почему медлил до сих пор. Временами ему казалось, что он опоздал, но в
следующее мгновение упрямец карабин снова отвечал тем же спокойным
расчетливым выстрелом. А потом карабин замолчал.
помчался, утопая в рыхлом снегу, к баррикаде. И в этот миг, наконец,
ударила пушка. Он упал на снег, пролежал несколько секунд и снова вскочил
и побежал, пригибаясь.
выстрелом ее разметало. Убитые защитники, видимо, были погребены под
обломками. Синяка вылетел на перекресток и увидел человек двадцать
Завоевателей. Двое возились с единорогом, некоторые бродили вокруг еще не
погасших костров. Один пил воду из ведра. Лошадь с распоротым брюхом
лежала на очень красном снегу, и широкоплечий темноволосый Завоеватель
ловко разделывал тушу.
воду, выронил ведро и рухнул, неловко вывернув руку. Второй выстрел
пришелся на середину костра. Оттуда выскочил уголек и упал на колени
Завоевателю, присевшему было погреться. Ничего больше Синяка сделать не
успел. К нему уже бежали. Завоеватели не смотрели на него, словно
собирались пробежать мимо, но не успел он подумать об этом, как у него
вырвали ружье и начали бить. Он прикрыл голову руками, но били Завоеватели
сильно, и под конец Синяка провалился в черноту, где не чувствовал уже
никакой боли и только содрогался под силой очередного пинка. Наконец, его
поставили на ноги. Колени у него подгибались, голова болела так сильно,
что он не мог разлепить ресниц. Его куда-то поволокли, и это тянулось
невыносимо долго. А затем втолкнули в какое-то холодное помещение и,
наконец, оставили в покое.
нехотя, словно бы раздумывая - а стоит ли? - падали на мостовую.
Мартовскими голосами орали воскресшие вороны.
Анна-Стина бежала проходными дворами от Малой Караванной к улице Южный
Вал. Она не очень хорошо знала этот район, к тому же, война многое
изменила. Каждый двор мог оказаться перегороженным баррикадой или
заваленным обломками рухнувшего здания, и тогда ей придется либо
разгребать руины, либо возвращаться назад, к головорезам Косматого Бьярни.
идти вперед, не позволяя себе забыть о главном: нужно выбираться из
города. На миг она подумала о том вечере, когда в их доме на улице Черного
Якоря появился Демер. Тогда горели лампы, и они пили кипяток из старинного
фамильного сервиза. Надо же, она тогда еще вздохнула мимолетно о той
навсегда ушедшей поре, когда за окнами не стреляли, когда купцы третьей
гильдии торговали колониальным товаром, а не грабили оружейные склады,
когда из чайных чашек пили чай, а из кофейных - кофе...
тупиковый. Постояв немного в раздумье, она внезапно сообразила, что здесь
может быть сквозной коридор. Дверей было четыре. За одной обнаружился ход,
который упирался через десять шагов в глухую кирпичную стену. Две другие
вели в чьи-то квартиры. Анна-Стина вытащила из-под платка пистолет и
осторожно постучала. За дверью тут же послышалась возня, потом женский
голос пронзительно и злобно крикнул:
покрепче. Ей нужны были другая одежда и немного еды.
злой. Здесь боялись. И правильно, внезапно усмехнулась Анна-Стина, убирая
пистолет. Эта мысль ее почему-то подбодрила. Потом она подошла к четвертой
двери и немного постояла в неподвижности, прежде чем открыть. Как там
говорил Демер? Рано или поздно все равно приходится уходить к богам
Морского Берега...
пошла по нему, словно желая дать понять неведомо кому, что она ничего не
боится и твердо знает, куда ей идти и что делать. В темноте она смутно
видела желто-зеленый расписной кафель больших каминов, которыми в старые,
невероятные времена отапливали подъезд. Наконец, она добралась до второй
двери. Взялась за ручку. Собралась с силами. Зажмурилась. И рванула на
себя.
На миг она задохнулась. Раскрыв рот, Анна-Стина смотрела на бескрайние
белые просторы, и глаза ее наполнились слезами. Снег повалил хлопьями,
скрывая очертания города, высящегося за улицей Южный Вал. В густом
снегопаде исчезли колокольни и дома, старый форт и городской яхт-клуб, где
вместо легких прогулочных яхт стояли теперь грозные драккары Завоевателей.
