Чтение 31–й страницы книги ~Бажов Павел. Сказки~

еще с питьем! По потемкам, поди, навестить придут. Тогда все и узнаю".

Съел Андрюха хлеб до крошки, из туеска до капельки все выпил и подивился, -
не разобрал, что за питье. Не хмелит будто, а так силы и прибавляет. После
еды-то вовсе ему хорошо стало. Век бы с этого места не ушел. Только то и
думает:

"Как дальше? Хорошо, если свои навестят, а вдруг вперед начальство набежит?
Надо оглядеться хоть, в котором это месте. Тоже вот в баню попасть бы!
Одежонку какую добыть!"

Однем словом, пришла забота. Известно, живой о живом и думает. Забрался он
на камень, видит - тут они, Гумешки-то, и завод близко, даже людей видно, -
как мухи ползают. Андрюхе даже боязно стало - вдруг оттуда его тоже увидят.
Слез с камня, сел на старое место, раздумывает, а перед ним ящерки бегают.
Много их. Всякого цвету. А две на отличку. Обе зеленые. Одна побольше,
другая поменьше.

Вот бегают ящерки. Так и мелькают по траве-то, как ровно играют. Тоже,
видно, весело им на солнышке. Загляделся на них Андрюха и не заметил, как
облачко набежало. Запокапывало, и ящерки враз попрятались. Только те две
зеленые-то не угомонились, вс¬ друг за дружкой бегают и вовсе близко от
Андрюхи. Как посильнее дождичек пошел, и они под камешки спрятались. Сунули
головенки, - и нет их. Андрюхе это забавно показалось. Сам-то он от дождя
прятаться не стал. Теплый да, видать, и ненадолго. Андрюха взял и разделся.

"Хоть, - думает, - которую грязь смоет", - и ремки свои под этот дождик
разостлал.

Прошел дождик, опять ящерки появились. Туда-сюда шныряют, и сухоньки все.
Ну, а ему холодно стало. К вечеру пошло, - у солнышка сила не та. Андрюха
тут и подумал:

"Вот бы человеку так же. Сунулся под камень - тут тебе и дом".

Сам рукой и уперся в большой камень, с которого на завод и Гумешки глядел.
Не то чтобы в силу уперся, а так легохонько толкнул в самый низ. Только
вдруг камень качнулся, как повалился на него. Андрюха отскочил, а камень
опять на место стал.

"Что, - думает, - за диво? Вон какой камень, а еле держится. Чуть меня не
задавил".

Подошел все ж таки поближе, оглядел камень со всех сторон. Никаких щелей
нет, глубоко в землю ушел. Уперся руками в одном месте, в другом. Ну, скала
и скала. Разве она пошевелится.

"Видно, у меня в голове круженье от нездоровья. Почудилось мне", - подумал
Андрюха и сел опять на старое место.

Те две ящерки тут же бегают. Одна ткнула головенкой в том же месте, какое
Андрюха сперва задевал, камень и качнулся. По всей стороне щель прошла.
Ящерка туда юркнула, и щели не стало. Другая ящерка пробежала до конца
камня да тут и притаилась, сторожит будто, а сама на Андрюху поглядывает:

- Тут, дескать, выйдет. Некуда больше.

Подождал маленько Андрюха, - опять по низу камня чутошная щелка прошла,
потом раздаваться стала. В другом-то конце из-под камня ящерка головенку
высунула, оглядывается, где та - другая-то, а та прижалась, не шевелится.
Выскочила ящерка, другая и скок ей на хребетик - поймала, дескать! - и
глазенками блестит, радуется. Потом обе убежали. Только их и видел. Как
показали Андрюхе, в котором месте заходить, в котором выходить.

Оглядел еще раз камень. Целехонек он, даже званья нет, чтобы где тут
трещинка была.

"Ну-ко, - думает, - попытаю еще раз".

