старые пальто и закутанные в подобие меховых платков, ковыряли палками
снег и, щурясь, смотрели вверх на яркое зимнее солнце. Уже давно не
подъезжали к подъездам "Чайки" и "Волги", а по площади Гагарина носились
мерседесы и джипы, набитые странными типами, напоминающими гибрид первых
секретарей райкомов с лидерами сицилийской мафии.
вительства, казалось, еще хранящего память о ночных вызовах в Кремль и
драмах, разыгрывавшихся в его стенах, мимо широкой бывшей Октябрьской
площади, Первой Градской больницы и площади Гагарина с металлической иг-
лой-шпилем, на юг, оставляя в стороне Нескучный сад и старый особняк
Президиума Академии наук, корпуса академических институтов, гордую нео-
новую надпись "Атом на службе социализма" и магазин "Изотопы". Проспект
уходил все дальше и дальше, минуя справа шпиль университета и, наконец,
сливаясь с перелесками и новостройками у самой окружной дороги.
белоснежными сугробами, голубое прояснившееся небо, соседний корпус,
проглядывающий сквозь сосновую рощицу, наполовину заваленные снегом фо-
нари, стоящие по сторонам пешеходной дорожки. Лучи солнца били в длинные
стеллажи с книгами, освещали горы бумаг, лежащих на столе, пузырьки,
колбы, пробирки с порошками и нагромождение блестящих кристаллов.
тельный и давно задуманный эксперимент. Результат оказался неожиданным,
и разрозненные факты постепенно начинали складываться в цепочку, строй-
ную, изящную последовательность логических выводов и расчетов.
тербургом, великих лысоватых столпов науки и учителей в черных костюмах,
измазанных мелом, деревянные лакированные кафедры, столы, покрытые зеле-
ным сукном, бумаги, серый простор Невы и чуть сладковатый запах старого
дерева. Свежесть, золотой век науки, только что создавшей квантовую ме-
ханику и атомную бомбу. Какие люди ходили по этим коридорам и читали им
лекции! Гиганты, непонятно каким образом пережившие революцию, голод и
террор, рафинированные интеллигенты, с безукоризненно чистым, дореволю-
ционным русским языком, с широчайшим кругозором, профессионалы, дотошные
и цепкие, преданные своей профессии, мелкие осколки старой элитарной
России. Они несли свои знания и потенциал им, молодым, следующему поко-
лению, сами постепенно уходя в небытие и вымирая один за другим.
колоссальных лишений народа и чисток интеллигентов. Россия, эта удиви-
тельная страна. Какой же потенциал был ею накоплен, если смогла она пе-
режить такое и все равно быть родиной колоссальных научных идей и откры-
тий. Кто это сказал? Страна, как мать, пожирающая своих детей.
все как-то мельчало. В течение нескольких десятилетий на его глазах ку-
да-то исчезала та одухотворенная атмосфера творчества, все меньше оста-
валось рядом людей большого масштаба, все больше становилось безликих,
серых, помятых и ограниченных полуученых-получиновников, стремящихся ур-
вать побольше благ, получить власть и доступ к иностранным командиров-
кам, завидующих и устраивающих подлости, сидящих на партийных собрани-
ях...
менились и политические игры уже не играли решающей роли. Да он и вправ-
ду не был типичным академиком - на заседаниях не сидел, бегал с утра до
ночи с учениками, сам вытачивал детали на токарном и фрезерном станках,
просиживал допоздна в своей лаборатории, грешил литературой, пил водку и
спал у каких-то полузнакомых людей. Удивительное чувство откровения и
суеверного ужаса, возникавшего у него в душе в те моменты, когда прихо-
дилось сталкиваться с чем-то новым, было для него целью жизни, жажда
этого ощущения засасывала и заставляла трудиться днями и ночами, забывая
обо всем...
залитого ярким солнечным светом, голубые тени на снегу, напоминали, что
февраль уже на исходе и близится весна. Действительно, свет уже был ка-
кой-то весенний. Вскоре на снегу появятся проталины, и вдоль дорожек по-
текут небольшие ручейки, обнажающие прошлогоднюю жухлую траву и грязную
землю. "А все-таки, стоит жить!" - подумал он. Вчерашние эксперименты
сидели внутри, он отгонял от себя мысль о предстоящей работе, как гур-
ман, предвкушающий изысканное блюдо, но результаты экспериментов то и
дело прорывались наружу, вызывая теплые волны радости и изумления.