Анна-Стина рухнула в снег и громко зарыдала. Она всхлипывала, глотая
слезы, - забытое детское ощущение. Потом ей стало стыдно, она обтерла лицо
снегом, сжала губы и стала думать о своем будущем.
заливу, она была слишком занята тем, чтобы найти дорогу и не встретить
патрули. Ей казалось, что главное - выйти на берег.
Куда идти? Она оглянулась на город и покачала головой.
именно к нему. А теперь вдруг выясняется, что понятия не имеет, где его
искать. Он говорил, что живет где-то на холмах за рекой Элизабет.
быстрым шагом. Сухие камыши, присыпанные снегом, ломались и хрустели под
ее ногами. Подол юбки отяжелел от налипшего снега. В таком снегопаде она
могла не бояться, что патрули у южных ворот ее увидят. Она сознательно
старалась не думать о том, как найдет дом Ларса за рекой Элизабет. Теперь
нужно было добраться до реки.
стало ясно, что вокруг нее пустое пространство. От горизонта до горизонта
валил густой снег, словно небо падало на землю.
остановилась, поискала упавшую в снег шпильку, но та канула бесследно.
Выпрямляясь, она заметила, что впереди сквозь белую пелену светится что-то
красное, горячее. Неясное мерцание потянуло ее к себе, как свет костра.
Неужели в снежной пустыне тоже бывают миражи? Она слабо улыбнулась этой
мимолетной мысли и, цепляясь подолом за сугробы, пошла на красное.
пеленой снегопада, то вновь проглядывал, но ни разу не исчез. Наоборот, с
каждым шагом он становился все ярче и, наконец, превратился в мерцающий
конус высотой с трехэтажный дом. По его черным стенам пробегали алые
волны, как по догорающему костру. Он казался живым существом, в жилах
которого пульсировала кровь.
Она спотыкалась и больше всего боялась упасть. Она спустилась в ложбину и,
заметив сухую осоку, припорошенную снегом, поняла, что добралась до реки
Элизабет.
не осталось. Звенящим от слез голосом она закричала в белую пустоту
снегопада:
изо всех сил, и погас. И тут же загрохотало, залязгало железо, затопали
сапоги, кто-то начал распоряжаться отвратительным голосом холуя,
дорвавшегося до власти. Мелькнули факелы. Совсем рядом, явно наугад,
заорали: "Стой, стрелять буду!" И неприятно загоготали. Протрубил рог.
Потом кто-то выругался и начал кашлять и сморкаться.
Внезапно Анну-Стину схватили несколько человек, и сразу резко запахло
потом, смазными сапогами и чесноком. Они ловко набросили ей на голову
платок и поволокли, переговариваясь хриплыми разбойничьими голосами на
каком-то незнакомом языке. Вокруг стало темно и холодно. Гораздо холоднее,
чем на болоте под ветром. Она не понимала, куда ее волокут, пока ее не
поставили на ноги и не сдернули платок с лица.
высокой прямой спинкой сидел старик с длинными серебряными волосами в
кольчуге из темного металла. Он имел утомленный вид, но держался властно.
Длинные тонкие пальцы, обхватившие подлокотники кресла, слегка
подрагивали. Пронзительные черные глаза старика смотрели на девушку не
мигая. Казалось, он решает какую-то задачу и ищет ответ в картине,
застывшей у него перед глазами: полутемная комната, скупо освещенная
факелами, двое стражников, коренастых тупиц с преданными глазами, и
высокая женщина, растрепанная, в грязной, липнущей к ногам юбке и серой
шали, перевязанной на груди крест-накрест.
Они убрали руки за спины и отступили на несколько шагов. Мельком заглянув
в прозрачный хрустальный шар, старик снова перевел взгляд на свою пленницу
и, наконец, заговорил низким, очень звучным и молодым голосом:
снова приблизились к Анне-Стине, однако хватать ее не стали, поскольку она
стояла неподвижно. Неожиданно она разозлилась.