осознаются.
уничтожает первую, фактически уничтожает идею бесконечного анализа. Он
вводит феномен сознавания таким образом, что тот содержит в себе конечный
предел: везде, где мы говорим о сознании, мы не можем говорить о ясном или
неясном сознании - это всегда сознание. Поэтому Кант разводит мир сна и мир
бодрствования. Он объясняет, что если мы говорим о каких-то представлениях,
называя их сознательными и отличая от сновидений, которые мы не знаем, то в
них присутствует все сознание целиком. Не существует меньше сознания или
больше сознания. Могут быть лишь другие явления, которые закрывают сознание.
Поэтому мы не можем, скажем, непрерывным образом перейти от некоторой
допустимой гипотетической разновидности сознания во сне, какого-то
иносказания - к сознанию. Если мы применяем термин "сознание" и если
какое-то представление оказывается сознательным, то есть мы знаем о нем, -
то это и есть сознание. Мы не можем перейти от некоторого тайного мира
сновидений, или грез ясновидца, к миру, в котором мы говорим о предметах, о
связях, о действиях, о явлениях.
метафизическая мысль, не высказывание о каком-то недоступном нам в нашем
опыте предмете, сделать которое нам позволяет некая сверхчувственная,
присущая нам метафизическая способность, а есть что-то с самого начала
завязавшееся у него на термин "сознание", на сознание как то, что
присутствует целиком. Случай присутствия чего-то целиком есть случай
сознания. Если мы осознаем - то осознаем целый мир, но не в смысле
совокупности всех конкретных знаний, а в том смысле, что элемент мира
оказался медиумом, средой, стихией, в которой будут плавать предметы наших
конкретных и частных высказываний о мире. У Канта это четно и очевидно. Я
уже показывал вам, что он начинает с того, что заостряет внимание на
объяснении мира, то есть ставит критический вопрос не в связи с содержанием,
но в связи с объяснением мира. Как мы объясняем н какие ограничения отсюда
возникают. Он все время движется, принципиально различая между тем, что
может допускаться существующим в терминах взгляда с некоторой внешней точки,
где в трансцендентной перспективе существуют какие-то содержания предметов,
и тем, как эти предметы существуют, будучи осознаны, будучи внутри феномена
осознавания. А как только мы говорим об осознанном - мы в мире. Даже если
можно предположить, что мы вне мира, то все равно, если я осознаю себя как
имеющего эти представления, я в мире, а если не осознаю, то говорить о них
нельзя.
него так. То, что называется сознанием и вводится с интуицией конечности,
есть нечто представленное целиком, неразложимое на отношения содержаний.
Сознание - это элемент или тень, сопутствующая любому содержанию в той мере,
в которой всякое содержание берется лишь в смысле осознанного. Оно
неразложимо так же, как, скажем, абсолютное пространство, которое остается
невыразимым на уровне рассмотрения положений тел относительно друг друга. И
в этом смысле все, что элементарно или далее неразложимо в отношениях мира
тел, - само есть мир. Чтобы пояснить, введу антиномическое выражение этого
положения дел. Вот я описываю какие-либо предметы и для описания (скажем, я
описываю движение тел по отношению друг к другу) использую как физик некую
устойчивую меру, называемую абсолютным пространством. Полное описание
требует, чтобы я представил использованный абсолютный элемент, в свою
очередь, в виде предмета в ряду предметов. Иначе описание неполно. А я уже
сказал, что элемент - это просто эфир, или медиум, в котором плавают
описываемые предметы. Так вот, я должен в предметной теории представить
использованный элемент описания в качестве предмета в ряду предметов, и
тогда описание будет полным. Но Кант наталкивается на то, что сделать это
невозможно. Эта антиномия и есть начало кантовского движения анализа и
мысли. В письме к Земмерингу в 1796 году Кант пишет о решении задачи
определения места души в мире и высказывает соображения об общем чувствилище
ощущений: разнообразные ощущения находятся в одном месте, которое можно
представить в качестве органа души, и это место не является норой головного
мозга, скорее оно является чем-то вроде декартовской шишковидной железы.
решение проблемы души. Полное решение предполагало бы, что мы смогли
установить место в пространстве, занимаемое нашим чувством единства нашего
сознания, ведь именно оно было использовано в качестве элемента, чтобы
сделать вывод о том, что наши ощущения должны сходиться в некотором
синтезирующем их телесном органе. Или иначе: паяное решение задачи
предполагает эксплицитное представление использованного элемента. Поэтому
точно так же, как и в случае пространства, мы вслед за Кантом должны
утверждать, что понятия рассудка (а они всегда сравнительные, всегда
относительные) неполны без некоторого сверхчувственного субстрата. В случае
пространственного определения нет полноты без абсолютного пространства. Но
задачу эксплицитно, предметно представить использованный для выражения
относительных явлений элемент абсолютного пространства - выполнить
невозможно. Это противоречие, говорит Кант. И в письме к Земмерингу,
рассматривая вопрос о душе, он сравнивает это с извлечением квадратного
корня из минус двух. Что означает заниматься особого рода немыслимостями или
с толком сумасшествовать. Вот почему, согласно Канту, с помощью априорного
суждения разума, которое требовало бы как раз эксплицитного представления
использованного элемента, невозможно раскрыть силы духовных субстанций.
