глазам и победно ухмыльнулся.
Бандини.
накладывает бинты и пластырь. На каждой щеке держалось по четыре длинных
полоски - от глазниц до подбородка. Он увидел ее и поразился. Она оделась
на выход: меховое манто, синий шарф, шляпка и галоши. Эта тихая элегантная
привлекательность, эта богатая простота ее крохотной шляпки, задорно
сдвинутой набекрень, яркий шерстяной шарф, стекавший с роскошного воротниа
манто, серые галоши с аккуратными пряжками и длинные серые шоферские
перчатки снова ставили на ней печать того, кем она была - богатой
женщиной, тонко заявлявшей о своем отличии от других. Он был потрясен.
вернусь где-то около полуночи.
другой день осталась бы дома.
охватил странный порыв. Он остался один в доме, совсем один. Зашел к ней в
комнату, перещупал и перерыл все ее вещи. Он открывал ящики, просматривал
старые письма и бумаги. На туалетном столике вытащил пробки из всех
пузырьков с духами, понюхал каждый и поставил все точно на те же места,
где нашел. Это желание давно преследовало его, а теперь, когда он был
один, вырвалось из-под контроля - желание потрогать, понюхать, погладить
и изучить в свое удовольствие все, чем она владела. Он ласкал ее белье,
сжимал ее холодные драгоценности в ладонях. Он выдвигал манящие маленькие
ящички ее письменного стола, исследовал в них авторучки и карандаши,
пузырьки и коробочки. Он заглядывал в глубину полок, рылся в чемоданах,
извлекал каждый предмет одежды, каждую безделушку, каждый камешек и
сувенир, изучал всё с тщанием, оценивал и возвращал на то место, откуда
доставал. Вор ли он в поисках добычи? Ищет ли тайну прошлого этой женщины?
Нет и еще раз нет. Перед ним приоткрывался новый мир, и ему хотелось
узнать его хорошенько. Только это и ничего боле.
гостей.
падает он милю за милей вниз, пока не упокоился на сладком ложе. К ушам
его своим нежным теплым весом прижимались сатиновые одеяла на гагачьем
пуху. Он вздохнул, только это больше походило на всхлип. Сегодня ночью, по
крайней мере, будет мир и покой. Он лежал, тихонько разговаривая с собой
на языке, с которым родился.
Я нужен моим детям. Еще несколько дней, и она остынет.
Святого Сердца. Он приподнялся на локте и прислушался. Рождественское
утро. Мысленно он видел, как во время мессы на коленях стоит его жена, за
нею в набожной процессии - три его сына, подходят к главному алтарю, а
хор поет Adeste Fideles. Жена его, его жалкая Мария. Сегодня она наденет
эту побитую черную шляпку, такую же старую, как их брачный союз, год за
годом перелицовываемую, чтобы как можно больше отвечать новым стилям.
Сегодня вечером - нет, сейчас, вот в это самое мгновение - он знал, что
она стоит на своих утомленных коленях, дрожащие губы ее шевелятся в
молитве за него и за его детей. О Вифлеемская звезда! О рождение Младенца
Иисуса!
женщины, а его жена молится за его бессмертную душу. Он откинулся на
подушки, глотая огромные слезы, что текли по перебинтованному лицу. Завтра
он снова пойдет домой. Это нужно сделать. На коленях молить он будет о
прощении и мире. На коленях, после того, как дети уйдут, а жена останется
одна. Он никогда не смог бы этого сделать в их присутствии. Дети засмеются
и все испортят.
зарезать его решимость. Перед ним явилось отвратительная картина его
искореженной физиономии, уже лиловой и распухшей, под глазами - черные
мешки. Никому не мог он показаться с этими предательскими шрамами.
Собственные сыновья содрогнутся от ужаса. Ворча и матерясь, он рухнул в
кресло и вцепился себе в волосы. Jesu Christi! Да он и по улицам не
осмелится пройти. Ни один человек при виде его не пропустит этого языка
насилия, выцарапанного на его роже. Сколько бы он ни лгал - что он
поскользнулся на льду, что подрался за картами, - сомнений быть не могло:
это женские руки разодрали ему все щеки.
кухню, где позавтракал хлебом с маслом и черным кофе. Вымыв посуду,
вернулся к себе.
его настолько, что он сжал кулаки и едва подавил в себе желание
расколошматить зеркало голыми руками. Стоня и проклиная все на свете, он
кинулся на постель, мотая головой по подушке из стороны в сторону,
сознавая, что шрамы затянутся, а опухоль спадет не раньше, чем через
неделю в лучшем случае, и только тогда рожу его будет прилично показать в
человеческом обществе.
лопотанье таявших сосулек. Около полудня он услышал, как Вдова осторожно
постукивает костяшками пальцев в его дверь. Он знал, что это она, однако
подскочил с кровати, словно застигнутый полицией взломщик.
обернул им лицо, замаскировав все, кроме глаз. И только тогда открыл
дверь. Если его вид ее и напугал, страха она не выказала. Волосы подобрала
тонкой сеточкой, пухлая фигура обернута в розовую ночную сорочку с рюшами.
полотенце теплее. Быстрее заживет.
очень мягкая.
ней, пробуя.
взглядом.
подходящий ответ.
назначили, я заплачу.
этого! Вы - мой гость. У меня здесь не пансион - это мой дом.
заживет... По два доллара в день... И ничего другого.
у людей языки.
цепочкой из четок.
что этот ключ - самая необычная штука на свете, но то был всего-навсего
ключ, и немного погодя он запихал его в карман.
она ожидает гостей. Рождественские подарки и прочее.
потер затылок в недоумении. Снова поймал свое мерзкое отражение. Dio
Christo! Судя по всему он выглядит еще хуже. Что же ему теперь делать?
отвратительна.
что кто-то придет в этот дом? Он не преступник; он - человек, и притом -
хороший человек.
семейства, у него есть сыновья. Дом его - недалеко отсюда; может, он ему
и не принадлежит, но это все же его дом, его собственная крыша над
головой. Что это нашло на него, что он таится и прячется, как убийца? Он
поступил неправильно - certamente, - но найдите мне на земле такого
человека, который бы так никогда не поступал.
Сертаков Виталий
Конюшевский Владислав
Контровский Владимир
Афанасьев Роман
Трубников Александр
Акунин Борис