Уперся опять в том же месте в камень, он и повалился на Андрюху. Только
Андрюха на это безо внимания - вниз глядит. Там лестница открылась, и
хорошо, слышь-ко, улаженная, как вот в новом барском доме. Ступил Андрюха
на первую ступеньку, а обе ящерки шмыг вперед, как дорогу показывают.
Спустился еще ступеньки на две, а сам все за камень держится, думает:

"Отпущусь - закроет меня. Как тогда в потемках-то?"

Стоит, и обе ящерки остановились, на него смотрят, будто ждут. Тут Андрюха
и смекнул:

"Видно, Хозяйка горы смелость мою пытает. Это, говорят, у ней первое дело".

Ну, тут он и решился. Смело пошел, и как голова ниже щели пришлась,
отпустился рукой от камня. Закрылся камень, а внизу как солнышко взошло -
все до капельки видно стало.

Глядит Андрюха, а перед ним двери створные каменные, все узорами
изукрашенные, а вправо-то однополотная дверочка. Ящерки к ней подошли - в
это, дескать, место. Андрюха отворил дверку, а там - баня. Честь честью
устроена, только все каменное. Полок там, колода, ковшик и протча. Один
веничек березовый. И жарко страсть - уши береги. Андрюха обрадовался. Хотел
первым делом ремки свои выжарить над каменкой. Только снял их - они куда-то
и пропали, как не было. Оглянулся, а по лавкам рубахи новые разложены и
одежи на спицах сколь хошь навешано. Всякая одежа: барская, купецкая,
рабочая. Тут Андрюха и думать не стал, залез на полок и отвел душеньку -
весь веник измочалил. Выпарился лучше нельзя, сел - отдышался. Оделся потом
по-рабочему, как ему привычно. Вышел из баньки, а ящерки его у большой
двери ждут.

Отворил он - что такое? Палата перед ним, каких он и во сне не видал.
Стены-то все каменным узором изукрашены, а посередке стол. Всякой еды и
питья на нем наставлено. Ну, Андрюха уж давно проголодался. Раздумывать не
стал, за стол сел. Еда обыкновенная, питье не разберешь. На то походит,
какое он из туесочка-то пил. Сильное питье, а не хмелит.

Наелся-напился Андрюха, как на самом большом празднике либо на свадьбе,
ящеркам поклонился:

- На угощенье, хозяюшки!

А они сидят обе на скамеечке высоконькой, головенками помахивают:

- На здоровье, гостенек! На здоровье!

Потом одна ящерка - поменьше-то - соскочила со скамеечки и побежала.
Андрюха за ней пошел. Подбежала она ко кровати, остановилась - ложись,
дескать, спать теперь! Кровать до того убранная, что и задеть-то ее боязно.
Ну, все-таки Андрюха насмелился. Лег на кровати и сразу уснул. Тут и свет
потух.

А на Гумешках тем временем руднишный надзиратель переполошился. Заглянул
утром в забой, - жив ли прикованный, - а там одна цепь. Забеспокоился
надзиратель, запобегивал:

- Куда девался? Как теперь быть?

Пометался-пометался, никаких знаков нет, и на кого подумать - не знает.
Сказать начальству боится - самому отвечать придется. Скажут - плохо
глядел. Вот этот руднишный надзиратель и придумал обрушить кровлю над тем
местом. Не шибко это просто, а исхитрился все-таки, - кое с боков подгреб,
кое сверху наковырял. Тогда и по начальству сказал. Начальство, видно, не
крепко в деле понимало, поверило.

- И то, - говорит, - обвал. Вишь, как его задавило, чуть цепь видно.

Надзиратель, конечно, поет:

- Отрывать тут не к чему. Кровля вон какая ненадежная, руды настоящей давно
нет, а мертвому не все ли равно, где лежать.

Руднишные видели, конечно, - подстроено тут, а молчали.

"Отмаялся, - думают, - человек. Чем ему поможешь?"

Так начальство и барину сказало:

- Задавило, дескать, того, Соленого-то, который нарочно в печи козлов
посадил.

Барин и тут свою выгоду не забыл: