Чтение 31–й страницы книги ~ТАСС уполномочен заявить~

- Я имею в виду нагрузки, а не цели, Вит.

- И я то же самое, только нагрузки вовсе не дьявольские. Другое дело,
нагрузки, которые приходится испытывать моему "фиатику" - пока-то
оторвешься от любопытных глаз. Здесь очень любопытные люди, нет?

- Следят неотрывно? - вздохнул Глэбб. - Ничего не поделаешь,
привыкайте. Они следят за мной даже в туалете. Пилар нас ждет сегодня на
спагетти. Любите спагетти?

- Люблю, если много. Одна умная французская актриса точно определила
разницу между московским столом и западным: "У вас, говорит, в Москве
витрины - просто срам, ничего интересного нет, а придешь к любому в гости
- и балык тебе, и ветчина, и икра, а у нас витрины ломятся, а зайдешь в
гости - печенье предложат и чашку чая". Ничего, а?

Глэбб рассмеялся:

- Ничего. Зло, но справедливо. Спагетти будет не только с сыром, я
скажу Пилар, чтобы она разорилась и на мясо... Сами приедете или мне
украсть вас из-под опеки здешних пинкертонов?

- Украдите. Это будет очень любезно с вашей стороны.

- Хорошо, сначала я заберу вашего человека, а потом поднимусь к вам.

- Мой человека оасатааалааасаьа в Москве, Джон.

- Я говорил о Поле.

- Ах, он уже мой человек? Поздравьте меня - иметь Пола Дика своим
человеком весьма почетно.

- Он измучил меня разговорами о несчастном русском...

- Каком русском?

- О том, который чинил вам ракетку.

- Ах, Белью. Он действительно русский?

- Да. И звали его точно так, как Пол зовет вас, - Иван, Айвен.

- Сообщения о его гибели уже появились в газетах?

- Пока, видимо, не появятся. Мои друзья из здешнего ФБР полагают, что
еще рано печатать сообщение, мало данных, они убеждены, что дело слишком
интересно, чтобы сразу комментировать.

- Если узнаете что-нибудь новое - скажете?

- Собираетесь написать о судьбе несчастного перемещенца?

- Если интересная судьба, отчего не написать? Конечно, напишу.

- Кстати, читали заявление мистера Огано?

- Он делает слишком много заявлений, какое именно?

- Сегодняшнее. К нему пробились наши ребята, он ведь наших гоняет,
империалистическая пресса и все такое прочее...

Славин усмехнулся:

- Он, между прочим, в пинг-понг не играет?

Глэбб не сразу понял, чуть подался - по обыкновению - к собеседнику:

- Пинг-понг? Почему? Что вы имеете в виду?

- Я имею в виду дипломатию, - ответил Славин. - Помните такую?

- Ах, это игры доктора Киссинджера?! С вами трудно говорить, вы
слишком компетентны для журналиста, Вит.

- Некомпетентный журналист - это бессмыслица. Так что же заявил
мистер Огано?

- Он сказал, что ни ваши советники, ни поставки Нагонии не спасут
Грисо от краха. Он сказал, что это вопрос ближайших трех-четырех месяцев.

- Он, по-моему, и раньше говорил это.

- Говорил. Только ни разу не называл дату.

"Значит, у них определен точный срок, - понял Славин. - Он не зря
мнеа оатадааала эти три-четыре месяца. Они начнут значительно раньше".

Вернувшись домой, Глэбб сразу же прошел в свой кабинет, опустил
жалюзи, включил музыку, достал из кармана маленький диктофон - микрофон
вмонтирован в часы, очень удобно, подключил его к специальной аппаратуре и
начал прослушивать запись. Фразы Зотова "у нас поганый ксерокс, я, видимо,
сделаю фотокопию", "спасибо, Джон, я вам обязан, право", "я это устрою",
"я бы оказал", "бесспорно", "звоните завтра, часа в три, о'кэй?" он
переписал на пленку повышенной чувствительности и спрятал ее в сейф.

Потом, переодевшись, заехал к Пилар, передал ей второй микродиктофон
и сказал:

- Гвапенья, тебе надо будет поцеловать Зотова, сказать ему "милый" и
так повести беседу, чтобы он сказал тебе следующие слова: "устал", "больше
не могу", "пусть все идет к черту". У тебя есть три часа, чтобы поработать
над сценарием. Успеешь? Продумай все хорошенько, потому что в диктофоне
сорок минут звучания пленки, ясно? И пусть Элиса сварит побольше мяса к
спагетти - этот Славин умеет требовать то, чего ему хочется. Побалуем его
пока что, ладно?

