Чтение 31–й страницы книги ~Звездный билет~

ними стоит серое море. Слева проносятся поселки под красными черепичными
крышами и лес за поселками темной стеной. Справа внизу стояла Галя, вся
обтянутая платьем, а слева я брел в Меривялья с ружьем в руках. Справа
мелькает аллея, ведущая к пляжу, потом кинотеатр и ресторан, а слева
разваляны монастыря и лес, а там, в лесу, домик Янсонса. Справа я лежал с
Галей ночью на пляже и танцевал с ней в ресторане, а слева мы беседовали с
призраками и жрали кукурузу. Вот яхт- клуб и полузатопленный барк в устье
реки. И дальше вперед. По этой дороге мы догоняли "Волгу". Я был тогда
несколько взвинчен. А теперь я спокоен, в кармане куртки у меня две тысячи,
я знаю цену любви и никогда больше не попадусь на ее удочку. Я настоящий
мужчина, современный человек. Я еду в автобусе со старшим братом. Качу
имеете с ним на равных началах.

В городе я купил себе пальто и сразу же отдал его в мастерскую
укоротить и сузить, где полагается. Потом я купил для папы типично эстонский
свитер, а для мамы типично эстонский платок и брошку. Потом я повел Виктора
в кафе и угостил его "Ереванским". Девочка Хелля мне очень обрадовалась, и я
потрогал ее за подбородок и получил по рукам. Ока кокетничала с Виктором, и
ему, кажется, не хотелось отсюда уходить, но я должен был показать ему этот
город, полный башен, Я протянул Хелле сотню, а сдачу, не считая, сунул в
карман. Швейцару я дал "на чай" пятерку. На улице я взял такси.

-- Я вижу, денег у тебя целая куча, -- говорит Виктор.

-- Пока не жалуюсь, -- отвечаю я.

-- Рыбка ловится, -- говорю. -- Деньжат, хе-хе , хватает, -- усмехаюсь.

-- Так что же вы тогда торчите в этом колхозе? -- спрашивает Виктор. --
Вы же хотели там только денег подзаработать и двинуться дальше.

-- Видишь ли, нам там пока нравится. Как надоест, так и уйдем. Ну и...
путина сейчас в самом разгаре, и мы должны окончательно обставить 93-й. Мы,
понимаешь ли, соревнуемся...

-- Что-о? Вы, значит, соревнуетесь?

-- Ну да. Кто кого, понимаешь? Довольно увлекательно.

Я не рассказываю ему, за какое звание мы соревнуемся. Какнибудь потом,
когда получим это звание, я ему расскажу,

-- И долго ты собираешься тут пробыть? -- спрашивает Виктор.

-- Не знаю, -- говорю, -- понимаешь, может быть, колхозу удастся
арендовать на следующий год большой сейнер. Для выхода в Атлантику,
понимаешь?

Потом мы смотрели с Вышгорода на город. Таллин был весь рыжий. Над
рвами среди черных мокрых ветвей висели рыжие листья. Мы спускались в темные
улочки. Я водил Виктора по городу так, как когда-то нас водила по нему
Линда. Потом мы спустились в кафе "Старый Тоомас". Двадцать три ступеньки
под землю. Виктор сказал, что это не что иное, как великолепное
бомбоубежище, и что здесь он готов пересидеть все бури эпохи, а когда
летающие тарелочки все-таки опустятся на землю, он встретит марсиан на
пороге кафе "Старый Тоомас". Только пусть они поторопятся, иначе здесь не
хватит напитков, потому что у него чудесное в этом отношении настроение.

Как все эстонцы вокруг, мы заказали кофе и ликер "Валга".

-- Вот так вот и живем, -- говорю я.

-- Красиво живете, -- вздыхает Виктор.

-- А ты как там?

-- Все то же. Серые будни.

-- Творческие будни, полные пафоса созидания?

-- Они самые.

С потолка свисали модернистские абажурчики с круглыми дырочками.
Потолок был весь в круглые пятнышках света. Вокруг тихо разговаривали. Пахло
крепким кофе и табаком. Я чувствовал, что Виктор ко мне присматривается. "Ну
ладно", -- подумал я.

-- Ну ладно, -- говорит Виктор, -- пойдем, что ли?

-- Пойдем.

Мы зашли в мастерскую. Пальто было уже готово. Я надел его и так же,
как Виктор, поднял воротник.

-- Извини меня, старик, -- говорит Виктор, -- мне хочется поговорить с
тобой на серьезные темы. Ты ведь знаешь, какой я, как выпью, сразу тянет к
серьезным темам.

-- Валяй, -- ободряю я его.

-- Чего ты хочешь? -- спрашивает Виктор. -- Погоди, погоди. Я не
спрашиваю тебя, кем ты хочешь стать. Этого ты можешь еще не знать. Но чего
ты хочешь? Это ты все-таки уже должен знать. Я вот смотрю на всех вас и
думаю: вы больны -- это ясно. Вы больны болезнями, типичными для юношей всех
эпох. Но что-то в вас есть особенное, такое, чего не было даже у нас, хотя
разница-какой-нибудь десяток лет. Я чувствую это "особенное", но не могу
сформулировать. Не думай, старик, что я тебе собираюсь мораль читать. Мне
просто самому хочется разобраться.

