беда. Корабль либо потерпел крушение и погиб вместе с командой и грузом,
что, однако, мало вероятно, так как в эти дни погода стояла на редкость
безветренная, либо - предположение более верное - кормчий <Сан-Антонио>,
Эстебан Гомес, требовавший на военном совете немедленного возвращения на
родину, стал мятежником и осуществил свое требование: сообща с офицерами
испанцами сместил преданного капитана и дезертировал, забрав с собой весь
провиант.
только, что случилось нечто страшное. Исчез корабль - самый крупный, лучший
из всех, обильнее других снабженный провиантом. Но куда он девался, что с
ним произошло, какие события разыгрались на нем? В этой беспредельной
мертвой пустыне никто не даст ему ответа, покоится ли судно на дне, или
дезертировало, поспешно взяв курс на Испанию. Только неведомое раньше
созвездие - Южный Крест, окруженный ярко сияющими спутниками - свидетель
таинственных событий. Только звездам известен путь <Сан-Антонио>, только они
могли бы дать ответ Магеллану. Вполне естественно поэтому, что Магеллан, как
и все люди его времени считавший астрологию подлинной наукой, призвал к себе
сопровождавшего флотилию вместо Фалейру астролога и астронома Андреев де
Сан-Мартин, единственного, кто, быть может, по звездам сумеет узнать правду.
Он велит Мартину составить гороскоп и при помощи своего искусства выяснить,
что произошло с <Сан-Антонио>, и, в виде исключения, астрология дает
правильный ответ: бравый звездочет, хорошо помнящий независимое поведение
Эстебана Гомеса на совете, заявляет - и факты подтвердят его слова - что
<Сан-Антонио> уведен дезертирами, а его капитан заключен в оковы.
безотлагательного решения. Слишком рано возликовал он, слишком легковерно
отдался радости. Теперь - удивительный параллелизм первого и второго
кругосветного плавания - его постигло то же, что постигнет его продолжателя,
Фрэнсиса Дрейка, лучший корабль которого также был тайно уведен мятежным
капитаном Уинтером. На полпути к победе соотечественник и родич Магеллана,
став врагом, нанес коварный удар из-за угла. Если запасы провианта и прежде
были скудны, то сейчас флотилии угрожает голод. Именно на <Сан-Антонио>
хранились лучшие припасы, притом в наибольшем количестве. Да и за шесть
дней, ушедших на бесплодное ожидание и поиски, тоже было израсходовано
немало провианта. Наступление на неведомое Южное море уже неделю назад, при
несравненно более благоприятных обстоятельствах, было дерзновеннейшим
предприятием. Теперь, после измены <Сан-Антонио>, оно становится едва ли не
равносильным самоубийству.
предельные глубины смятения. И не нужно даже показаний Барруша:
что не знал, на что решиться); внутреннюю тревогу Магеллана мы отчетливо
видим из его приказа, в эту минуту смятения объявленного всем офицерам
флотилии - единственного сохранившегося приказа. На протяжении нескольких
дней он вторично опрашивает их: продолжать ли путь, или вернуться? Но на
этот раз он велит капитанам ответить, письменно. Ибо Магеллан - и это
свидетельствует о выдающейся его прозорливости - хочет иметь оправдательный
документ. Scripta manent: 58
доказательством того, что он советовался со своими капитанами. Он понимает -
и это тоже впоследствии подтвердится фактами - что бунтовщики на
<Сан-Антонио> по прибытии в Севилью тотчас поспешат стать обвинителями
против него, чтобы самим избегнуть обвинения в мятеже. Разумеется, они
изобразят его тираном, они станут умышленно разжигать национальное чувство
испанцев преувеличенными описаниями того, как пришлый португалец велел
заключить в оковы назначенных королем чиновников, как по его приказу одни из
кастильских дворян были обезглавлены и четвертованы, другие обречены на
мучительную голодную смерть - и все это, чтобы, вопреки королевскому
приказу, предать флотилию в руки португальцев. Желая заранее опровергнуть
неизбежное обвинение в том, что он во все время плавания жестоким террором
подавлял любое свободное высказывание своих офицеров, Магеллан издает теперь
свой необычайный приказ, который кажется скорее попыткой обелить себя,
нежели товарищеским обращением к капитанам.
ноября - этими словами начинается приказ, далее гласящий: - Я, Фердинанд
Магеллан, кавалер ордена Сант-Яго и адмирал этой армады, осведомлен о том,
что всем вам решение продолжать путь представляется весьма рискованным, ибо
вы считаете, что время года слишком уже позднее. Я же никогда не пренебрегал
мнением и советом других людей, а, напротив, все свои начинания хочу
обсуждать и проводить совместно со всеми>.
