товал я.
украсть нечего.
рода, по которым мы кочевали с Тамаркой: Калининград, Лиепая, Пярну...
Как мы сидим с ней, бывало, обнявшись на кровати и поем: "Мы с тобой два
берега у одной реки", а за окном дождь, Тамарка ногой коляску качает, а
дочка только носиком посвистывает. Горе ей со мной, жене моей: все меня
носит по разным местам, и дружки у меня все шальные какие-то попадаются,
можно сказать, энтузиасты дальних дорог.
торт. Но все же она ударяла - как-никак двадцать пять градусов.
без всяких финтов. Такое мое мнение.
не могли. Мухин, должно быть, представлял на месте Тани свою вдову, а я
то ли Тамарку, то ли крановщицу Машу с ее стихами. А ведь такая девка,
как Таня, стихов своему дружку не напишет. Потом мы допили алычовую и
замолчали, размечтались каждый о своем. Мухин журнал листал, Валька кру-
тил приемник, а я в потолок смотрел.
венных человеческих чувств и ясности. Хочу стоять за своих друзей и лю-
бить свою жену, своих детей, жалеть людей, делать для них что-то хоро-
шее, никому не делать зла. И хватит с меня драк. Все эти разговоры о
сложности, жизнь вразброд - удобная питательная среда для подонков всех
мастей. Я хочу чувствовать каждого встречного, чувствовать жизнь до пос-
ледней нитки, до каждого перышка в небе. Ведь бывают такие моменты, ког-
да ты чувствуешь жизнь сполна, всю - без края... без укоров совести, без
разлада... весело и юно... и мудро. Она в тебе, и ты в ней... Ты понима-
ешь меня, Серега?
тянули канат у подводников. А день был ясный очень, и мы вместе пошли на
эсминец. На пирсе народу сбилось видимо-невидимо: офицеры, рядовые - все
смешались и смеялись все, что вставили фитиль подводникам...
бе, команду подводников в брезентовых робах - крепенькие такие паренеч-
ки, что твои кнехты, - и как мы тянули канат шаг за шагом, а потом пирс,
вымпелы, шеи у ребят здоровые, как столбы, и загорелые, и наш эсминец,
зачехленный, серый, орудия, локаторы, минные аппараты - могучая глыба,
наш дом.
ли... Вот я, и ты, и Мухин, все нормальные люди постоянно мучают себя. Я
все время пополняю счет к самому себе, и последнее в нем - странный па-
рень, переросток, то ли пройдоха, то ли беспомощный щенок. Куда он дел-
ся? Это мучает меня. Ну, ладно, это к слову, но если уж так говорить,
одно веселенькое чириканье не приведет в ту полную, чистую жизнь...
наш эсминец на консервации теперь, на приколе. Моральный износ, говорят,
понял?
Надо идти с чистыми руками и с чистыми глазами. Нельзя наваливаться и
давить других. Там не сладкими пирогами кормят. Там всем должно быть
место. Верно я говорю, Петрович?
втроем несколько песен, и вдруг Валька захотел идти в Дом приезжих.
стройка, работала ночная смена. Ползали огоньки бульдозеров, иной раз
вспыхивала автогенная сварка, и тогда освещались формы главного корпуса.
без нее столько месяцев?
ре башни и крепостная стена, а с другой стороны пустые амбары... там и
началась вся наша путаница с Таней. Знаешь, для меня эта улица как
юность. Когда я был мальчишкой, мне все время мерещилось что-то подобное
и... Но ты, Сергей, должно быть, не понимаешь...
расно стыжусь, а?
ся.
гере? Ты видел, как такие вот маленькие старички в ловитки еще играть
пытаются? А горло тебе никому не хотелось перегрызть? Лично, собственны-
ми клыками? Пока! Завтра к двенадцати явись на судно.
чез.
огоньки и отправились спать. Конечно, не спали, а болтали полночи. Раз-
говаривали. Мы поняли Мухина.
были три проезжие геологини и пожилая женщина-врач, инспектор облздра-
вотдела. Утром, когда Таня открыла глаза, геологини уже встали, а инс-
пектор сидела на кровати и расчесывала волосы.
лодые тела геологинь. На них было хорошее белье. Они ходили в одном
белье по комнате, укладывали свои рюкзаки и кричали друг другу: "Сашка,
Нинка, Стелка..." Потом они надели байковые лыжные костюмы и резиновые
сапоги, и теперь трудно было представить, что под костюмами у них такое
хорошее белье и столь свежие молодые тела.
ковшика и разглядывала ее внимательно. Когда Таня обернулась, то увиде-
ла, что Сашка, Нинка и инспектор сидят на кроватях и тоже смотрят на
нее.
никуда не скроешься".
смотрят на нее. И инспекторша косится, хоть и делает вид, что перебирает
бумаги.
ная жизнь рисуется в их воображении, когда они смотрят на нее. Они ведь
не знают, что такое девятый дубль, когда все раздражены и смертельно ус-
тали, идет режимная съемка, а ты - игрушка в руках режиссера, он охвачен
творческим экстазом, а твой-то экстаз погас еще на третьем дубле, - да
мало ли чего они не знают. Они знают про кинофестивали и про режиссеров,
штурмующих отели, и воображают, как ты идешь по набережной в Канне вдво-
ем с Марчелло Мастройяни, а из-за угла выбегает охваченный ревностью
Ален Делон, но они не знают про твою одинокую зиму, про твою разнесчаст-
ную нелепую любовь ничего не знают...
но у тебя один только муж, и больше тебе никого не надо, ведь ты обыкно-
венная женщина, сколько же лет тебе понадобилось, чтобы понять это?
ее в щеку. Навьюченные рюкзаками девушки выбежали из комнаты, на крыльце
послышались их голоса, мужской смех, через секунду в окнах над занавес-
ками замелькали головы подпрыгивающих парней. Они улыбались Тане.
Корнев Павел
Свержин Владимир
Земляной Андрей
Шилова Юлия
Андреев Николай
Шилова Юлия