зовый зажим воинской дисциплины, вознеси над нами символ Единства - и мы
управимся со всеми чужаками так же уверенно и технологично, как с коро-
вами и телятами - хоть на войне, хоть на бойне. В главных стихиях, где
живет народный дух, - в мечтах и сплетнях, - мы беспрерывно разили ингу-
шей десницей наших богов и героев: в Сталинске их били морячки, в Жолым-
бете - геологи (всегда какое-то "Мы"), а у нас в Степногорске - правда,
до нашего рождения - солдаты и матросы, сержанты и старшины, и особенно
целинники, прокатившиеся через нас девятью валами и с песней "Вьется до-
рога длинная, здравствуй, земля целинная" осевшие в бескрайних степях
совхозами "Изобильный", "Восточный", "Киевский", "Ленинградский". А в
Заураловке бывшие фронтовики, перезваниваясь кольчугами медалей, осадили
ингушей почему-то в парткабинете (может быть, те искали убежища в хра-
ме?). Ингуши забаррикадировались подшивками "Правды" и отстреливались из
двустволок, но старые боевые волки по всем правилам осадного искусства
подвели под кабинет сапы и взорвали ингушское гнездо, не пощадив и
собственной святыни.
наперсниках только у одного хранителя ингушской славы. Разве что своего
национального (тогда еще русского) первородства я не отдал бы за его
гордое имя - Хазрет. Мы с Хазретом были клеточками хоть и небольшенько-
го, но все-таки Единства (сидели в одном классе), а потому сквозь силуэт
Ингуша я мог бы выискать в нем кое-какие и персональные штришки - только
не стоило: первый же взгляд нашлепывал на них новую этикетку - Сморчок
(не со зла, а само нашлепывалось). Мне было поручено натаскивать Хазрета
в математике, но вместо "а плюс бэ сидели на трубэ" он воодушевлял меня
подвигами его компатриотов: там Иса сломал кому-то нос, здесь Алихан
сломал кому-то таз - мы про них врали примерно то же.
завершалось в звездный миг - потерпевший (проигравший) вылетел, скажем,
в окно; Хазрет же следовал за ним вплоть до операционной, скрупулезно
протоколируя все переломанные ребра, вышибленные зубы, отбитые у их при-
родных поместилищ печенки-селезенки. На мой взгляд, вся эта требуха была
ненужной уступкой мелкому (еврейскому) реализму: дух народа не должен
опускаться до столь частных и неопрятных деталей.
больше под рукой, а так Хазрет не отказывал ни эллину, ни иудею, ни ка-
заху - их он даже предпочитал, и с большим уважением к русскому народу
подчеркивал, что именно русские устроили овацию великому Джафару, когда
он, задав костоправам работы на полгода, садился в автобус в Жолымбете.
по-русски звали: "Жора, Жора!" - в "Жоре" заключался оттенок особой лю-
бовности. Джафар-Жора, подобно некоему Ланселоту, странствовал от Петро-
павловска до Караганды, разя не плотву, кишащую в клубах и горсадах, а
всегда какие-то Единства: солдат и матросов, целинников и геологов -
взял он геолога за ноги, стал он геологом помахивать: держись, геолог,
крепись, геолог!
визия, доблестно служившая российской короне, - это была сила. "Дикая
дивизия - о, бля!" - сверкал из девичьих персиянских прорезей гипноти-
ческими зрачками стремительно возносившийся в гору хулиган Алихан. Но в
бродивших по рукам, истертых до замшевой нежности листочках, выдранных
из книг, а то и передранных откуда-то, не было ни слова неуважения к Со-
ветской власти - наоборот, перечислялись заслуги ингушей перед нашей
строгой матерью: революция, коллективизация и др., и пр.
вагонах, ни о навязших в зубах (Советской власти) стариках-женщинах-де-
тях, нет - только о доблестях, о подвигах, о славе! Там, где искусство
опускается до отнятых очагов, украденных шинелей и прочих прав человека,
- там Величие погибает. О покинутых горах, не то долинах, Хазрет расска-
зывал только одно: на Кавказе есть пещера, в которой есть вс[cedilla] -
только мака нет. "Танки, пулеметы есть, а мака нет?" - пытался уличить
его Гришка, но Хазрет стоял на своем: "Мака нет".
Самайл - совсем никогда не врал и вообще не болтал не только лишнего, но
и необходимого - не поддерживал даже мужских бесед, кто кому навешал, а
ходил себе в пиджачке и - тезка еврейского пророка - хорошо, но без лег-
комысленного блеска, учился (он и лицом был очень правилен, но без кра-
сивости). Его вполне можно было потормошить - "Самуил коров доил, титьки
рвал, домой таскал" - и даже немного помучить. Но если нечаянно заденешь
в нем что-то Ингушское - неизвестно, что за пипочку, - такое в нем вдруг
просверкнет, что - хи-хи, ха-ха, тра-ля-ля, - надо было срочно заминать,
заигрывать.