отличительная черта Магеллана - его непреклонное самовластие в управлении и
руководстве. Слишком хорошо все они помнят, как этот человек железной рукой
пресек протест своих капитанов. Но Магеллан, зная, насколько им должна быть
памятна его нещадная расправа с инакомыслящими, продолжает: <Итак, пусть не
внушают никому опасений совершившиеся в бухте Сан-Хулиан события; каждый из
вас обязан безбоязненно сказать мне, каково его мнение о способности нашей
армады продолжать плавание. Нарушением вашей присяги и вашего долга было бы,
если б вы вознамерились скрыть от меня ваше суждение>. Он требует, чтобы
каждый в отдельности (Cada uno de рог si) ясно, притом в письменной форме
(рог escrito), высказался о том, следует ли продолжать путь, или
возвратиться, и изложил бы все свои соображения на этот счет.
Еще слишком запуганы офицеры, чтобы со всей прямотой требовать возвращения
на родину, и единственный дошедший до нас ответ - ответ астролога
Сан-Мартина - показывает, как мало они были склонны именно теперь, когда
ответственность возросла до гигантских размеров, делить ее с Магелланом.
Почтенный астролог, как это и приличествует лицу его профессии, выражается
двусмысленно и туманно, искусно жонглируя всякими оговорками: <с одной
стороны, надобно>, а <с другой стороны, не следует>. Он, мол, сомневается в
том, чтобы можно было через канал Всех Святых пробраться к Молуккским
островам (aunque yo dudo que haya camino para poder navigar a Maluco por
este canal), но тут же советует продолжать путь, ибо <сердце весны в наших
руках>. С другой стороны, все же не следует забираться слишком далеко, ведь
люди изнурены и обессилены. Быть может, разумнее будет взять курс не на
запад, а на восток, но пусть Магеллан действует так, как считает правильным,
и да укажет ему господь верный путь. По всей вероятности, остальные офицеры
высказались столь же неопределенно.
их ответами, а только чтобы доказать впоследствии, что такой опрос был
произведен. Он знает: слишком далеко он зашел, чтобы, повернуть вспять.
Только триумфатором может он вернуться - иначе он погиб. И даже если бы
велеречивый астролог предсказал ему смерть, он все равно не оборвал бы свое
героическое продвижение вперед. 22 ноября 1520 года суда по его приказанию
выходят из устья реки Сардин; спустя немного дней Магелланов пролив - ибо
так будет он называться в веках - пройден, и в конце его, за мысом, который
Магеллан в знак благодарности назвал Cabo Deseado, Желанный Мыс, открывается
беспредельное новое море, еще неведомое европейским кораблям. Потрясающее
зрелище! Там, на западе, за нескончаемой линией горизонта должны находиться
<Острова пряностей>, острова несметных богатств, а за ними исполинские
государства Востока - Китай, Япония, Индия - а еще дальше, в необозримой
шири -
перед вторжением в чуждый, за все время существования мира не пересеченный
кораблями океан! И вот 28 ноября 1520 года выбраны якоря, взвились флаги!
Громовым орудийным залпом три маленьких одиноких корабля салютуют неведомому
морю. Так рыцарь приветствует доблестного противника, с которым ему
предстоит сразиться не на жизнь, а на смерть.
огромному, что ум человеческий не в силах объять его>, как говорится в
записках Максимилиана Трансильванского - это история одного из бессмертных
подвигов человечества.
да и во все последующие времена, как беспримерно отважное деяние. Но даже
этот подвиг, хотя бы по числу жертв, ему принесенных, нельзя приравнять к
победе, которую Магеллан ценою неслыханных лишений одержал над стихией. Ведь
Колумб со своими тремя только что спущенными на воду, заново оснащенными,
хорошо снабженными продовольствием судами в общей сложности пробыл в пути
всего тридцать три дня, и еще за неделю до того, как ступить на землю,
носившийся на гребнях волн тростник, плывущие по воде стволы невиданных
деревьев и лесные птицы утвердили его в предположении, что вблизи находится
какой-то материк. Экипаж Колумба состоит из здоровых, неутомленных людей,
корабли так обильно снабжены провиантом, что в крайности он может, и не
достигнув цели, благополучно вернуться на родину. Только перед ним
расстилается неизвестность, но позади него - надежное прибежище и
пристанище: родина. Магеллан же устремляется в неведомое, и не из родной
Европы, не с насиженного места плывет он туда, а из чужой, суровой
Патагонии. Его люди изнурены многими месяцами жестоких бедствий. Голод и
лишения оставляют они позади себя, голод и лишения сопутствуют им, голод и
лишения грозят им в будущем. Изношена их одежда, в клочья изодраны паруса,
истерты канаты. Месяцами не видели они ни одного нового лица, месяцами не
видели женщин, вина, свежего мяса, свежего хлеба, и втайне они, пожалуй,
завидуют более решительным товарищам, вовремя дезертировавшим и повернувшим
домой, вместо того чтобы скитаться по необъятной водной пустыне. Так плывут
эти корабли - двадцать дней, тридцать дней, сорок, пятьдесят, шестьдесят
дней - и все еще не видно земли, все еще никаких признаков ее приближения! И
снова проходит неделя, за ней еще одна, и еще, и еще - сто дней, срок,
Посняков Андрей
Корнев Павел
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Афанасьев Роман