read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



можно было тронуть носком ноги, если вытянуть ее из-под солдатского одеяла,
а выкинутой вбок рукой можно было коснуться шкапа у левой стены (который,
кстати сказать, иногда вдруг, без всякой причины, раскрывался с толковым
видом простака-актера, вышедшего не в свое время на сцену). На столе стояла
лешинская фотография, пузырек с чернилами, лампа под молочным стеклом,
блюдечко со следами варенья; лежали "Красная Новь", "Современные Записки" и
сборничек стихов Кончеева "Сообщение", только-что вышедший. На коврике у
кушетки-постели валялась вчерашняя газета и зарубежное издание "Мертвых
Душ". Всего этого он сейчас не видел, но всг это было тут: небольшое
общество предметов, приученное к тому, чтобы становиться невидимым и в этом
находившее свое назначение, которое выполнить только и могло оно при наличии
определенного состава. Он был исполнен блаженнейшего чувства: это был
пульсирующий туман, вдруг начинавший говорить человеческим голосом. Лучше
этих мгновений ничего не могло быть на свете. Люби лишь то, что редкостно и
мнимо, что крадется окраинами сна, что злит глупцов, что смердами казнимо;
как родине, будь вымыслу верна. Наш час настал. Собаки и калеки одни не
спят. Ночь летняя легка. Автомобиль, проехавший, навеки последнего увез
ростовщика. Близ фонаря, с оттенком маскарада, лист жилками зелеными
сквозит. У тех ворот -- кривая тень Багдада, а та звезда над Пулковом висит.
О, поклянись что -- --
Из передней грянул звон телефона. По молчаливому соглашению Федор
Константинович его обслуживал в отсутствие хозяев. А что, если я теперь не
встану? Звон длился, длился, с небольшими перерывами для перевода дыхания.
Он не желал умереть: оставалось его убить. Не выдержав, с проклятием, Федор
Константинович как дух пронесся в переднюю. Русский голос раздраженно
спросил, кто говорит. Федор Константинович мгновенно его узнал: это был
неведомый абонент -- по прихоти случая, соотечественник -- уже вчера
попавший не туда, куда хотел, и нынче опять, по сходству номера, нарвавшийся
на это же неправильное соединение. "Уйдите, ради Христа", сказал Федор
Константинович и с брезгливой поспешностью повесил трубку. На минуту зашел в
ванную, выпил на кухне чашку холодного кофе и ринулся обратно в постель. Как
звать тебя? Ты полу-Мнемозина, полумерцанье в имени твоем, -- и странно мне
по сумраку Берлина с полувиденьем странствовать вдвоем. Но вот скамья под
липой освещенной... Ты оживаешь в судорогах слез: я вижу взор сей жизнью
изумленный и бледное сияние волос. Есть у меня сравненье на примете, для губ
твоих, когда целуешь ты: нагорный снег, мерцающий в Тибете, горячий ключ и в
инее цветы. Ночные наши, бедные владения, -- забор, фонарь, асфальтовую
гладь -- поставим на туза воображения, чтоб целый мир у ночи отыграть! Не
облака -- а горные отроги; костер в лесу, -- не лампа у окна... О поклянись,
что до конца дороги ты будешь только вымыслу верна...
В полдень послышался клюнувший ключ, и характерно трахнул замок: это с
рынка домой Марианна пришла Николавна; шаг ее тяжкий под тошный шумок
макинтоша отнес мимо двери на кухню пудовую сетку с продуктами. Муза
Российския прозы, простись навсегда с капустным гекзаметром автора "Москвы".
Стало как-то неуютно. От утренней емкости времени не осталось ничего.
Постель обратилась в пародию постели. В звуках готовившегося на кухне обеда
был неприятный упрек, а перспектива умывания и бритья казалась столь же
близкой и невозможной, как перспектива у мастеров раннего средневековья. Но
и с этим тоже придется тебе когда-нибудь проститься.
