read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



633
ми, маленькими каннибальчиками, выскакивающими из сумок кенгуру.
Белизна балюстрад; мощи христианских святых тянут отрубленные конечности в
молчаливой агонии. Шелковистые бедра сплетаются в куфические письмена: не то
длинноногие шлюхи, не то отощавшие бакланы, не то онемевшие гурии. С оттенком
мавританского фатализма все пухлое здание Корана в переплете из белой слоновьей
кожи тяжестью своих каменных грудей давит на Париж.
На Монмартр спускается ночь. Ночь воцаряется и на бульварах, ночь с небом цвета
адского пламени и -- от Клиши до Барбе -- орнаментом раскрытых гробниц. Мягкая
парижская ночь, словно лестница беззубых десен, на ступенях которой ухмыляются
вурдалаки. У подножия холма со всех сторон тихо журчат писсуары, давясь
огрызками размякшего хлеба. Именно ночью Сакре-Кер предстает во всей своей
протухшей красоте. В это время белизна его кожи и влажное каменное дыхание давят
на кровь, как клапан. Ночь; Париж освобождается от своей белой лихорадочной
крови. Песчинки времени сыплются сквозь отверстия ксилофона, круглая тарелка
луны тревожным звоном возвещает о его конце, серое вещество плавится в черепе.
Перевернутым цилиндром опускается ночь, и изысканные цветы ума, желтые нарциссы
и белые маковки, превращаются в сырую, бесформенную массу. На самой вершине
монмартрского холма под сводом синего неба гигантские каменные кони бесшумно
грызут удила. От стука их копыт на северном Шпицбергене и на южной Тасмании
содрогается земля. Весь земной шар вращается на мягкой оси бульваров. Вращается
быстрее и быстрее. Быстрее и быстрее; а музыканты по ту сторону стены
настраивают свои инструменты. И вновь я слышу вступительные такты танца -- танца
дьявола с ядом и шрапнелью, танца пламенеющих сердец, вспыхивающих и вопиющих в
ночи.
На высоком холме, в весеннюю ночь, один во чреве кита, вишу я вверх ногами с
налившимися кровью глазами и белыми, как трупные черви, волосами. Одно чрево,
одно тело, один гигантский кит, догнивающий, как зародыш, под погасшим солнцем.
Люди и вши, вши и люди, безостановочно устремляющиеся к свалке личинок. Вот
весна, о которой пел Иисус на кресте с губкой у окровавленного рта под лягушечий
хор. Ни следа ржавчины, ни нотки меланхолии. В черном горячечном сне голова
бессильно клонится к паху, прошлое медленно погружается в океан забвения,
небесный образ пригвожден и забрызган грязью. В каждом чреве -- скрежет железных
подков, в каждой могиле -- рокот патронных гильз. Чрево и гильза; а в ложбине
чрева великовозрастный дебил собирает лютики. Че-
634
ловек и конь сливаются в одно: руки мягки, копыта раздвоены. С красными зрачками
и огневеющими гривами несутся они стройной кавалькадой. Весна врывается в ночь
рокотом водопада. Врывается на крыльях кобылиц со вздыбленной гривой и
дымящимися ноздрями.
Миную гирлянду надгробий на рю Коленкур. Капает теплый весенний дождь. Подо мною
-- маленькие белые часовенки, где покоятся усопшие. Сквозь тяжелую решетку моста
на землю падают неровные тени. Пробивающаяся местами трава зеленеет ярче, чем
днем -- эта вспоенная электричеством флора индустриальной эры. Чуть дальше
набредаю на мужчину и женщину. На ней соломенная шляпа. В руке у женщины зонт,
но она не спешит раскрыть его. Приближаясь, слышу, как с ее губ слетает: C'est
une combinaison*, -- и, полагая, что речь идет о принадлежности дамского
туалета, навостряю уши. Увы, на уме у нее, похоже, совсем другого свойства
"комбинация": от нежной парочки скоро начинают лететь пух и перья. --
Combinaison!** -- истошно повторяет она, без лишних церемоний молотя своего
спутника зонтом. А он, бедолага, только растерянно повторяет: -- Mais nоn, ma
petite, mais поп!***
Эта маленькая сценка доставляет мне живейшее удовольствие -- не потому, что она
с таким рвением орудует зонтом, а потому, что у меня выскочило из памяти второе,
скрытое значение этого слова. Оборачиваюсь направо и вдруг узнаю в петляющей,
кривой улочке тот Париж, до истоков которого всегда мечтал докопаться. Ведь
можно знать наизусть любую парижскую улицу и при этом вовсе не знать Парижа. Но
когда ты забыл, где находишься, и с небес мягко капает дождь, тогда
инстинктивно, на ощупь находишь улицу, которую в своих снах исходил вдоль и
поперек. И вот она предстает перед тобою наяву...
