("метафизический оптимизм").
порядке возражения Канту (но не Паскалю) можно лишь заметить, что
"рефлексия" как структура сознания* не исчерпывается к а -
---------------------------------------* То есть мы предполагаем, что помимо
"рефлексии" как состояния сознания возможна некоторая непроцедурная и
непсихологическая "рефлексия", соответствующая одному оптегорией рефлексии.
Есть какой-то рефлексивный механизм, который либо предполагается, либо не
предполагается данной конкретной структурой. Мы считаем, что в этой
структуре сознания помимо рефлексии (и ее отсутствия) есть многое другое (в
том числе память), что может фиксироваться на первичных уровнях.
понятие структуры сознания входит возможность "второй жизни", и не только в
смысле вторичных символических образований, но и в смысле таких образований
сознания, которые выступают как совершенно спонтанные состояния глобального
природного устройства. И как бы они ни были "окультурены", как бы интенсивно
ни осознавались носителями этих состояний, какое бы большое место ни
занимали в сознательной жизни и как бы ни влияли на все остальные факты
сознательной жизни, - они не могут быть названы нами структурами сознания.
Здесь как бы потеряна возможность "обратного хода" к образовавшим их
структурам сознания. [В качестве аналогии можно назвать чувство любви,
которое не может быть человеком повторено, воспроизведено на уровне
рефлексивности.] Иначе говоря, поскольку ты "уже ушел" от структуры к ее
вторичным образованиям, то через них ты не сможешь к ней вернуться: здесь
будет необходима другая работа.
вторичном отношении к такому состоянию сознания, как любовь, то есть как
такое состояние, которое предполагает канализацию в психической жизни, в
ментальных механизмах того, что обусловлено какими-то совершенно другими
структурами сознания. Последние в этом состоянии сознания сами по себе
конструктивно не оформлены. Так вот, когда мы
ничего общего с рефлексивным процессом. начинаем сознательно
интерпретировать первородный грех как символ этого состояния сознания, то
видим, что "первородный грех" означает попытку воспроизведения того, что,
во-первых, не дано в качестве действительного положения вещей и, во-вторых,
требует, чтобы сам человек сделал, чего не было в естественном положении
вещей. Ибо то, что он сделал, не было задано ни в какой ситуации повтора и
не могло этим повтором быть гарантировано и обеспечено; повтор и
"гарантирование" этого стали целиком зависеть от создания им самим того
феномена, который на уровне человеческом называется "любовью", а на уровне
биологическом - половым инстинктом. И весь этот механизм природы,
обеспечивающий соответствующие роду и виду функционирование и повторение,
имитируем и воспроизводим в природе, а реакция данного человеческого
феномена не воспроизводима. Поэтому эта потеря природных гарантий,
обращенных на какое-то событие жизни человеческой (здесь - любовь), и должна
была поставить событие в зависимость от усилия человеческого изобретения,
уменья, мышления и т. д., то есть - в зависимость от любого искусственного
создания. И именно в этом смысле "первородный грех" есть символ ошибки (или
порока), ибо нельзя поступить правильно или неправильно в силу естественного
положения вещей, это становится возможным лишь тогда, когда есть
производимый и осознаваемый феномен. И тогда мы скажем, здесь - проблема
моральная, и поэтому даются человеку символы, отсылающие к греховному, ибо
peзультат человеческой деятельности никогда не задан никаким природным
механизмом. Символ "Первородный грех" говорит, что мы вышли из природного
блаженного состояния, уже не можем постоянно опираться на работающий за нас
природный механизм [мы потеряли механизм инстинкта, позволяющий животному
избегать случки в какие-то одни моменты и торопиться случаться в какие-то
другие]. "Первородный грех" символизирует ситуацию, описываемую словами
"теперь придется решать и делать самому".
может быть основано в психике? - На усилии. Поэтому в Книге Бытия и дан
новый символ новой решенной ситуации, символ, выражаемый словами "в поте
лица своего...". Раз ты "решил" не полагаться на естественное положение
вещей, то усиливайся, но тогда тебе придется усиливаться не только в
отношении любви и полового акта, но и в отношении мышления, нравственности,
культуры - любых видов деятельности и жизни. Фактически говоря, оба эти
символа не являются символами сознания: здесь уже символизируется отношение
людей к примарным фактам и событиям сознательной жизни. Но вместе с тем, эти
же символы являются символами сознания, поскольку они первично символизируют
отрицательный аспект определенных состояний сознания.
