положения вплоть до взлома ресторанного буфета.
моему удивлению, пишет свою статью со знанием дела и с полным пониманием
русской души, хотя толкует о вещах спорных и деликатных. Такую статью я,
пожалуй, опубликовал бы в "Науке и мысли", да простит меня академик
Лихачев. "Слово о полку" - вещь деликатная. Я солидарен с английским
графом: он называет "слово" апокрифом конца восемнадцатого века, хотя его
коллега по титулу Лев Николаевич Толстой отзывался о "Слове" еще
энергичней. Но, что дозволено Толстому...
Игореве", пишет он, является для русских людей святыней. И даже осторожные
сомнения в его подлинности воспринимаются как кощунство, хотя
безоговорочно доказать подлинность "Слова" можно только находкой второго
экземпляра, потому что не доказано даже существование первого.
Мусина-Пушкина из восемнадцатого столетия похожи на приемчики
трифоновдормидонтовичей из нашего двадцатого - нашел, издал и потерял. А
вы кушайте. Сгорела рукопись в московском пожаре - удобно. "Есть ли жизнь
на Марсе?", "Подлинно ли "Слово о полку Игореве", "Бывал ли Перун в
Древней Греции?" - иди проверь. Впрочем, жизнь на Марсе - уже проверили.
Что же делать?
монастырях, не на Севере и не в сибирской тайге, а в Центральном архиве
Советской Армии. Англичанин уверен, что второй экземпляр "Слова" находится
именно там. В самом деле, где ему еще прятаться? По меркам двенадцатого
столетия "Слово о полку Игореве" ко всему прочему было военной реляцией и,
как военный документ, рукопись могла сохраниться до петровских времен,
угодить в архив какого-нибудь полка - Преображенского, например; и
затеряться среди ведомостей о выдаче подштанников. А уж оттуда после
революции "Слову" была прямая дорога в Центральный архив Советской Армии,
потому что военные архивы пытались сохранить во все времена - даже
ведомости о подштанниках.
подозрением перечитываю концовку... Граф Водзорд едва заметно изменил
тональность, и его совет искать второй экземпляр "Слова о полку Игореве"
среди гренадерских подштанников Преображенского полка отдает
мистификацией...
ему вызвать дух автора "Слова о полку Игореве", и тут собралась бы целая
толпа теней-претендентов.
задом-наперед, обнаруживаю подлинную фамилию автора статьи.
я тебя не узнаю! А я-то гадаю, откуда такие умницы английские графья
берутся! Может, когда хочет. Что если вычеркнуть из завещания Белкина и
вписать в заместители Дроздова?..
в присутствии полтавского сержанта сказать Дроздову несколько добрых слов,
а то он в самом деле может что-нибудь над собой сотворить.
Мне чудится появление в коридоре по вызову доктора Гланца какого-то
каменного гостя, вроде гранитного памятника одному ревнивому мужу одной
веселой вдовы, которая, был грех, приходила ко мне по ночам в гости, когда
Татьяна была маленькой. Этот памятник, ростом головы на три выше своего
хозяина, торчит на пьедестале в самом центре печенежкинского кладбища, и
при мысли, что этот громоотвод приперся в гостиницу, чтобы свести со мной
счеты, у меня начинается сердцебиение.
нас начальником отдела кадров после милейшего Луки Феодосьевича и очень не
уважал меня за то, что я не выпивал с ним, не считался с его мнением и
приводил устраиваться на работу в институт отсидевших подозрительных
личностей. Ну и, наверно, был очень недоволен тем, что его не похоронили
на мемориальном кладбище.
круглом сверкающем головном уборе. Она (фигура), не размышляя,
направляется к моему прежнему номеру - туда, где окно выбито.
стучит в нее согнутым когтем.
что я торчу здесь, как подставка под огнетушителем. Вот он, я! Но фигура
не замечает меня. Она сдирает с правой лапы черную кожу, прикладывает ухо
к двери и стучит громко, настойчиво: тук-тук-тук...
нет, уж я-то знаю. Там холодно, там раму вынесли.
коридора, вдавливаясь в мягкий ковер тяжелыми шагами. Только теперь со
спины я узнаю Космонавта. Так, тяжело ступая, он, наверно, бродил по Марсу
и пугал своим скафандром марсианских ворон - а здесь, в сумрачном
коридоре, его новенькая генеральская форма выглядит попричудливее
марсианского скафандра - на ней все блестит: погоны, пуговицы в два ряда,
бляха на фуражке и черный лакированный козырек.
разрешил Софье Сергеевне извести на Ведмедева всю бутылку дроздовского
коньяка. Двадцать капель мне сейчас не помешали бы.
странно - час назад он со всеми распрощался и уехал в Москву на
телевизионном автобусе, а вот сейчас скрытно вернулся и постучал в мой
номер. Что все это значит?
и возвращается. Сейчас он войдет ко мне. Кто он такой? Что ему от меня
нужно?
кресло и хватаю журнал.
его настоящая сущность - полезут клыки, рога и все остальное, что ЕМУ
положено.
цепляет шинель на вешалку. Собирается сесть в кресло напротив меня, но
шинель, как подбитая птица, срывается с вешалки и падает на пол.
вешалку прямо за воротник. - Шьют, мастера! Даже генеральскую шинель
толком не умеют...
с моим пальто и шинелью. Марсианин в полной растерянности разводит руками:
рукам?
слушать.
углядывая на подоконнике граненый гостиничный стакан.
Газетку бы... подстелить.
одолжение!
луковицу прямо на "Человечестве и прогрессе".
Руси сообразительный человек не достал выпивки. Жаль, хлеба нет. -
Марсианин прислушивается. - Что они там делают?
и лихо дует. - Хороша... Холодненькая...