Чтение 31–й страницы книги ~Горбатые атланты, или новый Дон Кишот~

школе - до дому дураку недотерпеть!) иностранную пластинку в неприличном
конверте (женская талия была обнажена на пару дюймов пониже, чем принято
в фирме "Мелодия"). Мало того, этот идиот начал еще и разглагольствовать
в перестроечном духе, что частник торгует честней, чем государство. Ви-
димо, в семье такая идеологическая обстановка, не без надрыва указала
Эра Николаевна.

- Государство - это Церковь, - понимая Эру, покивал Сабуров. - А Цер-
ковь способна освятить любое мошенничество.

Но для Натальи главный ужас был в том, что Шурка намеревался не прос-
то "сдать" приятелю "пласт", но еще и нажиться на этом!

История началась с того, что Шурка на толчке присмотрел крутой пласт,
за который просили всего-навсего четверть, но у Шурки был только двад-
цатник. Шурка начал было душиться, но хозяин равнодушно отметал все
предложения:

- Файф, юноша, файф, - и утешал: - Да ты всегда сдашь за сороковник -
мне только душиться времечка нет. А тут вижу - парень понимает в музыке.

Шурка был тронут такой проницательностью, а кроме того, его пленила
заостренная коварная борода продавца, - это был олдовый мэн, напоминаю-
щий Генриха VIII кисти Гольбейна-младшего (Шурка немедленно дал зарок
при первой возможности обзавестись такой же бородой). Проявив чудеса из-
воротливости, Шурка раздобыл файф и сделался обладателем пласта, сулив-
шего пятнаху чистой прибыли. Однако, по старой дружбе, Шурка согласился
взять с Бобовского только тен (чирик) надбавки и, следовательно, опус-
титься на файф.

- Так это теперь значит и есть наше светлое будущее - на товарищах
наживаться?! - воззвала Наталья уже не к мальчику, но к мужу.

- Нажива, - разъяснило божество, - это, как правило, только символ
достоинства. Вроде медали.

Семейство успело перебраться на кухню, поэтому всем кажется, что уже
наступил вечер.

На расстроенном лице Натальи появилась тень надежды: по отношению к
денежным все прочие мотивы являются возвышенными.

А Аркаша зацепился за другое.

- Государство превратилось в Церковь оттого, что слишком уж сверхче-
ловечески могущественно. Я заметил: кто сильнее других в два раза, вызы-
вает зависть, в тысячу раз - восторг, а в триллион раз - благоговение.
Поэтому и не должно быть таких сверхчеловеческих...

- Почему не должно - людям они нужней всего, - сейчас Аркаша даст по-
нять, что он успел подглядеть стариковские записки... Но Аркаша дернулся
как ужаленный - "Это еще с чего?!" - и умолк, окрасившись в малиновый
цвет.

- Чтобы не знать сомне... - но тут возмутилась Наталья: - Ну что за
трепачи - ведь мы должны что-то решить с... - однако Аркаша так зыркнул
на нее, что она, к удовольствию Шурки, уже не смела прерывать монолог
Отца и Учителя, непогрешимого, как папа.

- При товарище Сталине, господа, мы жили в десять раз хуже, чем сей-
час, а недовольных было в сто раз меньше. Потому что те, кто обитал за
железным занавесом, как-то очень слабо напоминали людей. Трудящиеся меч-
тали исключительно раздобыть десять центов, чтоб отравиться газом. Иног-
да они, правда, еще устраивали забастовки - это было второе и последнее,
что они умели. Капиталисты же были запрограммированы исключительно на
выкачивание сверхприбылей, к которым, как это свойственно механизмам,
они стремились безо всякого смысла, поскольку не имели ни одной челове-
ческой потребности, ради которых люди только и хотят быть богатыми. Их
невозможно было ощущать людьми - вроде нас.

- А я ужасно сочувствовала угнетенным, - мечтательно произнесла На-
талья.

- А я блэкам сочувствовал, - выпалил Шурка и покраснел. В первом
классе он подарил негру двадцать копеек и был задержан за приставание к
иностранцам.

- Ну дайте же договорить! - застонал Аркаша.

- Я тоже сочувствовал угнетенным, но это были люди в каком-то все же
упрощенном исполнении. Но именно это и нужно - чтобы тебе в голову не
приходило, что у чужаков можно что-то перенять. Все самое лучшее - от
причесок до самолетов - у нас: "советское значит лучшее". Но чтобы убе-
речь тебя от сомнений - от собственного зрения, неоходимо насилие такого
масштаба, которое вызывало бы уже не вульгарный страх, а благоговение.
Для нашего счастья нужен океан крови - под такой подливкой мы с благого-
вением и аппетитом, как спагетти под томатным соусом, уплетем даже нес-
колько меридианов колючей проволоки - что там суп из топора!

- А если бы Сталин был еврей - его бы любили? - вдруг брякнул Шурка.

- Да будь он негром преклонных годов - все равно обожали бы, - нена-
вистно усмехнулся Аркаша. - Как же не обожать, если столько людей поуби-
вал!

