жу, то вижу все до мелочи. То и дело замираю на месте, но каждый раз
убеждаюсь, что опасности нет. Пробираюсь таким образом довольно далеко
вперед и, сделав небольшой круг, поворачиваю обратно. Я так и не нашел
никого из товарищей. Приближаюсь к нашим окопам, и каждый пройденный
метр прибавляет уверенности. Впрочем, вместе с ней растет и мое нетерпе-
ние. Влопаться сейчас было бы совсем уж глупо.
местности. Тихонько забираюсь в воронку и пытаюсь сориентироваться. Из-
вестно уже немало случаев, когда солдат спрыгивал в окоп, радуясь, что
наконец добрался до него, а потом оказывалось, что окоп не наш.
таю. Лабиринт воронок кажется теперь таким безнадежно запутанным и ог-
ромным, что от волнения я уже окончательно не знаю, в какую сторону по-
даться. А вдруг я двигаюсь вдоль линии окопов? Ведь этак можно ползти
без конца. Поэтому я еще раз сворачиваю под прямым углом.
движение, - и вокруг тебя все так и свистит.
ками я продвигаюсь дальше, перебираю руками и ногами, становясь похожим
на рака, и в кровь обдираю себе ладони о зазубренные, острые как бритва
осколки. Порой мне кажется, что небо на горизонте как будто чуть-чуть
светлеет, но, может быть, это мне просто мерещится? Так или иначе мне
постепенно становится ясно, что я сейчас ползу, чтобы спасти свою жизнь.
пошло. Огневой налет. Стучат пулеметы. Теперь остается только одно - ле-
жать, не трогаясь с места. Дело, кажется, кончится атакой. Повсюду взле-
тают ракеты. Одна за другой.
атака, плюхнусь в воду, лицом в грязь, и залезу как можно глубже, только
чтобы не захлебнуться. Мне надо прикинуться, убитым.
в воду, сдвигаю каску на самый затылок и высовываю рот ровно настолько,
чтоб можно было дышать.
щиеся шаги. Каждый нерв во мне сжимается в холодный как лед комочек.
Что-то с шумом проносится надо мной, - первая цепь атакующих пробежала.
Только одна распирающая череп мысль сидит в мозгу: что ты сделаешь, если
кто-нибудь из них спрыгнет в твою воронку? Теперь я быстро вытаскиваю
свой маленький кинжал и, крепко сжимая рукоятку, снова прячу его, окуная
держащую его руку в грязь. Если кто-нибудь прыгнет сюда, я сразу же по-
лосну его, молотом стучит у меня в голове. Надо сразу же перерезать ему
глотку, чтобы он не закричал, иначе ничего не выйдет: он перепугается не
меньше меня, и уже поэтому мы бросимся друг на друга. Значит, я должен
быть первым.
Это приводит меня в неистовую ярость: не хватало только, чтоб меня нак-
рыло осколком от нашего же снаряда; я кляну все на свете и скрежещу зу-
бами, так что в рот мне лезет всякая дрянь; это взрыв бешенства; под ко-
нец меня хватает только на стоны и молитвы.
Прижимаюсь лицом к земле и слышу приглушенный грохот, словно отдаленные
взрывы на руднике, затем снова поднимаю голову, чтобы прислушаться к
звукам, идущим сверху.
повреждений, - на отдельных участках через них пропущен ток высокого
напряжения. Ружейный огонь нарастает. Им не пройти, им придется повер-
нуть обратно.
шится щелканье пуль, шорох шагов, побрякивание амуниции. Потом -
один-единственный пронзительный крик. Их обстреливают, атака отбита.
Кто-то идет. Мимо. Еще кто-то. Пулеметные щелчки сливаются в одну непре-
рывную очередь. Я только что собрался переменить позу, как вдруг наверху
слышится шум, и, шлепаясь о стенки, ко мне в воронку тяжело падает
чье-то тело, скатывается на дно, валится на меня...
в него кинжал и только чувствую, как это тело вздрагивает, а затем мягко
и бессильно оседает. Когда я прихожу в себя, я ощущаю на руке что-то
мокрое и липкое.