себе все остальное, суть нечто, относящееся к внутренним состояниям вещей, в
том числе мира, взятого в целом. Координация внешних отношений вещей или
субординация между ними устанавливаются в терминах законов; физические
законы формулируют всегда только отношения применительно к физическому
движению. Тем самым мы получаем средство контроля. То есть, когда мы говорим
в терминах физических законов, мы всегда имеем дело с явлениями,
развернутыми в пространстве, или, иначе говоря, развернутыми внешним образом
по отношению к себе самим. И тем не менее мы допускаем какие-то динамические
свойства вещей, внутренние состояния. Как же связаны внутренние состояния?
Ведь вещи связаны в пространстве внешними отношениями. Тело в момент удара
реализует определенную силу, как бы зная, давая ожидаемую развертку или
реакцию. Каким образом это согласовано? Каким образом совершающиеся на
дальних временах и расстояниях действия предналажены, чтобы совершиться
именно в таком виде? В какой-то отдаленный момент времени и пространства
тело покажет то, что соответствует внешнему воздействию на него. Лейбниц
говорил о нефизическом действии, называя это предустановленной гармонией.
Тем самым предполагалось, что Бог отладил два параллельных ряда явлений - в
данном случае внешнее воздействие и внутреннее состояние - таким образом,
что всегда на внешнее и происходящее на далеких расстояниях и временах
имеется соответствующий ответ. Кант же говорит - нет. Мы не можем допустить
нефизическое действие, однако мы должны допустить физическое действие, не
принадлежащее миру или не находящееся внутри него. Кант называет это
границей мира, другое имя - трансцендентальное абсолютное Я. Он будет
называть это также абсолютным пространством и временем как идеалом разума. И
каждый раз это будет нечто, внутри чего определяются предметы в их
отношениях друг к другу, но что само не является частью мира. Скажем, у
Канта есть такая непонятная фраза: "Мир равен нулю, все внутри мира
случайно[E39]". Другими словами, началом анализа является какая-то нулевая
точка мира, нулевая в том смысле, что никакие условия высказываний о
предметах в мире мы не пытаемся снова, вторичной операцией, представить себе
как части этого же мира. На кончике идеи нулевого мира Кант и вводит свою
знаменитую идею антиномий - именно антиномии приводят к идее нулевого, к
идее отрицательных величин, или противоположных сил, которые исключают одна
другую.
нефилософствующего: нефилософствующий человек есть человек, находящийся в
мире и не являющийся границей мира. Кант показывает, что само стремление к
наслаждениям, придание ценности наслаждениям неминуемо порождает
противоположные предметам наслаждения неприятные предметы, которые как бы
уничтожают эти приятные предметы. Увеличивая силу наслаждения от какого-то
предмета, мы увеличиваем неприятность всегда имеющихся эмпирических
препятствий для нашего наслаждения. Имея целью увеличить наслаждение, мы
увеличиваем тем самым неудовольствие. Кант берет эти силы на точке их
взаимного уничтожения, или приведения к нулю. Мышление о мире, или
философская позиция, для Канта есть пограничная позиция, то есть помещение
себя на границе так, чтобы все действующее в мире было в этом смысле
нулевым. В этой форме Кант выражает очень древний мотив философского
умозрения - совпадения, или совмещения, противоположностей. Истинный мудрец
не может бегать за наслаждениями именно потому, что каждой силе в мире есть
противоположная, а философское видение жизни и мира предполагает совмещение,
или держание, противоположностей, обращающее содержание мира в нуль. Идя по
этой линии, Кант выходит к иному рассмотрению самой проблемы координации,
или согласования, внутренних состояний на отдельных пространствах и
временах, или, как он выражается, согласования совершенно разных законов. О
мире мы мыслим в терминах законов, но объяснять согласование законов в
терминах самих законов мы не можем. Для этого нам нужно дополнительное
понятие. Это понятие Одного, Всего или некоторого божественного существа,
которое, в свою очередь, не может и не должно быть поставлено в предметный
ряд в качестве предмета наряду с другими предметами. Природа философского
мышления, следовательно, и состоит в том, чтобы утверждать, что в мире имеет
место Бог, что есть такой предмет, называемый Богом, или предмет, называемый
Одним или Всем.
итоге можем определить форму так: форма - это то, что позволяет увидеть
Роллинс Джеймс
Сертаков Виталий
Ларссон Стиг
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия
Никитин Юрий