шимпанзе. Я уже заждался. Просто шагни вперед, и все. Что тебе, трудно?
Давно я никому мозги не вышибал.
Он нас мордовал, а ты, значит, в тамбуре кантовался?
под прицелом револьвера. - За базар отвечать надо. Ты сказал, что вы без
меня разберетесь. Велел на стреме стоять. Чего тебе еще надо-то? Кабы не я,
улетел бы наш голубь чернозадый. А так - вот он, тепленький. Брось нож,
волчина, пока я тебе его вместе с клешней не отстрелил!
покончить со всем. Ничего хорошего ему не предстояло, и быстрая смерть была
бы, пожалуй, не самым плохим выходом из ситуации. Но помимо боли и позора,
от которых его могла избавить смерть, существовало дело, за которое он
отвечал, и, пока оставалась возможность оставаться в живых и продолжать
работу, Умар не имел права самовольно оставлять свой пост. Подойдя к
последней черте, легко поверить в аллаха, и неизвестно, понравится ли ему
то, что Умар бросил на произвол судьбы своих братьев, испугавшись побоев.
Упасть с шинвата значит изжариться, вспомнилось Умару. Он вдруг живо
представил себе шинват - узкий мост, по которому души мусульман переходят в
рай. Мост перекинут над пропастью, и грешник не в состоянии пройти по нему.
Оступившись, он падает и кувырком летит прямо в ад, в ревущее пламя.
упал на пол. - Чего вы хотите?
веди себя прилично, - ответил Маныч. - Москва любого нагнет. Окороти своих
волков, пока мы их не окоротили. Понтиак велел передать, что не станет
мочить твоих людей за Гуся. Гусь завалил твоего бойца сам, без команды, ты
завалил Гуся, так что мы квиты.
говорить со мной, почему не пришел сам? Почему прислал своих шестерок?
Понятное дело, какой у туза с шестерками может быть базар? Но это дело
поправимое. Нам до тузов не подняться, но тебя опустить - раз плюнуть.
последних слов Маныча дошел до него в полном объеме, было уже поздно.
Плечистый напарник Маныча во время разговора ухитрился незаметно зайти Умару
за спину, и в следующее мгновение на его затылок обрушился страшный удар.
Умар повалился на пол, больно ударившись лицом. Сознания он не потерял, но
окружающее воспринималось словно сквозь густой туман. Он смутно осознавал,
что его подтащили к кровати и поставили на колени, связав за спиной руки. Он
окончательно пришел в себя в тот момент, когда с него одним бесцеремонным
рывком стащили трусы, и дико закричал, попытавшись вскочить. В его душе
поселился настоящий ужас. То, что собирались сделать с ним эти грязные
свиньи, было в тысячу раз хуже смерти и самых изощренных пыток. Уже наутро
об изнасиловании будет знать вся Москва, и Умару останется только
застрелиться. Похоже было на то, что он упал с шинвата, даже не успев
умереть.
голову в разворошенную постель и заглушив вопль.
пленника по ягодице. - Наша Маша соскучилась по мужику!
крутанул барабан револьвера. - Давай, Комар, действуй. Ты у него будешь
первым мужчиной.
унизительной позе. Чеченец не переставая мычал и судорожно перебирал ногами,
не то силясь подняться, не то просто потому, что ему не хватало воздуха.
Плечистый Комар неторопливо распустил длинную "молнию" на своей кожанке и
расстегнул брючный ремень. Глаза у него начали подозрительно поблескивать,
на губах появилась ухмылка. Спохватившись, он вынул из-за пояса джинсов свой
пистолет и переложил его в карман куртки. Сека, которому до сих пор как-то
не довелось принимать участие в гомосексуальном изнасиловании, жадно
наблюдал за происходящим, с некоторым удивлением чувствуя растущее
возбуждение. Беспомощность жертвы, ее бесполезные попытки сопротивления
действовали на него как красная тряпка на быка. Он уже начал сожалеть о том,
что пропустил Комара вперед, и с нетерпением дожидался своей очереди.
джинсов, словно нарочно тянул время. Сека уже открыл рот, чтобы поторопить
его, но тут ему почудилось, что за спиной у него кто-то стоит. Он понятия не
имел, что заставило его насторожиться. Не было ни звука, ни шороха, ни
дуновения сквозняка - ничего, что могло бы послужить сигналом тревоги, но
корешки волос на выбритом черепе Секи зашевелились и встали дыбом, а по
спине поползли мурашки. Секунду спустя смутное беспокойство превратилось в
твердую уверенность, и Сека уже готов был резко обернуться, выставив перед
собой револьвер, но тут на его шею обрушился страшный удар. Сека отлетел к
стене, с треском ударившись о нее головой, и затих на полу, раскинувшись
поперек узенькой прихожей.
