Чтение 306–й страницы книги ~Архипелаг ГУЛАГ~

второй мировой войны, а Сталин-батюшка задумался над этой проблемою раньше.

Кроме только Мужичьей Чумы и до самой высылки народов наша советская
ссылка, хотя и ворочала кое-какими сотнями тысяч, но не шла в сравнение с
лагерями, не была столь славна и обильна, чтобы пробороздился в ней ход
Истории. Были [ссыльно-поселенцы] (по суду), были [административно-ссыльные]
(без суда), но и те и другие -- всё счётные единицы, со своими фамилиями,
годами рождения, статьями обвинения, фотокарточками анфас и в профиль, и
только мудротерпеливые, нисколько не брезгливые Органы умели из песчинок
свить верёвку, из этих разваленных семей -- монолиты ссыльных районов.

Но насколько же возвысилось и ускорилось дело ссылания, когда погнали на
высылку [спецпереселенцев!] Два первых термина были от царя, этот --
советский кровный. Разве не с этой приставочки [спец] начинаются наши
излюбленные сокровеннейшие слова (спецотдел, спецзадание, спецсвязь,
спецпаёк, спецсанаторий)? В год Великого Перелома обозначили
спецпереселенцами "раскулаченных" -- и это куда верней, гибче получилось,
без повода обжаловать, потому что "раскулачивали" не одних кулаков, а уж
"спецпереселенец" -- не выкусишь!

И вот указал Великий Отец применять это слово к ссылаемым нациям.

Не сразу далось и Ему открытие. Первый опыт был весьма осторожен: в 1937
году сколько-то десятков тысяч подозрительных этих корейцев -- какое доверие
этим черномазым косоглазым перед Халхин-Голом, перед лицом японского
империализма? -- были тихо и быстро, от трясущихся стариков до блеющих
младенцев, с долею нищенского скарба переброшены с Дальнего Востока в
Казахстан. Так быстро, что первую зиму прожили они в саманных домах без окон
(где же стекол набраться!). И так тихо, что никто, кроме смежных казахов, о
том переселении не узнал, и ни один сущий язык в стране о том не пролепетал,
и ни один заграничный корреспондент не пикнул. (Вот для чего вся печать
должна быть в руках пролетариата.)

Понравилось. Запомнилось. И в 1940 году тот же способ применили в
окрестностях колыбельного града Ленинграда. Но не ночью и не под
перевешенными штыками брали ссылаемых, а называлось это -- "торжественные
проводы" в Карело-Финскую (только что завоёванную) республику. В зените дня,
под трепетанье красных флагов и под медь оркестров, отправляли осваивать
новые родные земли приленинградских финнов и эстонцев. Отвезя же их
несколько поглуше (о судьбе партии в 600 человек рассказывает В. А. М.),
отобрали у всех паспорта, оцепили конвоем и повезли дальше телячьим красным
эшелоном, потом баржей. С пристани назначения в глубине Карелии стали их
рассылать "на укрепление колхозов". И торжественно провоженные и вполне
свободные граждане -- подчинились. И только 26 бунтарей, среди них
рассказчик, ехать отказались, больше того -- не сдали паспортов! "[Будут
жертвы!]" -- предупредил их приехавший представитель советской власти --
Совнаркома Карело-Финской ССР. "Из пулемётов будете стрелять?" -- крикнули
ему. Вот неразумцы, зачем же из пулемётов? Ведь сидели они в оцеплении,
кучкой, и тут единственного ствола было бы достаточно (и никто б об этих
[двадцати шести] финнах поэм не сложил). Но странная мягкотелость,
нерасторопность или нераспорядительность помешала этой благорассудной мере.
Пытались их разделить, вызывали к оперу по одному -- все 26 вместе ходили по
вызову. И упорная бессмысленная их отвага взяла верх! -- паспорта им
оставили и оцепление сняли. Так они удержались пасть до колхозников или до
ссыльных. Но случай -- исключительный, а масса-то паспорта сдала.

Всё это были пробы. Лишь в июле 1941 года пришла пора испытать метод в
развороте: надо было автономную и, конечно, изменническую республику Немцев
Поволжья (с её столицами Энгельс и Марксштадт) выскребнуть и вышвырнуть в
несколько суток куда-нибудь подальше на восток. Здесь первый раз был
применен в чистоте динамичный метод ссылки целых народов, и насколько же
легче, и насколько же плодотворней оказалось пользоваться единым ключом --
пунктом о национальности -- вместо всех этих следственных дел и именных
постановлений на каждого. И кого прихватывали из немцев в других частях
России (а подбирали их всех), то не надо было местному НКВД высшего
образования, чтоб разобраться: враг или не враг? Раз фамилия немецкая --
значит, хватай.

Система была опробована, отлажена и отныне будет с неумолимостью цапать
всякую указанную назначенную обречённую предательскую нацию, и каждый раз
всё проворнее: чеченов; ингушей; карачаевцев; балкар; калмыков; курдов;
крымских татар; наконец, кавказских греков. Система тем особенно динамичная,
что объявляется народу решение Отца Народов не в форме болтливого судебного
процесса, а в форме боевой операции современной мотопехоты: вооружённые
дивизии входят ночью в расположение обречённого народа и занимают ключевые
позиции. Преступная нация просыпается и видит кольцо пулемётов и автоматов
вокруг каждого селения. И даётся 12 часов (но это слишком много, простаивают
колёса мотопехоты, и в Крыму уже -- только 2 и даже полтора часа), чтобы
каждый взял то, что способен унести в руках. И тут же сажается каждый, как
арестант, ноги поджав, в кузов грузовика (старухи, матери с грудными --
садись, команда была!) -- и грузовики под охраной идут на станцию железной
дороги. А там телячьи эшелоны до места. А там, может быть, -- еще (по реке
Унже крымские татары, как раз для них эти северные болота) сами, как
бурлаки, потянут бечевою плоты против течения на 150-200 километров в дикий
лес (выше Кологрива), а на плотах будут лежать недвижные седобородые
старики.