Четверть первого, двадцать минут первого, половина... Он разрешил себе
одну последнюю папиросу среди цепкого, хоть уже опостылого постельного
тепла. Анахронизм подушки становился всг явственнее. Недокурив, он встал и
сразу перешел из мира многих занимательных измерений в мир тесный и
требовательный, с другим давлением, от которого мгновенно утомилось тело и
заболела голова; в мир холодной воды: горячая нынче не шла.
Стихотворное похмелье, уныние, грустный зверь... Вчера забыл сполоснуть
бритвенный снарядик, между зубцами -- каменная пена, ножик заржавел, а
другого нет. Из зеркала смотрел бледный автопортрет с серьгзными глазами
всех автопортретов. Сбоку, на подбородке, в нежно-разражительном месте,
среди за ночь выросших волосков (сколько еще метров я в жизни сбрею?)
появился желтоголовый чиреек, который мгновенно сделался средоточием всего
Федора Константиновича, сборным пунктом, куда стянулись все неприятные
чувства, жившие в различных частях его существа. Выжал, -- хотя знал, что
потом распухнет втрое. Как это всг ужасно. Сквозь холодную мыльную пену
пробивался красный глазок: L'oeil regardait Cai:n. Между тем, жиллет не брал
волоса, и ощущение щетины при поверке пальцем отзывало адовой
безнадежностью. В соседстве кадыка появились кровавые росинки, а волоски
были все тут как тут. Степь Отчаяния. Кроме всего, было темновато, а если
зажечь свет, то ничем не помогала иммортелевая желтизна дневного
электричества. Кое-как добрившись, он брезгливо полез в ванну, застонал под
ледяным напором душа, а потом ошибся полотенцем и с тоской подумал, что весь
день будет пахнуть Марианной Николаевной. Лицо горело отвратительно
шероховато, с одним специально раскаленным угольком сбоку на подбородке.
Вдруг сильно дернулась ручка двери (это вернулся Щеголев). Федор
Константинович подождал, пока удалились шаги, и проскочил к себе.
Вскоре он уже был в столовой. Марианна Николаевна разливала суп. Он
поцеловал ее шершавую руку. Ее дочь, только-что пришедшая со службы, явилась
к столу медленными шажками, изможденная и как бы затуманенная конторой; села
с изящной вялостью -- папироса в длинных пальцах, на ресницах пудра,
бирюзовый шелковый джампер, отчесанные с висков светлые стриженые волосы,
хмурость, молчание, пепел. Щеголев хлопнул водочки, засунул салфетку за
воротник и начал хлебать, приветливо и опасливо поглядывая на падчерицу. Она
медленно размешала в борще белый восклицательный знак сметаны, но затем,
пожав плечом, отставила тарелку. Марианна Николаевна, угрюмо следившая за
ней, бросила на стол салфетку и вышла из столовой.
"Поешь, Аида", сказал Борис Иванович, вытягивая мокрые губы. Ничего не
ответив, словно его не было, -- только вздрогнули ноздри узкого носа, -- она
повернулась на стуле, легко и естественно изогнула длинный стан, достала с
буфета сзади пепельницу, поставила у тарелки, сбросила пепел. Марианна
Николаевна с мрачно-обиженным выражением на полном, кустарно накрашенном
лице вернулась с кухни. Дочь положила левый локоть на стол и, слегка на него
опираясь, медленно принялась за суп.
"Ну что, Федор Константинович", начал Щеголев, утолив первый голод,
"дело, кажется, подходит к развязке! Полный разрыв с Англией, Хинчука по
шапке... Это, знаете, уже пахнет чем-то серьгзным. Помните, я еще так
недавно говорил, что выстрел Коверды -- первый сигнал! Война! Нужно быть
очень и очень наивным, чтобы отрицать ее неизбежность. Посудите сами, на
востоке Япония не может потерпеть -- -- ".