Глава 12
уронив голову на грудь и сложив на животе руки. Шея у него затекла от
неудобной позы, и, когда Олег Андреевич с трудом поднял голову, ему
показалось, что шейные позвонки захрустели, как сухой хворост, а сухожилия
издали протестующий скрип. "Смазать, - ни к селу ни к городу подумал он. -
Нужно смазать, пока совсем не заржавело..."
затекшими плечами, мало-помалу приходя в себя. Его состояние напоминало
жестокое похмелье, вот только привкуса алкоголя во рту почему-то не
ощущалось. Голова раскалывалась, гортань пересохла, и каждая клеточка тела
тупо ныла, словно он всю ночь разгружал вагоны со щебнем, как в золотые
студенческие времена. За окном машины стояли серенькие октябрьские сумерки,
в салоне было холодно и сыро, а запотевшее лобовое стекло снаружи сплошь
покрылось капельками дождя.
боковое окошко и пытаясь сообразить, утро сейчас или вечер. Часы на
приборной панели показывали начало девятого, и через некоторое время до него
дошло, что во второй половине октября темнеет рано, что-то около пяти, и,
значит, сейчас не вечер, а дождливое пасмурное утро. Олег Андреевич
озадаченно потер ладонью шершавую от проступившей щетины щеку. У него не
было ни малейшего представления о том, где он провел ночь и большую часть
предыдущего дня. Воспоминания об этом промежутке времени каким-то образом
начисто испарились, оставив после себя лишь мутный неприятный осадок. По
неизвестной причине Зуеву совсем не хотелось выяснять, чем он занимался на
протяжении целых суток, полностью выпавших из его памяти.
листьев. Несколько золотистых кругляшей прилипло к мокрому лобовому стеклу,
и, глядя на них, Зуев наконец осознал, что его машина почему-то стоит на
едва заметной среди жухлой осенней травы лесной дороге. По обеим сторонам
дороги шумел смешанный лес, а на обочине метрах в пяти от машины Зуев
заметил торчком вкопанное в землю полусгнившее бревно с отесанной под конус
верхушкой и какими-то выведенными масляной краской цифрами на боку - межевой
знак, обозначавший границы участков. Это был не парк, а именно лес, что
автоматически рождало кучу новых вопросов, искать ответы на которые у Олега
Андреевича не было ни малейшего желания.
совсем с ума сошла, все больницы обзвонила, все морги, милицию на ноги
подняла... Она мне устроит допрос с пристрастием, это уж как пить дать.
духу! Что же со мной было-то? Неужели обчистили? Тогда почему машину не
забрали? Странно как-то..."
дверцу, свесил голову вниз. Его тут же вывернуло наизнанку, но на землю
стекла только тонкая струйка желудочного сока - Олег Андреевич ничего не ел
на протяжении суток, и его протестующему желудку было нечего извергнуть
наружу. Несмотря на это, голода Зуев не ощущал. Одна мысль о еде вызвала у
него новый приступ тошноты, и он с минуту висел в неудобной позе,
придерживаясь за дверную ручку и чувствуя, как редкие капли дождя приятно
холодят шею.
стуком захлопывая дверцу. - Отравили чем-то и вытащили бабки..."
бумажник. Ему снова подумалось, что грабители были какие-то странные. С их
точки зрения было бы гораздо проще отобрать у него бумажник, часы и выкинуть
его из машины на полном ходу. Вместо этого они оставили при нем и часы, и
бумажник, и автомобиль.
заработать за вчерашнее утро, там обнаружилось пять стодолларовых купюр -
новеньких, недавно отпечатанных, хрустящих, как накрахмаленные простыни. Вид
денег почему-то совсем не обрадовал Олега Андреевича - напротив, в напыщенно
поджатых губах президента Франклина ему чудились холодная насмешка и скрытая
угроза, а шелест новеньких купюр напоминал шипение змеи.
пятьсот долларов существенно упростят объяснение с супругой. Можно будет
рассказать ей жуткую историю о том, как он весь день и всю ночь катал по
окрестностям бандитов, которые в конце концов расплатились с ним
по-королевски щедро и отпустили восвояси. Деньги помогут жене успокоиться и
поверить в эту байку, в которой, в принципе, не было ничего невозможного.
Почему бы и нет? А может, так оно и было?