пустым и запущенным. В актовом зале уже, казалось, никогда не будут про-
водить некогда знаменитых семинаров, окна в нем заросли паутиной. В туа-
лете засорились сливные бачки, и дверь заколотили досками. Проходя мимо
академик инстинктивно прикрывал нос ладонью. Почти все толковые ребята
разбежались, кто подался за рубеж, а кто бросил невыгодную науку и пе-
репродает какую-то дрянь. Так проходит слава мира.
кой-то выцветший, с кадыком на шее и туповатым взглядом сельского недо-
умка бывший секретарь профкома сидел в дирекции и с умным видом ставил
свою подпись на многочисленных бумагах. Академик помнил его еще студен-
том, непонятно каким образом попавшим в университет, видимо, для поддер-
жания пропорционального классового состава студентов. Он был редкой ду-
биной, заикался от страха на экзаменах, жалко тряся своим худым кадыком,
закатывал белки глаз и вызывал одновременно жалость и отвращение. Спаса-
ли его происхождение, комсомольская должность и активное участие в стро-
ительных отрядах, поездках в колхоз на сельскохозяйственные работы и в
общественных митингах. Ходили слухи, что он был доверенным осведомителем
КГБ, и студенты при его появлении переводили разговор на другие темы,
торопливо тушили сигареты и расходились по комнатам.
ся, с мегафоном, выстраивающим сотрудников в шеренги и руководящим раз-
дачей транспарантов. Он был одет в длинное кожаное темно-коричневое
пальто и почему-то так и хотелось нацепить ему на рукав черно-красную
свастику и послать сниматься в фильмах про становление фашизма в Герма-
нии.
Ходили слухи, что диссертацию за него писал Лева Шульхер, толковый тео-
ретик, сидящий на скромной должности в одном из отделов. Как бы то ни
было, бывший комсорг с грехом пополам защитился и постепенно полез вверх
по служебной лестнице. К счастью, в науке он никогда никому не мешал,
видимо ввиду полного непонимания происходящего, скромно сидел где-нибудь
в сторонке, а при встречах в коридоре вежливо здоровался и улыбался,
тряся своим кадыком и уводя в сторону немного дебиловатые глаза.
совсем плохо, зарплату сотрудникам платить перестали, и институт начал
стремительно пустеть. Директор уже давно ничем не руководил и начал со-
бирать вокруг дирекции доверенных холуев. Все это было смешно, даже
анекдотично, так как никакие повышения уже никого не могли прокормить и
обычный слесарь или кооператор из местного подсобного хозяйства зашибал
во много раз больше директора и всех его замов вместе взятых.
каждый раз ему приходилось подписывать финансовые ведомости и заказы у
бывшего неудачливого студента. Последний теперь важно восседал в красном
кресле с лакированными подлокотниками и каждый раз противно щурился и
постукивал пальцами по столу.
вич. Я понимаю, вы академик, человек заслуженный, но надо же и с другими
считаться.
подпись вашу получить, вы же понимаете, что это все сущие формальности,
особенно в теперешней ситуации.
как-будто специально игнорирует инструкции. Это правильно, времена ко-
нечно изменились, но тематика, которой занимается Институт, в будущем
может представлять и оборонное значение, так что прошу вас установленные
порядки соблюдать.
беспредел, все рушится, никаких правил уже давно нет. Мы предоставляем
вам не пустую бумажку, а серьезные результаты работы коллектива. Вы же
знаете, что наша группа одна из ведущих в Институте. Ну что вам стоит,
помогите нам, пожалуйста!
не могу. Вы как-то странно рассуждаете: порядка нет, законов нет. Потому
и нет, что их никто не соблюдает. Имеются инструкции от Президиума, нор-
мативные документы, ведомственные, так сказать, постановления. Я же не
лично против вас, я в смысле общего порядка, так сказать, препятствую.
вистом он не мог. Тот как будто мстил за свою неполноценность, к тому же
явно недолюбливал представителей малого народа и старался сделать все от
него зависящее, чтобы отдел, руководимый академиком, получил поменьше
фондов и благ.
толковых сотрудников, с которыми можно было работать, да и те с грустью
смотрели на сторону. Все мельчало и вырождалось. Только Володя, какой-то
нелепый и похожий на долговязого птенца, явно родившийся не в свое вре-
мя, заикаясь продолжал ставить все новые и новые эксперименты. Жена его
была из глухой провинции и, по-видимому, была настолько счастлива жизни
в однокомнатной квартирке на окраине Москвы, что не пилила его вечерами
из-за того, что муж приносит домой мало денег. Да и деревенские
родственники помогали то яичками, то свежим салом...
Мережковский Дмитрий
Шилова Юлия
Перумов Ник
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Андреев Николай