Некогда, проходя по этой улице, я увидел лежащего на тротуаре человека. Он лежал
на спине с распростертыми в стороны руками, будто его только что сняли с креста.
Ни один из прохожих, ни одна душа не сделали попытки приблизиться к нему, дабы
убедиться, жив он или нет. Так и лежал он с распростертыми руками, не делая ни
малейшего движения, не испуская ни малейшего вздоха. Подойдя вплотную, я
убедился, что он жив. Он тяжело дышал, а с губ стекала тоненькая струйка
табачного сока. Дойдя до угла, я обернулся; мне было любопытно, что будет
дальше. И, не успел обернуться, как в мои уши ворвался громкий
___________
* Это надувательство! (фр.).
** Надувательство (фр.). }
*** Да нет же, нет же, малышка! (фр.).
635
взрыв смеха. Внезапно подворотни и фасады магазинов оказались до отказа
заполнены людьми. Вся улица ожила в мгновение ока. Уперев руки в боки, мужчины и
женщины надрывались от хохота. Не без труда пробившись сквозь толпу, собравшуюся
у края тротуара, я вернулся на прежнее место. Мне была непонятна причина этого
внезапного оживления, этого спонтанного приступа веселья. Наконец я снова
поровнялся с телом лежавшего на обочине человека. Он лежал на спине, как прежде.
Над ним стояла собака, с явным удовольствием помахивая хвостом. Стояла,
уткнувшись носом в распахнутую ширинку лежавшего. Так вот почему все так
заразительно смеялись. Я попытался последовать их примеру, но тщетно. Из моих
челюстей не вышло ни звука. Мне стало грустно, невыносимо грустно, грустнее, чем
когда-либо в жизни. Не знаю, что тогда на меня нашло...
Вспоминаю все это, поднимаясь по кривой, петляющей улице. Дело было как раз
против мясной лавки, над витриной которой нависал красный с белым тент. Перехожу
дорогу и вновь вижу на мокром асфальте, в том самом месте, где лежал тогда
невезучий бродяга, тело человека с распростерть1ми в стороны руками. Подхожу,
чтобы хорошенько рассмотреть его. Да, несомненно это он самый, только сейчас его
ширинка застегнута и он мертв. Наклоняюсь, дабы безошибочно убедиться в том и в
другом. Все так. Это тот же человек, и он мертв. Медленно разгибаюсь и отхожу
прочь. На углу замедляю шаг. Чего я жду? Стою на одной ноге, готовясь заслышать
оглушительный взрыв смеха, с такой остротой врезавшийся мне в память. Ни звука.
На улице ни души. Не считая меня самого и мертвеца против мясной лавки. Может
быть, я сплю? Поднимаю глаза к названию улицы. Быть может, оно мне знакомо, быть
может, если я не сплю, я узнаю его? Дотрагиваюсь до ближайшей стены, отрываю от
приклеенной к ней афиши узкую полоску. Секунду держу ее в руках, затем комкаю и
бросаю в канаву. Маленький тугой комочек бодро отскакивает от асфальта и летит
дальше, приземляясь в сияющей луже. Судя по всему, это не сон. В момент, когда я
убеждаюсь, что не сплю, меня охватывает жуткий страх. Ведь если я не сплю,
значит я свихнулся. И, что еще хуже, если я сошел с ума, мне так и не удастся
никого убедить в том, что я спал или бодрствовал. Но, может, и не будет никакой
необходимости что-либо кому-то доказывать, снисходит откуда-то успокаивающая
мысль. Ведь я -- единственный, кому это известно. Я -- единственный, кого гложут
сомнения. Чем больше я об этом думаю, тем вернее убеждаюсь, что всерьез меня
тревожит не то, вижу я сон или сошел с ума, а совсем другое: тот человек, что
лежит на обочине с распростертыми рука-
636
ми, -- не я ли это? Ведь если во сне -- или в смерти -- можно выходить за
пределы собственного тела, тогда нельзя исключать возможность, что однажды
покинешь его навсегда. И будешь вечно блуждать -- бестелесно, безлико,
безымянно; станешь бесприютной душой, безразличной ко всему на свете,
бессмертной, может статься, непогрешимой, как сам Господь Бог; кто знает?