мышления, способность человеческого изобретения - быть на уровне символов.
Сама символика, как первичное сознательное образование, есть такой фактор,
который допускает по самой своей природе существование (наряду с "индивидами
символической жизни") и других, непосвященных, то есть неспособных к этому и
принимающих только вытекающую из символов культурную градацию норм, образов
и нравственных представлений. Эти люди могут знать этическую "бухгалтерию"
символизма, но не знают, на что ведется счет, то есть не понимают символа,
но тем самым косвенно избегают и последствий этого непонимания.
расчета наказаний, поощрений, указаний и оправданий.
ОПРЕДЕЛЯЮЩИЙ ХАРАКТЕР КУЛЬТУРЫ
конкретизации символологических идей, можно было бы повторить, что в
пределах каждой наличной культуры существует определенное соотношение
символизма и языковости, а точнее - систем их культурного потребления. При
этом не важно, о какой именно конкретной языковой материи идет речь, просто
в пределах каждого культурно-этнического комплекса, как при синхронном
рассмотрении, так и в исторической перспективе обязательно обнаруживается
тот или иной масштаб использования символов. Возможно, о культуре вообще
может идти речь только тогда, когда налицо использование и символа и знака.
Дело, по-видимому, в том, насколько сильно представлен тот или другой
компонент в отдельной культуре. Нам представляется, что их сосуществование,
исторически и антропологически, было первоначально в любой культуре,
поскольку речь уже может идти о культуре. Мы даже рискнем предположить, что
чем древнее культура, тем сильнее в ней отграничение использования символов
от использования собственно знаковых систем.
четко изолирована от областей человеческого существования, где
использовались неязыковые феномены; в одних культурах в большей степени
использовался символизм, а в других - языковость. [Вообще в этом смысле
можно было бы сказать, что каждая культура - это индивидуальный тип
соотношения символизма и языковости.] Но что здесь особенно важно:
существует возможность обнаружить такую замкнутую культурную ситуацию,
внутри которой сфера использования языка была бы не только отграничена, но
и, так сказать, была бы очень четко объективно ориентирована. Это означает,
что язык использовался бы там в связи с определенными культурными объектами,
и мы могли бы наблюдать группу культурных объектов, в связи с которыми язык
вообще не использовался, и в которых (и для которых) использовались бы
только символические образования. Нам представляется, что многочисленные
соображения и догадки этнографов, антропологов и фольклористов последних ста
лет относительно разнообразных языковых и неязыковых табу в разных
"архаических" культурах имели прежде всего в виду эти объектные
разграничения. Обстоятельное знакомство с этой проблемой ясно показывает,
что гораздо более универсальную роль, чем табу на определенные слова
естественного языка, играли табу на включение определенных объектов в сферу
естественного языка. Видимо, всегда существовали объекты, которые были
включены в культуру только в связи с использованием символов. И то
обстоятельство, что, скажем, в языке ряда австралийских племен отсутствуют
кардинальные общие понятия типа климата, неба, земли и присутствуют понятия,
связанные с более конкретными значениями типа такая-то погода, такой-то
ландшафт при определенной погоде и т. д., - для нас это скорее указание на
то, что какие-то общие понятия могли существовать вне языковой сферы, были
связаны с использованием символов. [Что нисколько не исключает того, что
какие-то элементы языка теряют свою "языковость" и включаются в аппарат
символики.]
символизма и языковости был очень тесно связан с общим характером религии в
данной культуре. Появление регулярного жреческого и культового контингента
всегда совпадало с преобладанием в данной культуре специфически
естественно-языковых средств. [Как правило, это было связано уже и с
использованием средств пространственной фиксации языка, от фиксированной
мнемотехники до письменности, вне зависимости от характера и строя
последней.]
функционированием обособленного культового, жреческого контингента, обычно
оказывались в тех культурах, где использование символизма преобладало над
использованием естественных языковых средств.
середине первого тысячелетия до нашей эры (когда они уже получают регулярную
историческую ретроспективу), являют нам картину - с одной стороны,
невиданного "всплеска" использования специфически языковых средств, а с
другой - резкого выявления таких культурных феноменов, которые в условиях
Орловский Гай Юлий
Роллинс Джеймс
Куликов Роман
Флинт Эрик
Распопов Дмитрий
Афанасьев Роман