И Щеголев пошел рассуждать о политике. Как многим бесплатным болтунам,
ему казалось, что вычитанные им из газет сообщения болтунов платных
складываются у него в стройную схему, следуя которой логический и трезвый ум
(его ум, в данном случае) без труда может объяснить и предвидеть множество
мировых событий. Названия стран и имена их главных представителей обращались
у него вроде как в ярлыки на более или менее полных, но по существу
одинаковых сосудах, содержание которых он переливал так и этак. Франция
того-то боялась и потому никогда бы не допустила. Англия того-то добивалась.
Этот политический деятель жаждал сближения, а тот увеличить свой престиж.
Кто-то замышлял и кто-то к чему-то стремился. Словом -- мир создаваемый им,
получался каким-то собранием ограниченных, безъюморных, безликих,
отвлеченных драчунов, и чем больше он находил в их взаимных действиях ума,
хитрости, предусмотрительности, тем становился этот мир глупее, пошлее и
проще. Совсем страшно бывало, когда он попадал на другого такого же любителя
политических прогнозов. Был, например, полковник Касаткин, приходивший
иногда к обеду, и тогда сшибалась щеголевская Англия не с другой щеголевской
страной, а с Англией касаткинской, такой же несуществующей, так что в
каком-то смысле войны международные превращались в межусобные, хотя воюющие
стороны находились в разных планах, никак не могущих соприкоснуться. Сейчас,
слушая его, Федор Константинович поражался семейному сходству именуемых
Щеголевым стран с различными частями тела самого Щеголева: так, "Франция"
соответствовала его предостерегающе приподнятым бровям; какие-то "лимитрофы"
-- волосам в ноздрях, какой-то "польский коридор" шел по его пищеводу; в
"Данциге" был щелк зубов. А сидел Щеголев на России.
Он проговорил весь обед (гуляш, кисель) и, ковыряя сломанной спичкой в
зубах, пошел соснуть. Марианна Николаевна, перед тем, как сделать то же,
занялась мойкой посуды. Дочь, так и не проронив ни слова, отправилась опять
на службу.
Только Федор Константинович успел убрать постельное белье с кушетки,
как к нему явился ученик, толстый, бледный юноша в роговых очках, с вечным
пером в грудном кармане. Учась в берлинской гимназии, бедняга настолько
пропитался местным бытом, что и в английской речи делал те же невытравимые
ошибки, которые сделал бы кегельноголовый немец. Не было, например, такой
силы, которая могла бы заставить его перестать употреблять несовершенный вид
прошедшего времени вместо совершенного, что придавало всякому его вчерашнему
случайному действию какое-то идиотское постоянство. Столь же упорно он
английским "тоже" орудовал, как немецким "итак", и, одолевая тернистое
окончание в слове, означавшем "одежды", неизменно добавлял лишний свистящий
слог, как если б человек поскользнулся после взятия препятствия. Вместе с
тем, он изъяснялся довольно свободно и только потому обратился к помощи
репетитора, что хотел на выпускном экзамене получить высший балл. Он был
самодоволен, рассудителен, туп и по-немецки невежественен, т. е. относился
ко всему, чего не знал, скептически. Твердо считая, что смешная сторона
вещей давным-давно разработана там, где ей и полагается быть -- на последней
странице берлинского иллюстрированного еженедельника, -- он никогда не
смеялся -- разве только снисходительно хмыкал. Единственное, что еще
мало-мальски могло его развеселить, это рассказ о какой-нибудь остроумной
денежной операции. Вся философия жизни сократилась у него до простейшего
положения: бедный несчастлив, богатый счастлив. Это узаконенное счастье
игриво складывалось, под аккомпанимент первоклассной танцевальной музыки, из
различных предметов технической роскоши. На урок он норовил прийти всегда на
несколько минут раньше и старался уйти на столько же позже.



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 [ 31 ] 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.