Чтение 31–й страницы книги ~...Дом стоял на Дрезден-авеню в Пасседене~

пару перышек и метнул одно из них в войлочное сиденье.

- Давай посмотрим с другой стороны, - сказал Бриз. - В чем заключался
трюк? Смотри, как Хенч все проделал. Он был пьян, но кое-что все-таки
соображал. Он нашел и показал нам пистолет еще до того, как труп был
обнаружен. Сначала мы заподозрили было Хенча, но потом поверили его
показаниям. Они выглядели убедительно. Какой идиот сможет так поступить,
как поступил Хенч? В его действиях не было никакого смысла. Поэтому мы
поверили, что кто-то подложил пистолет под подушку, а пистолет Хенча
забрал. Ну а если бы Хенч избавился не от своего пистолета, а от пистолета
Филлипса - разве для него это было бы лучше? Обстоятельства складывались
так, что мы все равно заподозрили бы его. И в этом случае он ничем не смог
бы усыпить наши подозрения и заставить нас думать иначе. Он же повел себя
так, что сумел убедить нас: он всего лишь безобидный пьяница, который
оставил дверь открытой, выйдя перекусить, и кто-то подкинул ему в это
время пистолет.

Он смолк. Губы его приоткрылись, грубая веснушчатая рука держала
сигару у самого рта, бледно-голубые глаза полицейского были полны
неотчетливого удовлетворения.

- Ладно, - сказал я. - Если уж Хенчу так приспичило признаться, все
это не имеет никакого значения. Он будет писать апелляцию?

- Конечно. Полагаю, Палермо поможет ему смягчить формулировку
обвинения. Естественно, я не могу быть в этом абсолютно уверен.

- А зачем вообще Палермо помогать ему?

- Он вроде бы симпатизирует парню. А Палермо не из тех, с кем можно
конфликтовать.

- Ясно. - Я встал. Спрэнглер искоса взгялнул на меня блестящими
глазами. - А что девушка?

- Не говорит ни слова. Очень сообразительна. Мы ничего не можем с ней
поделать. Мелко суетимся вокруг. Не пинать же ее ногами? Какова бы ни была
твоя работа - это твоя работа. Усек?

- И девушка эта - высокая блондинка, - сказал я. - Не первой
свежести, но все-таки высокая блондинка.

- Черт, я как-то об этом не подумал, - сказал Бриз.

Он обдумал мои слова и потряс головой.

- Нет, ничего похожего, Марлоу. Не тот класс.

- Помыть ее да протрезвить - и неизвестно еще, что получится, -
сказал я. - Класс - это качество, которое легко растворяется в алкоголе. Я
вам не нужен больше?

- Вроде нет. - Бриз нацелил сигару мне в глаз. - Не то чтобы я не
хочу услышать твою историю. Но не думаю, что в данных обстоятельствах имею
полное право настаивать на ней.

- Очень порядочно с вашей стороны, - сказал я. - И с вашей тоже,
Спрэнглер. Много радости и счастья в жизни вам обоим.

Они смотрели мне вслед с чуть вытянутыми физиономиями.

Я спустился в просторный мраморный вестибюль, вышел и вывел машину со
служебной стоянки.

Мистер Пьетро Палермо сидел в комнате, которая выглядела бы в
точности как викторианский салон, если бы не шведское бюро красного
дерева, священный триптих в золотой рамке и большое распятие из слоновой
кости и черного дерева. Кроме того, там находилась полукруглая софа и
кресла с резной отделкой красного дерева и кружевными салфеточками на
спинках, а также часы из золоченой бронзы на серо-зеленой мраморной
каминной полке; другие часы - стоячие - лениво тикали в углу; несколько
восковых цветков под прозрачным куполом украшали овальный мраморный стол с
изящными резными ножками. На полу лежал толстый ковер в мелкий нежный
цветочек. Здесь был даже стеклянный шкафчик для безделушек - и в нем много
чашечек из прекрасного фарфора, крохотные статуэтки из стекла и фаянса и
всякая всячина из слоновой кости и древесины красных пород, разрисованные
блюдца, старинный набор солонок в виде лебедей и прочая подобная ерунда.

На окнах висели длинные кружевные занавеси, но помещение выходило на
юг, и поэтому было ярко освещено. Отсюда были видны окна квартиры, где
убили Джорджа Ансона Филлипса. Залитая солнцем улица была безмолвна.

Высокий смуглый итальянец с красивой головой и волосами
серо-стального цвета прочел мою карточку и сказал:

- Через двадцать минут я иметь важное дело. Что вы хотите, мистер
Марлоу?