ПОИСК-IV

Гмыря, поговорив с Константиновым по телефону из Одесского
управления, зашел в кассу Аэрофлота и взял билет на вечерний рейс.

"С паршивой овцы хоть шерсти клок, - подумал он, вынимая из портфеля
плавки. - Прилететь в Одессу и не выкупаться - глупо. Тем более что
Шаргин, к счастью, отпал. Никаких забот - неожиданный "ваканс".

Ему очень нравилось это французское слово; свои поездки на охоту он
называл только так; "ваканс" - и всђ тут. Впрочем, за все те годы, что
Гмыря работал в контрразведке, а работал он здесь уже двадцать пять
календарных лет из своих сорока семи, истинного "ваканса" не имел ни разу.
Летний сезон не прельщал, трагедии с путевками были ему чужды. Одну неделю
он брал на открытие утиной охоты в конце августа, две недели - кабан, это
ноябрь и, если разрешали весеннюю охоту, уезжал в Ахтыри на конец апреля -
тогда именно подходит северный гусь.

Гмыря умел рассчитывать время, охота приучила его к абсолютной
"временной точности"; поэтому, закончив разговор с Москвой, он зашел в
буфет: плавленый сырок, чашка кофе, молочный коктейль, потом на автобусную
станцию, оттуда рейсы идут на пляж, выяснить, как добраться с пляжа на
аэродром ("зачем лишний раз просить ребят из управления, будешь
чувствовать себя связанным, да здравствует свобода"), сдать портфель в
камеру хранения, наплаваться вдоволь и вернуться в Москву загоревшим.

Гмыря зашел в бар и здесь столкнулся с Шаргиным; тот рассеянно
пропустил его первым, следующим вошел Ван Зэгер из "Трэйд корпорэйшн", а
уж заключил он, Леопольд Никифорович.

В баре было пусто, посетители отеля разъехались по долам, отдыхающие
жарились на пляже; Шаргин сел с Ван Зэгером возле окна, рядом с пальмой,
которая, словно бы в отместку за то, что ее вывезли из Африки, росла
только вверх - еще полметра, и упрется в потолок.

"А почему здесь Ван Зэгер? - подумал Гмыря. - Шаргин ведь вылетел
один?"

Между тем за столиком беседовали тихо, по-английски.

- Это не по-джентльменски, - говорил Шаргин, - вы меня подведете под
монастырь, Шарль...

- Что значит "подвести под церковь"? - не понял тот; Шаргин говорил
до того правильно, так точно соблюдал грамматические правила, что понять
его академический английский было, действительно, довольно трудно.

- Это значит, что я впредь не смогу вам помогать так, как делал это
раньше.

- Очень плохо, Лео. Это будет плохо и для вас и для нас.

- Тогда выполняйте свои обещания.

- Вы думаете, это зависит только от одного меня?

- Но вы здесь представляете интересы конторы, разве нет?

- Я пытаюсь это делать, Лео, но разве все от меня зависит? Я не
всемогущ, как это кажется с первого взгляда. Престижность - это обман, и
чем хуже дела наверху, тем роскошнее машины мне сюда присылают, тем больше
дают денег, чтобы я день и ночь поил контрагентов у меня в оффисе.

- Это ваше дело, скольких людей вы поите, но я рассчитываю на
минимальную сообразительность ваших шефов. Если они брякнут свое
заявление, со мной все будет кончено, понимаете? Я знаю, что говорю,
Шарль.

Шаргин обернулся, достал деньги, подошел к буфетчице, расплатился.

Ван Зэгер, однако, не поднимался.

- Пошли, - сказал Шаргин, - пойдемте, надо что-то делать...

Гмыря, взяв такси, поехал в Управление КГБ, снова позвонил
Константинову и, передав чуть не дословно странный диалог, свидетелем
которого он оказался, попросил санкцию на действие.

"Центр.

Всю ночь Шаргин и Ван Зэгер не выходили из номера Шаргина, составляя
некую "докладную записку". Трижды заказывали Лондон, Марсель и Гаагу,
разговор не состоялся в связи с загруженностью линии.

Гмыря".

"Гмыре.

Возвращайтесь в Москву. С Шаргиным все в порядке.

Центр".

(Докладная записка, которую Шаргин готовил, запершись в своем номере
в Одессе, свидетельствовала о том, что Ван Зэгер, получив предварительное