прежде евреев) вернуться в родные палестины, что они вместо благодарнос-
ти расширительно истолковали указ правительства и вместе с багажом упа-
ковали в контейнеры кости предков, что кости в дороге завонялись, что...
Дальше не знаю. Правда, уже в Ленинграде, на меня наскочил несущийся ку-
да-то Хазрет, но ему, барду, всякий бытовой бардак по-прежнему был пофиг
- он успел только на бегу сообщить, что Муслим Магомаев тоже ингуш.
что Хазрет осилил пединститут по исторической части (у него всегда был
гуманитарный склад ума) и директорствует где-то в горах Кавказа, а Саму-
ил - тезка еврейского пророка - проторенной дорожкой выслан, откуда при-
ехал, - за национализм. Хрен их (нас) знает, что у них (у нас) считалось
национализмом: в Сережкином (я совершенно автоматически перескочил с Са-
муила на Серегу) семействе национализму и поместиться было негде, все
там было самое советское - от вороненого репродуктора до никелированных
шаров, усевшихся на спинке кровати, - в них самая нацменская физиономия
обретала обширное эдемское простодушие: они и Дикую дивизию превратили
бы в Кантемировскую.
старший брат, какая-то седьмая родня на киселе: ну-ка, сходи туда - не
знаю куда, принеси то - не знаю что, - самое бы пуститься в препира-
тельства, а Самайл - ну, вроде бы совсем такой, как я, - вдруг совершен-
но серьезно вскакивает и, не скорчив даже самой беглой рожи, бежит вы-
полнять. И продолжает бежать, даже когда на него не смотрят.
только что из-под лака, картинка в глазах - из дочеловеческой поры: мож-
но разглядеть каждую жилку и каждую морщинку. Фотографируется ингушское
семейство и - откуда что вынулось (вот откуда: женщины паковались без
мужского догляда): черкески, ичиги, наборные пояса с кинжалами. Кинжалы
деревянные, но ножны-то настоящие! Внимание, предостерегает фотограф,
берясь за клизмочку, - и парни приподнимаются на носки, словно перед ка-
бардинкой, а лица их вспыхивают веселой смелостью. Стойте, стойте, выны-
ривает из-под своего одеялка фотограф и начинает заглядывать в выпучен-
ный глазище, откуда почему-то не хочет вылетать птичка, - а джигиты по
команде враз опускаются с носков на землю, и смелость с лиц тоже как ко-
рова языком. Так, приготовиться - подтянутость и смелость. Мне был дан
знак: смелость - дочь повиновения (о такой редкости, как волчья смелость
одиночек, не стоит и упоминать), - но тут я, опомнившись, кинулся прочь.
На раскисающем снегу Гришка водружал торс на таз снежной бабы. "Гришеч-
ка, миленький", - лепетал я, пытаясь укрыться за бабу и путаясь в резин-
ках, но их было столько, что... Ноге сделалось горячо-горячо.
Мусенькой - и провидческий знак был окончательно смыт и засушен. И я
всего только года два как не писаю от восторга при виде чужого единства,
постигнув, что, как нет свободы без одиночества, так нет смелости без
послушания.
ким) и Ингушонок с ними. А поодаль - тоже лет шести-семи - играет Каза-
чонок. Один из парней отдает распоряжение: "Поди дай ему", - и Ингушо-
нок, ни мгновенья не колеблясь, с разбегу сшибает Казачонка с ног. "Ты
че, ты че?.." - ошалело бормочет тот, а ему раз в зубы. И еще раз. И еще
много, много раз. У Казачонка уже кровь на губах и слезы на раскосеньких
глазках, он тоже - "Ах, так?!.." - пытается расстервениться - но разве
расстервенишься в одиночку, предоставленный самому себе, защищая только
самого себя...
ками. И когда цель достигнута, задание выполнено, они отзывают юного
бойца.
постаивают у школы. В воротах появляется Жунус - он рожден для черкески.
Рядом старается держаться как ни в чем не бывало Витька Чернов, на днях
сточивший здоровый зуб, чтобы напялить на него золотую фиксу.
Витьке не по чину появляться в столь высоком обществе. Все издают през-
рительный смешок: снобизм здесь не пройдет.
жальной обоюдоострости. Жунус никогда не садится, храня выстраданные
стрелки, - ему за это в любой тесноте предлагают место.
пальцами выше - на деревянную решетку, о которую вытирают или, по край-
ней мере, должны вытирать ноги. Его зеленые брючины нежнее апрельской
травки и стройнее, чем побеги бамбука. Сзади тихо подходит Ингуш постар-
ше, берется за решетку, вскидывает ее вверх и резко рвет в сторону - Жу-
нус с метровой высоты нелепо грохается на спину. Он вскакивает, его
прекрасное лицо пылает бешенством, он... видит шутника и, под общий
смех, начинает смущенно обтряхивать изумрудные грани своих портков.
пальто с меховым воротником), но москвички Единству не помеха: сила на-
Флинт Эрик
Мережковский Дмитрий
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Марко Джон
Самойлова Елена