еще может пойти Цурцумия?!
меня, Цурцумия, совсем с ума свел!
лошади, оседлав ее и, видимо, пока не решаясь сесть, повел ее домой, держа
за поводья. Объездчик, голубея неоправданно праздничной рубахой, понуро
уходил куда-то. Под сенью шелковицы на зеленой траве, изрытой копытами
кобылицы, телепался на ветерке лоскуток его рубахи, как раненая бабочка,
пытающаяся взлететь.
Шофера все еще не было. Чунка снял рубаху и промокшую от пота майку. Он
вытряхнул из них труху кукурузных метелок, протер мускулистое, худое тело
большим носовым платком, счищая и сбивая с него растительный мусор. Снова
оделся.
шофер придет раньше, скажите, чтобы Чунку подождал!
лошадь. Чунка отправился к Анастасии. Она жила в десяти минутах ходьбы от
сельсовета. И как всегда, чем ближе Чунка подходил к ее дому, тем сильнее он
чувствовал волнение ревности, переходящее в сдержанное бешенство.
он давно с этим смирился и знал, что ни о какой женитьбе не может быть и
речи, но, несмотря на все это, каждый раз, подходя к ее дому, он начинал
трепетать от уязвленного мужского достоинства. Он знал, что не удержится и
изобьет любого мужчину, нет, конечно, не какого-нибудь случайного соседа, а
именно такого, что пришел по этому делу. Он был абсолютно уверен, что
мгновенно почувствует такого, но, как назло, ни разу не случалось, чтобы он
кого-нибудь там застал.
усиливало его ревность и уверенность в необыкновенном коварстве, нет, не
добродушной Анастасии, но ее матери, старой ведьмы. Они жили вдвоем,
Анастасия и ее мать.
возлюбленную. Возле кухни, пригнувшись над лоханью, она мыла голову, а мать
ее стояла рядом и поливала ей воду из большой кружки. Белые, голые руки,
озаренные солнцем, мелькали над мокрыми каштановыми волосами, длинными, как
лошадиный хвост.
пользуясь тем, что мать ее пока еще его не заметила, проходя мимо домика,
успел быстрым, хищным взглядом вглядеться в низкие окна и убедиться, что обе
комнаты пусты. Мягко и уже спокойно ступая по курчавой траве, он подошел к
женщинам.
голову, показывая, что не намерена тратить на него время. Она недолюбливала
Чунку, чувствуя, что дочка радуется его приходу гораздо больше того, чем
стоят деньги этого парня. Старуха боялась, что дочка, если за нею
недоглядеть, может связаться с Чункой и вовсе бесплатно, что, по ее мнению,
уже было бы настоящим, позорным развратом.
голой рукой, -- она была в безрукавной кофточке, -- набок чадру мокрых
волос, посмотрела на него исподлобья темными, промытыми глазами, улыбнулась
ему ярким ртом и сверкнувшими, словно тоже промытыми, зубами.
уродина!
волосами. Старуха набрала полную кружку воды и стала поливать ей голову,
что-то быстро и недоброжелательно лопоча по-гречески. "Старая скупердяйка,
-- подумал Чунка, -- ей жалко, что я даром смотрю на голые руки ее дочки".
добавил: -- Вечером приеду! Жди!
этого осторожно поливавшая голову дочке, сразу же опрокинула огромную
кружку, бессознательно пытаясь сделать волосы дочки звуконепроницаемыми для
слов Чунки.
воды, показывая, что поняла его и сама может перекричать искусственный
ливень матери.
удобства взаимопонимания именуют женщин древнейшей профессии.
проницательностью оглядел деревенскую улочку, стараясь угадать, не идет ли
какой-нибудь мужчина в сторону Анастасии. Но улочка была пустой, и Чунка,
как всегда, отходя от дома Анастасии, все меньше и меньше ее ревновал, а у
машины уже и вовсе о ней не думал.
уселся на один из своих мешков. В кузове в новенькой форме стоял могучего
сложения красноармеец. По обличим его Чунка понял, что он грузин, но не из
местных, потому что такого богатыря он обязательно приметил бы раньше. Чунка
залюбовался им.
ведь этот парень еще служил, значит, он был года на два-три моложе его.
Чунка хоть и был сильным и необыкновенно цепким парнем, но вот такой
заматерелой мощи в нем не было. А он о ней мечтал. Красноармеец, заметив,
что Чунка любуется его сложением, улыбнулся ему в знак того, что ценит
одобрение его могущества.
знак вежливости сам спросил у Чунки:
почему-то не растет.
такой.
хрястнули. Они познакомились. Красноармейца звали Зураб. Оказывается, он
житель Мухуса. Сейчас он прибыл из России на побывку домой и на денек
заскочил сюда к дяде.
слегка кивнул Чунке, как бы по рассеянности недоузнавая его, чтобы как бы по
той же рассеянности взять и с него три рубля. Это Чунку слегка огорчило. Он
бы и так ему обязательно дал деньги, но, что поделаешь, шоферы люди
капризные, избалованные.
сем, естественно, вышли на героические случаи из своей жизни.
городе Брянске служу. И у меня там была девушка. Зоя звали. Она жила на
окраине. И вот однажды вечером мы с ней сидим на скамейке и к нам подходит
местный парень. Немного выпивший. И начинает приставать. Мол, отбиваешь
наших девушек, мол, кто ты такой, тем более кавказец. А я шучу, потому что
Зоя знает мою силу и самолюбие не задевает. А он не отстает. Еще больше
злится на мои шутки, тем более в темноте мое телосложение не очень понимает.
И он горячится.
бы даже нечестно. Я перворазрядник по штанге, но откуда он знает. Тем более
в темноте телосложение незаметно. И тем более мы сидим, а он стоит. И тем
более он немного выпивший. И чем больше я отшучиваюсь, тем больше он
горячится, думает, что я мандражирую.
тамошние девушки вообще любят, чтобы за них дрались. И он мне надоел
наконец. И я вот что придумал.
помню, августовский вечер. В России тоже бывают жаркие вечера. И в этом доме
окна были открыты, и там семья сидела за столом и ела арбуз. Муж, жена,
ребенок и какая-то старуха, похожая на тещу. И они ели большой астраханский
арбуз. Долго ели. А мы с Зоей шутили над этим арбузом. Она мне сказала, что,
если ты меня любишь, попроси ломтик арбуза, потому что жарко, пить хочется.
Она знала, что я у незнакомых людей не буду просить арбуз, но она так
шутила, одновременно проверяя, на что я способен ради нее.
мне он наконец надоел.
это сильно не понравилось. Но он, между прочим, не смандражировал.
семья ела большой арбуз и никак не могла его съесть, потому что арбуз был
большой, астраханский. Но и семья была настойчивая и старуха не отставала от
молодых. И мы с Зоей это все видели и потому смеялись. А там перед окнами
был заборчик и цветы. Палисадничек называется. И мы теперь стоим перед этим
заборчиком.
арбуз, и ты успокоишься.
Курылев Олег
Андреев Николай
Прозоров Александр
Куликов Роман
Глуховский Дмитрий
Березин Федор