должен был его якобы подстерегать, хотя при всем своем доверии к Дегаеву
Судейкин хотел себе нанести рану непременно сам. В конце концов Судейкин
после совещания с доктором не решился нанести себе даже малейшей раны и
ограничился тем, что подал Плеве прошение об отставке. Просьбы Плеве
остаться еще больше поколебали Судейкина, подав ему надежду победить
начальство без кровопролития. Но он все-таки решительно заявил, что не
останется на службе далее мая 1884 года, до которого срока и отложил еще
раз исполнение своих замыслов, прекративши, разумеется, и слежку за
Толстым. Но если Судейкин робел несколько перед своим отчаянным
предприятием, в котором рисковал головой при малейшей оплошности
помощников, то, с другой стороны, он энергично и неустанно преследовал
другую, уже вполне безопасную часть плана: подбор лиц, на которых мог бы
опереться, достигнув могущества. Он систематически окружал себя своими
креатурами лично ему преданных. Вот эти Скандраковы, Судовские, Сидрины -
люди всех степеней сыскной иерархии - все друзья его, земляки или еще чаще
родственники. Он их вытаскивал за уши изо всех норок и группировал около
себя. Он наполнял ими все места и стремился превратить секретную полицию в
некоторую организацию, связанную с ним неразрывными узами приятельства,
материальных интересов, совместного успеха и совместного риска. Тут уже
Судейкин не забывал и не выдавал друзей и клиентов. В свою очередь, он
также мог смело полагаться на них...
диктатору?
сожалению, до сих пор не получили таких обстоятельных сведений, которые
позволили бы нам пуститься в безбоязненное распутывание этой темной
истории...
как Судейкин был убит - при помощи того же двойного агента Дегаева, -
"заведывающий заграничною агентурой" Рачковский перевербовал в Женеве
самого Льва Тихомирова, обратив его в слугу самодержавия, в ренегата и
предателя. А уж вернул Льва Тихомирова в Россию и дал ему крайне правую
монархическую газету тот, кого юный революционер столь страстно обличал, -
министр внутренних дел, сенатор Вячеслав Константинович фон Плеве.
Послужив государственным секретарем империи, пустив кровь во время
"беспорядков" в Финляндии (уроки Польши сгодились), именно Вячеслав
Константинович и стал после убиения Сипягина, как раз в дни бунта
Александровской пересылки, что поднял Дзержинский с товарищами, министром
внутренних дел и шефом жандармов России.
финансовая смета:
филеров, как было раньше, а целую бригаду, посулив премиальные - в случае
успеха.
норму.
состоянии были организоваться в монолит: когда думают о себе, о своей лишь
р о л и, тогда общество обречено на распадение, крах, взрыв изнутри, ибо
нет тогда объединяющей идеи, той, которая отличала и роднила Дзержинского
и его друзей.
Дзержинского в маленькой гримуборной, пропахшей горьким запахом
миндального, парижского "шанэля". Спал он на двух стульях, спал спокойным
сном, ибо тот хорошо спит, у кого друзья верные и совесть чиста...
начальными средствами конспирации, как грим и переодевания, провел встречи
с районными партийными организациями, посетил - одевшись фабричным -
заводы и мастерские, выслушал рабочих, собранных Матушевским в лесу в
воскресный день вроде бы на хмельную, бездумную гулянку. Потом, понимая,
что Люксембург, Тышка и Барский - главное правление партии в Берлине -
ждут от него самых последних данных о положении во всех сферах
общественной жизни, Дзержинский прошел по редакциям Варшавы эдаким заезжим
французским франтом, грассируя по-гасконски: ни дать ни взять заезжий
"месье Мишель". К таким царская охранка не цеплялась: иностранцу, самому
что ни на есть открытому шпиону, было вольготно шастать по салонам,
университетам, раутам, картинным галереям.
"На будущее - организуй специальную референ-туру прессы, следует делать
выписки из наиболее интересных статей, просматривая все газеты: это - поле
для дискуссий".)
который можно переправиться за границу, надо использовать время, изучить
те с р е з ы общества, где его меньше всего могли ждать - с одной стороны;
где редко бывали социал-демократы, опиравшиеся на рабочую среду, - с
другой стороны, и, наконец, с третьей - там, где среди мелкобуржуазной
интеллигенции были особенно сильны позиции ППС.
пригласил заезжего "гасконца" на заседание общества спиритуалистов, где -
к немалому удивлению Дзержинского - собралось множество университетской
молодежи.
немца, оставшегося лютеранином, но по-русски писавшего почище любого
посконного бумагомарателя, были зашторены; дама в черном, стоя возле
круглого зеленосуконного стола, вещала, полузакрыв глаза:
рядом, может оказаться Великим? Угодно ли всевышнему, чтобы мы были
такими, как хам на улице, если любой встречный может быть Великим? А
мы-то, грешные, будем браниться и жить малостью, когда сосед и встречный -
носят в себе Его Свет?! Не узнаете в лицо, но ощутите нечто, и святое имя
народится. Не считается время с временем. Надо слабым и сирым ускорять
темп, но не спеша, уповая на Слово свыше.
елозили по зеленой шершавости стола:
один из наших в ту ячею, что ведет Отрицатель. Выбросил флаг чужой, чтобы
быть впущенным. Принес себя в жертву - ощутил страх и надежду. Согласился
перевоплотиться во плоти - не духом, - чтобы помочь человечеству. Ложь и
гниль обратил во спасение. Но святая ложь не была принята и угодна там -
Высоко.
осталось мышление и одиночество, и он решил: пойду, принесу себя
человечеству в жертву.
Шальная вроде бы зараза срезала, но это не так. Присланы ему теперь и
разъяснители его ошибки, его многолетние спутники, и они плачут с ним
вместе. Он еще не сознает, что не так, но сознает, что уже оборвали жизнь.
пропасти к вершине вулкана. А сверху сорвался кто-то из наших и летит
мимо. Неужели не протянете руку своему? Неужели дадите упасть? Он, кто
падает, ничего уж не имеет, кроме безысходной тоски и одиночества, и не
видит ничего, не помнит никого, не знает, кто он, ибо не видит подобных
себе, он в пространстве - и только. Пути отрезаны - можно упасть, но
остановиться нельзя. Скажи: "Да будет воля Божия", смиренно и тихо
покорись. Это надо сознательно делать, потому что бессознательность,
разногласица отведет помощь Свыше, отложит до следующей жизни, которая
чище будет, и злаки тяжелее, и плоды слаще. Сей, только смотря кому, - не
зря бы. Голос во тьме - это живая душа, а жизнь - это тьма.
силу мысли, но мы и желания, и мысли должны убить, испепелить. Все, что
разбиваем, и все, что создаем, все, что даем и что забираем, - все одна
сила, но одна - слева, другая - справа: созидание и разрушение, зло и
добро, бунт и покорность, шаг и бег. Не та вера, что говорит: "Я верю", а
та истинная вера, что глаголет: "Я знаю". Человек - это только русло, по
которому идет Свет. Меня - нет, во мне - нет, вас - нет. Ищите Дух, у меня
спрашивайте, но ждите Свыше. Если свет - это истина, то тьма - понятие,
порожденное отрицательной силой, Сатаной в облике добра и мести, которая
не сбудется, а лишь сердце будет жечь. Проводили даму в черном с
молчаливым интересом.
прозвучал громко - такая тишина была в гостиной:
себе п о з в о л я т ь.
близоруко прищурившись, расправил его, зачитал ломким голосом:
спиритуалистом, должен относиться к нашему бытию как к временному
пребыванию в досужей телесной оболочке, которую мы сбросим, переселившись