Наверно, с воздуха, с высоких гор это выглядело величественно: зажужжал
моторами единовременно весь Крымский (только что освобожденный, апрель 1944
г.) полуостров, и сотни змей-автоколонн поползли, поползли по его прямым и
кручёным дорогам. Как раз доцветали деревья. Татарки тащили из теплиц на
огороды рассаду сладкого лука. Начиналась посадка табака. (И на том
кончилась. И на много лет потом исчез табак из Крыма.) Автоколонны не
подходили к самым селениям, они были на узлах дорог, аулы же оцеплялись
спецотрядами. Было ведено давать на сборы полтора часа, но инструктора
сокращали и до 40 минут -- чтобы справиться пободрей, не опоздать к пункту
сбора -- и чтоб в самом ауле богаче было разбросано для остающейся от
спецотряда зондер-команды. Заядлые аулы, вроде Озенбаша близ Биюк-озера,
приходилось начисто сжигать. Автоколонны везли татар на станции, а уже там,
в эшелонах, ждали еще и сутками, стонали, пели жалостные песни прощания.
*(2)

Стройная однообразность! -- вот преимущество ссылать сразу нациями!
Никаких частных случаев! Никаких исключений, личных протестов! Все едут
покорно, потому что: и ты, и он, и я. Едут не только все возрасты и оба
пола: едут и те, кто во чреве -- и они уже сосланы тем же Указом! Едут и те,
кто еще не зачат: ибо суждено им быть зачатым под дланью того же Указа, и от
самого дня рождения, вопреки устаревшей надоевшей статье 35-й УК ("ссылка не
может применяться к лицам, моложе 16 лет"), едва только высунув голову на
свет -- они уже будут спецпереселенцы, уже будут сосланы навечно. А
совершеннолетие их, их 16-летний возраст, только тем будет ознаменован, что
они начнут ходить отмечаться в комендатуру.

И то, что' осталось за спиною -- распахнутые, еще неостывшие дома, и
разворошенное имущество, весь быт, налаженный в десять и в двадцать
поколений, -- тоже единообразно достаётся оперативникам карающих органов, а
что -- государству, а что -- соседям из более счастливых наций, и никто не
напишет жалобы о корове, о мебели, о посуде.

И тем последним еще довышено и дотянуто единообразие, что не щадит
секретный Указ ни даже членов коммунистической партии из рядов этих негодных
наций. Значит, и партбилетов проверять не надо, еще одно облегчение! А
коммунистов в новой ссылке обязать тянуть в два плеча -- и всем кругом будет
хорошо. *(3)

Трещину в единообразии давали только смешанные браки (недаром наше
социалистическое государство всегда против них). При ссылке немцев и потом
греков таких супругов не высылали. Но очень это вносило большую путаницу и
оставляло в местах, как будто очищенных, очаги заразы. (Как те старые
гречанки, которые возвращались к детям умирать.)

Куда же ссылали нации? Охотно и много -- в Казахстан, и тут вместе с
обычными ссыльными они составили добрую половину республики, так что с
успехом её можно было теперь называть Казэкстан. Но не обделены были и
Средняя Азия, и Сибирь (множество калмыков вымерло на Енисее), Северный Урал
и Север Европейской части.

Считать или не считать ссылкою народов высылку прибалтийцев? Формальным
условиям она не удовлетворяет: ссылали не всех подчистую, народы как будто
остались на месте (слишком близко к Европе, а то ведь как хотелось!). Как
будто остались, но прорежены по первому разряду.

Их чистить начали рано: еще в 1940 году, сразу, как только вошли туда
наши войска, и еще прежде, чем обрадованные эти народы единодушно
проголосовали за вступление в Советский Союз. Изъятие началось с офицеров.
Надо представить себе, чем было для этих молодых государств их первое (и
последнее) поколение собственных офицеров: это были не чванные
бароны-лоботрясы, а сама серьёзность, ответственность и энергия нации. Еще
гимназистами в снегах под Нарвой они учились как неокрепшей своей грудью
отстоять неокрепшую родину. Теперь этот сгущенный опыт и энергию срезали
одним взмахом косы, это было важнейшим приготовлением к плебисциту. Да это
испытанный был рецепт -- разве не то же делалось когда-то и в коренном
Союзе? Тихо и поспешно уничтожить тех, кто может возглавить сопротивление,
еще тех, кто может возбуждать мыслями, речами, книгами -- и как будто народ
весь на месте, а уже и нет народа. Мёртвый зуб снаружи первое время вполне
похож на живой.

Но в 1940-м году для Прибалтики это не ссылка была, это были лагеря, а
для кого-то -- расстрелы в каменных тюремных дворах. И в 1941-м году,
отступая, хватали, сколько могли людей состоятельных, значительных,
заметных. увозили, угоняли их с собой как дорогие трофеи, а потом сбрасывали
как навоз, на коченелую землю Архипелага (брали непременно ночами, 100 кг
багажа на всю семью и глав семей уже при посадке отделяли для тюрьмы и
уничтожения). Всю войну затем (по ленинградскому радио) угрожали Прибалтике
беспощадностью и местью. В 1944-м, вернувшись, угрозы исполнили, [сажали]
обильно и густо. Но и это еще не была массовая народная ссылка.