ни одна из частей не существует так,
или и та и другая; если ни одна не существует отдельно, то рода не будет
помимо видов; а если род существует отдельно, то и видовое отличие);
во-вторых, род и видовое отличие предшествуют виду по бытию и не
упраздняются с его упразднением.
составные части идеи, например "живое существо" и "двуногое", также должны
будут сказываться о многом. Если нет, то как могут они быть познаны? Ведь в
таком случае была бы некая идея, которая не могла бы сказываться больше,
нежели об одном. Между тем так не полагают, а считают, что каждая идея
допускает причастность себе [многого].
определения, в особенности существующим в единственном числе, как,
например, Солнце или Луна. [Определяя, например, Солнце], совершают ошибку
не только тем, что прибавляют нечто такое, с устранением чего Солнце все
еще будет, например "обращающееся вокруг Земли" или "скрывающееся ночью"
(выходит, что если оно остановится или всегда будет видно, то оно уже не
будет Солнцем; между тем это было нелепо: ведь Солнце означает некоторую
сущность), но кроме того, и тем, что прибавляют нечто такое, что может
встретиться и у другого. Если бы, например, появилось другое тело с такими
же свойствами, то оно явно было бы Солнцем. Значит, обозначение обще
многим; между тем было принято, что Солнце - нечто единичное, подобно
Клеону или Сократу. Ну, а почему никто из признающих идеи не предлагает
определения какой-нибудь идеи? При подобных попытках истинность только что
сказанного стала бы очевидной.
это лишь возможности: таковы части животных (ведь ни одна из них не
существует отдельно; когда же они отделены, они все существуют только как
материя), а также земля, огонь и воздух: ничто из них не едино, а каждое
есть словно молочная сыворотка, пока она не створожится и не получится из
них нечто единое. При этом можно было бы признать, что части одушевленных
существ и части души весьма сходны [друг с другом], существуя и в
действительности, и в возможности, так как они в силу чего-то имеют в своих
сочленениях начало движения; поэтому некоторые живые существа, будучи
рассеченными, продолжают жить. Однако же все эти части будут существовать в
возможности, когда живое существо есть нечто одно и непрерывное
естественным путем, а не насильственным образом или [случайным] сращением,
ибо это уже уродство.
что одно, одна, а то, сущность чего по числу одна, и само одно по числу, то
очевидно, что ни единое, ни сущее не может быть сущностью вещей, как не
может ею быть и бытие элементом или началом. Впрочем, мы пытаемся узнать,
что такое начало, чтобы свести [неизвестное] к более известному. Так вот,
из названного нами сущее и единое по сравнению с началом, элементом и
причиной есть в большей мере сущность; однако даже они еще не сущности,
если только ничто другое, общее многим, также не сущность, ибо сущность не
присуща ничему другому, кроме как себе самой и тому, что ее имеет, -
сущность чего она есть. А кроме того, то, что одно, не может в одно и то же
время быть во многих местах, между тем как общее многим бывает в одно и то
же Бремя во многих местах; поэтому ясно, что ничто общее не существует
отдельно, помимо единичных вещей.
им отдельное существование, раз они сущности, отчасти же неправы, объявляя
эйдосам единое во многом. Причина этого в том, что они не в состоянии
показать, каковы такого рода - непреходящие - сущности помимо единичных и
чувственно воспринимаемых. Так вот, они объявляют их тождественными по виду
с преходящими (эти-то сущности мы знаем), изобретают
"самого-по-себе-человека" и "самое-по-себе-лошадь", присоединяя к
чувственно воспринимаемым вещам слово "само-по-себе". Но хотя бы мы никогда
и не видели небесных светил, тем не менее они, думаю я, вечные сущности,
помимо тех, которые мы бы знали. А потому и в этом случае, хотя мы и не
знаем, какие есть [вечные сущности], но необходимо по крайней мере
признать, что какие-то сущности такого рода существуют. Таким образом,
ясно, что ничто высказываемое как общее не есть сущность и что ни одна
сущность не состоит из сущностей.
снова, избрав для этого как бы другое начало: может быть, из того, что мы
скажем, станет ясно и относительно той сущности, которая существует
отдельно от чувственно воспринимаемых сущностей. Так вот, так как сущность
есть некоторое начало и причина, то разбор начнем отсюда. А причину
"почему?" всегда ищут так: почему одно присуще чему-то другому? В самом
деле, выяснять, почему этот образованный человек есть человек образованный,
значит, выяснять или сказанное, а именно почему этот человек образованный,
или нечто другое. Выяснять же, почему вещь есть то, что она есть, значит,
ничего не выяснять; ведь "что" и "есть" (я имею в виду, например, то, что
происходит затмение Луны) должны быть налицо как очевидные, [еще до
выяснения, почему это есть]; а что нечто есть само оно, для этого во всех
случаях имеется одно объяснение и одна причина, [например]: почему человек
есть человек или образованный есть образованный; разве что кто-нибудь
скажет, что всякая вещь неделима по отношению к самой себе, а это и значит
быть единым. Но это обще всем вещам и мало что говорит. Можно, однако,
спросить, почему человек есть такое-то живое существо. При этом, однако,
ясно, что не спрашивают, почему тот, кто есть человек, есть человек, а
спрашивают, почему одно присуще другому (а что оно присуще, это должно быть
ясно: ведь если не так, то нечего спрашивать). Например: почему гремит
гром? Это значит: почему возникает шум в облаках? Здесь действительно ищут,
почему одно присуще другому. И почему эти вот вещи, например кирпичи и
камни, составляют дом? Стало быть, ясно, что ищут причину. А причина, если
исходить из определения, - это суть бытия вещи; у одних вещей причина - это
цель, как, скажем, у дома или у ложа, а у других - первое движущее: это
ведь тоже причина. Однако такую причину ищут, когда речь идет о
возникновении и уничтожении, а первую - когда речь идет и о существовании.
сказывается о другом, например когда спрашивают, почему человек есть, и это
потому, что высказываются здесь просто, а не различают, что вот это есть
то-то и то-то. Между тем, прежде чем искать, надлежит расчленять. Иначе это
все равно, что не искать ничего и в то же время искать что-то. А так как
бытие надлежит уже иметь и оно должно быть налицо, то ясно, что спрашивают,
почему материя есть вот это. Например: почему вот этот материал есть дом?
Потому что в нем налицо то, что есть суть бытия дома. и по этой же причине
человек есть вот это или это тело, имеющее вот это. Так что ищут причину
для материи, а она есть форма, в силу которой материя есть нечто
определенное; а эта причина есть сущность [вещи]. Так что ясно, что
Каргалов Вадим
Афанасьев Роман
Конан-Дойль Артур
Якубенко Николай
Емилина Ника
Смоленский Вадим