Чтение 31–й страницы книги ~Российские оригиналы~

В это время Галя прислала письмо, где сообщила, что Ирина вышла замуж
вторично. Муж - военный лeтчик.

Саша уважал военных лeтчиков, у него даже друзья были военные лeтчики -
из отряда космонавтов. И он отложил своe появление.

Галя написала, что Ирина беременна от лeтчика.

Потом написала, что беременность кончилась выкидышем.

Потом написала, что лeтчик, как выяснилось, изменяет Ирине и она хочет
от него уйти.

Саша чуть было не начал собирать чемоданы, но подумал, что это будет
подло. Ирина может ухватиться за него, как за палочку-выручалочку, ему же
надобно совсем иное.

Переписка продолжалась, он был постоянно в курсе событий.

К тридцати годам Ирина ушла-таки от лeтчика.

У Гали же подрастал сын, а муж попался хворый: давление да сердце,
каждый год вместо отпуска - больница.

В тридцать два года Ирина вышла замуж в третий раз - за доктора наук.

Саша и сам к тому времени получил докторскую степень и представил, как
было бы смешно, если б он приехал и сказал Ирине: здравствуй, я доктор наук.
А она: здравствуй, а у меня муж тоже доктор наук.

К тридцати пяти годам Ирина родила вторую дочь.

Галя растила одного своего единственного любимого сына и беспрестанно
лечила мужа.

Потом на Ирину посыпались несчастья: сначала мама умерла, потом
появились проблемы с выросшей старшей дочерью, потом вдруг мужа обвинили в
партийной коррумпированности (это уже демократические времена настали),
отняли заведование кафедрой, того с расстройства шарахнул инсульт.

У Гали пока всe то же: сын растeт, муж болеет.

Муж Ирины вышел на пенсию по инвалидности, старшая дочь уехала за
границу, но не за иностранца замуж выйдя, а зарабатывать, и, кажется, трудом
не самым почтенным. У младшей же врачи нашли порок сердца. Ирина при этом
держится молодцом, писала Галя, такая же, как и была, - красавица.

У Гали же сын школу заканчивает, ничего парень. Муж всe болеет. Ничего,
жизнь идeт.

Конечно, Саша не мог приехать тогда, когда на Ирину сваливались все эти
несчастья. Он мог бы ей помочь, но именно поэтому и не приезжал.

А потом жизнь Ирины как-то наладилась: муж умер, старшая дочь приезжала
из-за границы и, оказалось, несмотря на свой труд, ничуть не испортилась,
красивая, умная молодая женщина, удачно вышла там замуж, живeт очень
прилично, привезла матери и деньги, и вещи. Уезжая назад, забрала сестру для
лечения и лучшей жизни. Ничего, жизнь идeт.

Но у самого Саши в это время началась полоса неудач. Несмотря на
заслуги, он вдруг остался не у дел. Научные разработки, которыми он
занимался, объявили бесперспективными и намекнули, что на его месте не ждали
б у моря погоды, а поискали бы себе место преподавателя в каком-нибудь из
университетских городов.

Безработный, безденежный, Саша оказался приживалом у отставника-отца и
пенсионерки матери. Отец, подполковник, выслужил себе за беспорочную службу
двухкомнатную квартирку в месте последнего срока службы: в городе Вольске
Саратовской области.

До Ирины было - три часа автобусом.

Саша не ехал, Саша писал письма Гале. Значительное место в этих письмах
занимали уже не расспросы об Ирине, а повествование о буднях своего
бытования и о состояниях ума и души.

Галя отвечала тем же - о себе, приписывая лишь в конце, что Ирина живeт
теперь без дочерей, свободной женщиной, но у неe есть зато молоденький
дружок.

Молодо-зелено, думал Саша. Но на всякий случай занялся оздоровительной
физкультурой, и никто бы не дал ему сорока двух лет.

Повезло и с работой: его взяли на знаменитое вольское объединение
"Цемент". Там он быстро продвинулся и, хотя объединение переживало не лучшие
времена, стал прилично зарабатывать.

Несколько раз его посылали в командировку в Саратов, но он не приходил
к Ирине. Не приходил даже и к Гале, и даже не сообщал ей в письмах, что он
был в городе.

Но однажды, в апреле, он шeл среди луж по заводскому двору и вдруг
остановился, посмотрел на весеннее солнце, ярко освещавшее окрестную пыль и
грязь, и понял, что больше не может.

Всe.

Пора.

И - поехал.

Не описать, с какими чувствами подходил он к знакомому дому и звонил в
знакомую дверь.

Открыла старуха. Сказала, что никаких Ирин тут не живeт и ни жило
никогда, а живeт тут она сама - всегда, лет двадцать, а то и больше.

Тогда Саша позвонил в дверь Гали.

Она очень изменилась. Она растерялась. Она сказала:

- Здравствуйте.