Мое тело: в скольких местах оно побывало, и все они -- вовсе незнакомы, никак не
связаны с моим я. Сам бог Аякс, похоже, тащил меня за волосы по дальним улицам
самых далеких городов -- самых невообразимых городов... Квебек, Чула Виста,
Браунсвилль, Сюрень, Монте-Карло, Черновцы, Дармштадт, Канарские острова,
Каркасон, Кельн, Клиши, Краков, Будапешт, Авиньон, Вена, Прага, Марсель, Лондон,
Монреаль, Колорадо Спрингс, Империэл Сити, Джексонвиль, Шайенн, Омаха, Таксон,
Блю Эре, Талахассй, Шамони, Гринпойнт, Парадайз Пойнт, Пойнт Лома, Дархэм,
Джуно, Арль, Дьепп, Экс-ла-Шапель, Экс-ан-Прованс, Гавр, Ним, Эшвиль, Бонн,
Херкимер, Глендейл, Тикондерога, Ниагара Фоле, Спартанберг, озеро Титикака,
Осснинг, Дэннмора, Наррагансетт, Нюрнберг, Ганновер, Гамбург, Лемберг, Ниддс,
Калгари, Галвестон, Гонолулу, Сиэтл, Отей, Индианополис, Фейрфилд, Ричмонд,
Орандж-Корт-Хаус, Калвер Сити, Рочестер, Ютика, Пайн-Буш, Карсон Сити, Саутолд,
Блю Пойнт, Хуарес, Минеола, Спутен Дювил, Потакет, Уилмингтон, Куганз-Блафф,
Норт Бич, Тулуза, Перпиньян, Фонтене-о-Роз, Уитком-ин-зе-Мур, Мобиль,
Лювесьен... Во всех и каждом из этих мест со мной что-то случалось, подчас
фатальное. Во всех и каждом из этих мест оставлял я на тротуаре мертвое тело с
распростертыми руками. Во всех и каждом из этих случаев склонялся, чтобы
хорошенько рассмотреть себя, убедиться, что лежащее тело не дышит и что это тело
-- не одно из моих бесчисленных я, но я сам. И так продолжалось -- продолжалось
без конца. И вот я опять скитаюсь, еще живой, но когда начинает капать дождь и я
начинаю бесцельно бродить по улицам, я слышу, как позади с клацаньем падают мои
бесчисленные я, и спрашиваю себя:
что дальше? Можно было предположить, что испытаниям, выпадающим на долю тела,
есть предел; оказывается -- нет. Так высоко взмывает оно над страданием и болью,
что когда все, кажется, окончательно убито, -- и тогда остается ноготь на
мизинце или клок волос, которые дают побеги; и эти-то бессмертные побеги никогда
не иссякают. Таким образом, даже когда вы безоговорочно мертвы и забыты,
находится какая-то ничтожно малая частица вашего существа, способная дать побег,
и эта частица выживает, сколь бы мертвым ни оказалось прошедшее будущее.
Потому-то в один прекрасный день после полудня я
637
стою под немилосердно жгучим солнцем на маленьком вокзальчике в Лювесьене;
значит, ничтожно малая частица меня выжила и дала побег. За окнами -- час, когда
принимают биржевые сводки, -- как говорят, приходящие "по воздуху". В бистро,
что напротив вокзала, затаилась машина, в машине затаился человек, а в человеке
затаился голос. И этот голос -- голос стопроцентного взрослого кретина --
диктует: "Американская алюминиевая"... "Американская телеграфная и



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 [ 31 ] 32 33 34 35 36 37 38
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.