- Да, но еще чаще его обожатели борются за право оставаться автомата-
ми. Нынешнее помешательство на диетах, на "травах", на экстрасенсах -
все это погоня за автоматизмом, за слепотой: ведь абсолютное единомыслие
возможно только во лжи - только ложь бывает простой и общепонятной, а
истина всегда многослойна и необщедоступна. И...

Сабуров понял, что он упивается собственным краснословием, что, уло-
вив один фактор - погоню за несомненностью, он хочет из него вывести
чуть ли не всю человеческую историю...

- Получается, - вдруг вознегодовал Шурка, - люди любят, чтобы ими ко-
мандовали? Получается, я собираюсь в кино, а мне говорят: "садись за
уроки" - так я, получается, еще и доволен? Или я хочу купить мопед...

- Хватит, хватит, мы уже все поняли, - взмолился Аркаша. - Тебе же
объяснили, люди любят, чтобы им самим не хотелось ничего неположенного.
Ты, правда, любишь как раз неположенное, но все равно любишь. А вот ког-
да сам не знаешь, чего и хотеть...

Знакомо было до галлюцинации. Но истерический Аркашин захлеб, малино-
вые тона, которые больше пристали бы петлицам лейтенанта внутренних
войск, чем физиономии мыслителя, всколыхнули в Сабурове привычное разд-
ражение. Ему снова захотелось преподать Аркаше урок просвещенного скеп-
тицизма.

- Так, так, - произнес он тоном искушенного диагноста, - значит маят-
ник начал обратное движение.

- Какой маятник? - малиновый Аркаша почувствовал, что сейчас его бу-
дут оскорблять.

- Когда обманет нечто Великое, Высокое и тому подобное, начинается
откат к простому, наглядному. К так назывемым первичным, то есть прими-
тивным ценностям: друг, любимая, будничные человеческие отношения - ни-
чего сверхличного, никакой философии, никакой политики...

- Как у Ремарка, - всунулся Шурка. - И у Хэма.

- Верно. Ты не так глуп, как кажется.

Шурка торжествующе показал Аркаше язык. Аркаша, передернувшись, от-
вернулся.

- Но уставши от убогости мелочей, - продолжал эстрадный пророк, - ты
начинаешь чувствовать, что жизнь проходит впустую, растрачивается на за-
урядные хлопоты о заурядном куске хлеба, на заурядные услуги заурядным
людишкам. И в тебе начинает зреть бунт: да с какой стати благоденствие
этих посредственностей следует считать мерилом добра и зла?! Вперед к
великому - пусть туманному и опасному! Нам уже хочется связать наше ма-
ленькое "я" с каким-то грандиозным целым, а вовсе не с благополучием
равного нам, а потому и неинтересного маленького человека.

- А дальше что? - с заинтересованным презрением спросил Аркаша.

- А дальше отдельные дерзкие человеколюбцы начинают подозревать, что
успех целого не приносит счастья ни одному реальному человеку: наш паро-
воз вперед летит, а по бокам-то все косточки русские... Понемногу всякое
величие уже вызывает скепсис, становится дорог не величественный Медный
Всадник, а бедный Евгений под копытами его коня, не "слава, купленная
кровью", а "полное гумно"... Словом, виток приближается к завершению. И
тогда приходит Сабуров Аркадий Андреевич. Который уже не желает ничего
надчеловеческого - ни культуры, ни величия ценой хотя бы одной замучен-
ной слезинки.

- Браво! - очень серьезно произносит Аркаша, подчеркнуто пренебрегая
насмешкой.

И это концертное одобрение снова покоробило Сабурова - тоже мне, эст-
радно-кухонный Екклесиаст: нет ничего нового под солнцем - только маят-
ник, качающийся от малого до великого и обратно... Сабуров покосился на
Наталью, но эта дуреха гордилась его красноречием, как и двадцать лет
назад: ее подруги и родня глазам своим не верили, до чего их умница, об-
щественница и золотая медалистка послушна какому-то ученому дохляку. Вот
оно - право таланта! И счастье быть рядом с ним. На днях, желая ее разв-
лечь, а заодно слегка успокоить свою, впрочем, и без того не слишком
обеспокоенную совесть, Сабуров сводил Наталью на французскую комедию в
захудалый кинотеатришко, наполненный сомнительной, полухулиганской пуб-
ликой, и Наталья так хохотала, что казалось еще немного - и хулиганы
начнут делать ей замечания: "Уважайте же окружающих!".

Но она лишает его мужества (скепсиса) своим пафосом...

- Как хорошо не иметь никаких талантов! Не приходится ни на кого оби-
жаться.

- Настоящий творец, - возгласил Сабуров, - служит не смертным, а
бессмертному!

- Как это "бессмертному"? - мимо Аркаши не проскочишь.

- Знаете, как можно заработать триста рэ? - вспомнил Шурка радостную
новость. - Можно записаться в очередь на видик, а когда подойдет, про-
дать какому-нибудь грузину и взять три сотни сверху. Я тоже собираюсь
так сделать - получу только паспорт...

- Вперед к великому... - неприятно усмехнулась Наталья.

- Аркашка, - Шурка сразу аппелирует к ровесникам, - что, плохо что ли