- Здравствуй, Галя.

Она заплакала.

Плача, она налила ему стакан водки, а себе рюмочку и рассказала, что
Ирина умерла двадцать четыре года назад, умерла от заражения крови после
неудачно сделанного аборта, а мать еe вышла замуж и уехала в неизвестном
направлении, Галина же все эти годы живeт одна - и ничего, привыкла.

- Зачем же ты? - спросил Саша - обо всeм сразу, думая почему-то, что
Галя скажет сейчас о любви к нему.

Но Галя не сказала о любви к нему. Она сказала, что сперва боялась ему
сообщать, потом как-то само сочинилось про Ирину, и пошло, и поехало, а
главное - она представить уже не могла, что не получит от Саши письма раз в
две недели и что самой ей некому будет писать.

- Ясно, - сказал Саша.

Он вернулся в Вольск, на свою работу. Несколько дней ходил и о чeм-то
думал. А однажды под вечер взобрался по ступенькам на большую eмкость, куда
ссыпали готовый цемент, и прыгнул туда, сразу погрузившись с головой в
мягкую, сухую и тяжкую жижу цементного порошка, из которой - не выплыть.

- Нет страшней смерти, - сказал мне давний мой приятель, житель Вольска
Н. Н., от которого я и узнал эту историю.

- Откуда тебе известно? - спросил я. - Ты, что ли, пробовал, какая
страшней?

- Я догадываюсь, - сказал Н. Н. - На то я и человек, чтобы
догадываться.

¶Э. ЭНТУЗИАСТ§

Человек, бродящий на свалке (см. "Универсал") в поисках деталей для
оригинального летательного аппарата, который он строит вот уже седьмой год,
- из Энтузиастов.

Энтузиастом в советское время сперва считался тот, кто выполнял трудную
работу в трудных условиях с огромной энергией и почти даром. В энтузиастах
недостатка не было, особенно после 37-го года.

Кончилось время громких первых пятилеток, отгремела война, опять
понемногу стала налаживаться жизнь. Пропаганда сначала ещe говорила об
энтузиастах той или иной масштабной стройки, но знала себе, что уже другой
пошeл Энтузиаст: тот, кто выполняет трудную работу в трудных условиях, но с
посильной энергией и за большие деньги, иначе его калачом туда не заманишь.
Пропаганда придумала синонимы. Замелькали в сводках и новостях ударники,
передовики, застрельщики, инициаторы и т.п. Под шумок промелькивали средь
них и энтузиасты, но все понимали, что их нет. Как, впрочем, и всех
остальных. При этом само коренное слово "энтузиазм" в пропагандистской
риторике осталось основным. Небывалые взлeты энтузиазма рабочих, крестьян и
советской интеллигенции были регулярными, аккуратно совпадая с очередными и
внеочередными партийными съездами и пленумами. Взлeты эти совершались как бы
сами собой, в силу очевидных преимуществ реального социализма, без участия и
даже без ведома рабочих, крестьян и советской интеллигенции.

И вроде что сейчас говорить об этом? Но таково свойство моей памяти: я
помню и хорошее - и хорошо помню! - и плохое, а уж ежедневную феерию
лицемерия забыть не смогу до самой смерти. Всe можно простить и забыть,
кроме унижения. А унижение ложью - оскорбительнейшее из унижений.

Да ладно...

Энтузиаст - остался. Но энтузиазм настоящего Энтузиаста настолько редко
совпадал с его работой, что почти никогда. Больше того, чем горячее
Энтузиаст отдавал себя любимому делу, тем прохладней он относился к той
работе, за которую получал деньги.

Трудно спорить с древним постулатом, что труд есть проклятие человека.
Но - подневольный труд, постылый труд. Труд же радостный и свободный
приносит человеку счастье. (Ишь в какую риторику шибануло!)

И вот вам парадокс: в самые, как их сейчас называют, застойные годы
социализма в нашей стране развелось огромное количество счастливых людей - и
развелось именно благодаря существующему строю, существующей системе. Она,
эта система, сделала всe возможное, чтобы отбить у любого нормального
человека охоту горбатиться на рабочем месте, и даже принцип материальной
заинтересованности, последняя уступка нашего социализма перед его агонией,
не сработала: заинтересованность, может, и появилась бы, да с
материальностью стало туго. Зато государство как бы освободило людей от
моральной ответственности перед собой. Оно дало им своеобразную свободу для
самовыражения помимо работы, и, поскольку человеку всe-таки необходимо
уважать себя за что-то, он начал самовыражаться: вне работы, помимо работы,
вместо работы и даже на работе, но делая что-то для себя. Токарь-рыбак
мормышки мастерит, плотник любимой женщине наличнички строгает для заветного
окошка...

Энтузиаст советской поры имел все условия для развития. Во-первых, уйму