жется мне воплем, ударом грома, - на самом деле это стучит в жилах моя
кровь. Мне хочется зажать ему рот, набить туда земли, полоснуть его еще
раз, только чтобы он замолчал, - ведь он меня выдаст, - но я уже нас-
только пришел в себя и, к тому же, вдруг так ослабел, что у меня рука на
него не поднимается.
сжимаю рукоятку кинжала, готовый снова броситься на него, если он заше-
велится. Но он уже ничего не сможет сделать, я понял это по его хрипу.
раться отсюда. Надо сделать это побыстрей, а то станет слишком светло.
Однако, когда я пытаюсь высунуть голову, вижу сразу же, что это уже не-
возможно. Пулеметный огонь настолько плотен, что меня изрешетит, прежде
чем я успею сделать хотя бы один скачок.
приподнимая над краем воронки, чтобы установить, насколько низко идут
пули. Через несколько секунд пуля вышибает каску из пальцев. Значит,
огонь стелется над самой землей. Я нахожусь настолько близко к позициям
противника, что, если попытаюсь удрать, их снайперы тут же возьмут меня
на мушку.
стороны. У меня побелели пальцы, - так крепко я сжимаю руки, так страст-
но молю судьбу, чтобы огонь прекратился и чтобы пришли мои товарищи.
ную фигуру в углу воронки. Напряженно стараюсь не глядеть на нее и жду,
жду... Пули шипят, они нависли стальной сеткой, конца не видно.
ноты. Беру горсть земли и натираю ею кожу, - теперь рука по крайней мере
грязная, и крови больше не видно.
верно, наши давно уже считают меня погибшим.
каю уши, но очень скоро снова отнимаю пальцы, так как иначе мне не слыш-
но всех других звуков.
невольно смотрю в ту сторону. Теперь я уже не могу оторвать глаз. Там
лежит человек с маленькими усиками, голова у него свалилась набок, одна
рука наполовину согнута в локте, и голова бессильно опирается на нее.
Другая рука лежит на груди, она в крови.
ет, это не он хрипит, это только его тело. Но вот он пытается приподнять
голову, на мгновение стон становится громче, затем человек снова припа-
дает лбом к руке. Он не умер, - он умирает, но еще не умер. Я начинаю
пододвигаться к нему, останавливаюсь, опираюсь на руки и сползаю еще
поближе, выжидаю... Дальше, дальше. Мне надо проползти все эти жуткие
три метра, длинный, страшный путь. Наконец я добрался до него.
смотрит на меня с выражением сильнейшего ужаса. Тело неподвижно, зато в
устремленных вдаль глазах столько неизбывной тоски, что с минуту мне ка-
жется: у них, наверно, хватило бы силы увлечь за собой тело. Хватило бы
силы перенести его одним рывком за сотни километров. Он лежит сейчас ти-
хо, совершенно спокойно, не издавая ни звука, хрипа больше не слышно, но
глаза у него кричат, ревут, - в них сосредоточилась жизнь, делающая пос-
леднее неимоверное усилие, чтобы спастись, трепещущая от страха перед
смертью, передо мной.
на меня.
заметно, всего лишь на несколько сантиметров, но с этим движением его
глаза утратили свою власть надо мной. Я наклоняюсь к нему, качаю голо-
вой, шепчу: "Нет, нет, нет", поднимаю руку, - я должен показать, что хо-
чу ему помочь, - и глажу его лоб.
взгляд теряет свою сосредоточенность, ресницы опускаются ниже, напряже-
ние спадает. Я расстегиваю его воротник и приподнимаю голову, чтобы ему
было удобнее лежать.
сохли. Фляжки у меня нет, - я не взял ее с собой. Но внизу, на грязном
дне воронки, есть вода. Я слезаю вниз, вытаскиваю носовой платок, разво-
рачиваю его, прижимаю его к земле и начерпываю горстью желтую воду, ко-
торая просачивается через него.
чтобы перевязать его, насколько это возможно. Я должен сделать это по
крайней мере на тот случай, если попаду к ним в плен. Они увидят тогда,
что я хотел ему помочь, и не расстреляют меня. Он пытается сопротив-
ляться, но в руке у него совсем нет силы. Рубаха, слиплась, и ее не за-
дерешь, - сзади она пристегнута на пуговицах. Остается только разрезать
ее.