Виктор бросает сигарету, берет другую. Щелкает пальцами. Смотрит в небо
и под ноги.

-- Это хорошая особенность, она есть и во мне, но я должен за нее
бороться сам с собой, не щадя шкуры, а у тебя это совершенно естественно. Ты
и не мыслишь иначе:

-- Да о чем ты?

-- Не знаю.

-- Вечно ты темнишь, Виктор!

Вечно он темнит, и все становится таким сложным, что голова начинает
болеть. Что же это во мне такого особенного? И чего я хочу? А под этим
кроется: и для чего я живу? И дальше: смотришь на город, на суету и разные
фокусы цивилизации -- а для чего все это? Так бывает, когда втемяшится тебе
в голову какое-нибудь слово. Любое, ну, скажем, "живот". И ты все думаешь: а
почему именно живот? Ну, почему, почему, почему? Обычно ты его произносишь,
как тысячи других, ничего не замечая, но вдруг -- стоп! -- застрянет в
мозгах и стучит: почему, почему?

Чего я хочу? Если бы я сам знал. Узнаю когда-нибудь. А сейчас дайте мне
спокойно ловить рыбку. Дайте мне почувствовать себя сильным и грубым. Дайте
мне стоять в рубке над темным морем и слушать симфонию. И пусть брызги летят
в лицо. Дайте мне все это переварить. Поругаться с капитаном, поржать с
ребятами. Не задавайте мне таких вопросов. Я хочу, чтобы кожа на моих руках
стала от троса такой, как подошва ваших ботинок. Я хочу, засыпая, видеть
только кильку, кильку, кильку. Я хочу, я хочу... Хочу окончательно обставить
93-й. По всем статьям. И хочу на следующий год выйти в Атлантику.

Виктор что-то бубнит о смелости, о риске, про "орла и решку", что он в
конечном счете за это, но только во имя чего? А Борька, мол, все-таки в
чем-то прав относительно нас.

Я начинаю злиться.

-- Знаешь, чего я хочу? -- говорю я.-- Хочу жениться на одной нашей
девчонке, на Ульви. Колхоз нам построит дом, такой симпатичный, типично
эстонский дом. Купим корову, телевизор и мотоцикл. Я поступлю на заочный в
рыбный институт. Напишу диссертацию о кильке. Или роман из жизни кильки. Я
буду научно смелым, как ты.

Виктор смеется и хлопает меня по спине. Кажется, он обиделся.
Серьезного разговора у нас не получается.

-- Ну, а ты-то знаешь, чего ты хочешь? -- спрашиваю я.

Он останавливается, как вкопанный, и смотрит на меня. Говорит тихо:

-- Да. Кажется, знаю.

Мы идем теперь по улице Виру. Ее запирает огромный черный силуэт
устремленной в зеленое небо ратуши. "Старый Тоомас" повернут лицом к нам. Он
держит свой флаг по ветру. Виктор смотрит куда-то туда и говорит уже
совершенно непонятно что- то насчет звезд. Удивительно, как его развезло...

Неожиданно мы заходим в драматический театр. Там идет какая-то пьеса из
жизни актеров. В антракте в фойе мы вдруг видим Юрку с Линдой. Они
прогуливаются под руку и никого не замечают. Я толкаю Юрку.

-- Лажовый спектакль, -- говорит он. Линда наступает ему на ногу, и он
поправляется: -- Не производит впечатления этот спектакль.

Вот так и гибнут лучшие люди.

После театра мы идем в ресторан. Весь вечер танцуем по очереди с
Линдой. Юрка танцует подчеркнуто равнодушно, словно это не его девочка. Еще
недавно все танцевали по очереди с Галей, а я танцевал с ней подчеркнуто
равнодушно. После ресторана мы идем с Виктором в гостиницу, На улицах
гогочут матросы-"загранщики" и наш брат-рыбак. Шмыгают такси.

-- Ты знаешь, -- говорит Виктор, -- я ведь женился. Вот тебе раз, он
женился. И молчал. Наверное, он женился на той блондиночка. Она мне всегда
нравилась.

-- Да, на ней, -- говорит Виктор. -- Так что у тебя теперь есть сестра.
Я согласен на сестру.

-- Больше того, у тебя есть шанс стать дядей. Я согласен и на это. Я
обнимаю старшего брата. Мы приходим в гостиницу. Я еще никогда не жил в
гостиницах. Мне здесь все очень нравится. В номере я захватываю Виктора на
двойной нельсон, но он уходит. Черта с два его положишь, такую массу.

-- Так Галя, говоришь, сейчас в Ленинграде?

-- Да.

-- Поступила она в институт?

-- Наверное.

-- Где же она там живет?

-- Черт ее знает.

-- Может быть, ей дали общежитие?

-- Откуда я знаю? -- злюсь я, ложусь в постель и из-под одеяла: -- У
нее там вроде есть тетка.

Может быть, она действительно живет у тетки?

Виктор гасит свет. Улица отпечатывается на стенах.

-- У тебя ведь, кажется, что-то с ней было? -- осторожно спрашивает он.

-- Это тебе только кажется.