- Я тот самый человек, кто вчера обнаружил труп в доме напротив.
Убитый был моим другом.

Он спокойно посмотрел на меня холодными черными глазами.

- Этта не то, что вы говорить Люк.

- Люк?

- Мой управляющий этот дом.

- Я не разговариваю с незнакомыми людьми.

- Этта хорошо. Вы разговаривать со мной, а?

- Вы человек с положением, видный человек. С вами я могу говорить.
Вчера вы видели меня и описали полиции. Они сказали, очень точно.

- Si. Я много вижу, - бесстрастно подтвердил он.

- Вы вчера видели, как из дома выходила высокая блондинка.

Он внимательно рассматривал меня.

- Нет вчера. Два-три дня назад. Я сказать полиции "вчера". - Он
щелкнул длинными смуглыми пальцами. - Полицейские, фи!

- А вчера вы видели каких-нибудь незнакомых людей, мистер Палермо?

- Есть задний вход-выход, - сказал он. - И лестница с второй этаж. -
Он посмотрел на наручные часы.

- Значит, ничего. Вы видели Хенча сегодня утром.

Он поднял глаза и лениво смерил меня взглядом.

- Полицейские сказать вам это, да?

- Они сказали, что вы заставили Хенча признаться, что он ваш друг.
Насколько близкий, они, конечно, не знают.

- Хенч признаться, да? - Он улыбнулся неожиданно ослепительной
улыбкой.

- Только Хенч не убивал, - сказал я.

- Нет?

- Нет.

- Этта интересно. Продолжайте, мистер Марлоу.

- Ето признание - вздор. Вы заставили его это сделать по какой-то
личной причине.

Он поднялся, подошел к двери и позвал:

- Тони!

Потом снова сел. В комнату вошел короткий плотный итальянец. Он
смерил меня взглядом и уселся на стул у стены.

- Тони, этта мистер Марлоу. Посмотри, возьми карточка.

Тони подошел, взял карточку и вернулся на место.

- Ты смотреть на этот человек очень хорошо, Тони. Не забыть его, да?

- Можете полжиться на меня, мистер Палермо, - сказал Тони.

- Был друг для вам, да? Хороший друг, да?

- Да.

- Этта плохо. Да. Этта плохо. Я говорить вам что-то. Друг этта друг.
Но вы не говорить никому больше. Не проклятой полиции, да?

- Да.

- Этта обещание, мистер Марлоу. Этта что-то, чего нельзя забыть. Вы
не забыть?

- Не забуду.

- Этот Тони, он не забыть вас. Ясно?

- Я даю вам слово. Все, что вы мне скажете, останется между нами.

- Прекрасно, о'кей. Я из большая семья. Много сестры и братья. Один
брат очень плохой. Почти такой же плохой, как Тони.

Тони ухмыльнулся.

- О'кей, этот брат жить очень тихо. В доме напротив. О'кей, дом полон
полиция. Совсем нехорошо. Задавать слишком много вопросов. Совсем нехорошо
для этот плохой брат. Вам ясно?

- Да. Ясно.

- О'кей. Этот Хенч нехорош, но бедняга, пьяница, работы нет. Не
платить за квартиру, но я имею много денег. Так я говорить: "Слушай, Хенч,
ты делать признание. Ты больной человек. Две-три неделя больной. Пойдешь в
суд. Я дать адвокат для тебя. Ты говорить: "Какое, к черту, признание? Я
был совсем пьяный" - проклятых полицейских обманем. Суд тебя освобождать,
и я о тебе заботиться. О'кей?" Хенч говорит: "О'кей" - и делать признание.
Этта все.

- А через пару недель плохой брат будет далеко отсюда, след совсем
остынет, и полицейские, скорей всего, напишут, что убийство Филлипса
осталось нераскрытым, так?

- Si, - он снова улыбнулся. Ослепительная теплая улыбка,
завораживающая, как поцелуй смерти.

- Это поможет Хенчу, мистер Палермо, - сказал я. - Но это совсем не
поможет мне в поисках убийцы друга.

Он покачал головой и снова посмотрел на часы. Я встал. И Тони тоже.
Он не собирался предпринимать ничего такого, но стоять всегда удобней: для
быстрой реакции.

- Ребятки, - сказал я, - с вами так хлопотно, потому что вы делаете
тайну из ничего. Вы должны произносить пароль, прежде чем откусить кусок
хлеба. Если я пойду в управление и перескажу все, что вы мне здесь
поведали, мне рассмеются в лицо. И я рассмеюсь вместе с ними.

- Тони не много смеется, - сказал Палермо.

- На свете полно людей, которые не много смеются, мистер Палермо. Вы