Чтение 32–й страницы книги ~Великий Сатанг~

не из самых лучших. А это нехорошо. Не люблю, когда меня забывают, тем
более такие люди.

Версия вторая и на сегодня последняя: диверсия. Отметаем сразу, как
полный бред. Чья диверсия? Зачем? Против кого? Ни намека на ответы.
Вопросы лишены смысла.

Но, как бы там ни было, надо работать. Бой покажет, как говаривал
Арпад. В любом случае, грустно подумал я, помотаться по Галактике
придется преизрядно. А ведь я терпеть не могу космолеты...

И опять-таки м-да. Люблю не люблю, а пришлось.

Битую неделю я метался с планеты на планету, высунув язык, и в данном
случае вполне ощущал себя собакой, но сравнение это сейчас не льстило.
Где не был, так это на Дархае, хотя, возможно, и стоило бы. Увы,
дархайскую визу получить не легче, чем, скажем, опровергнуть любое из
набора алиби моего давнего и доброго приятеля, господина эль-Шарафи.
Может быть, даже несколько труднее...

Ну и черт с ними! Мне хватило нескольких встреч с эмигрантами; как
известно, с десяток небольших дархайских землячеств осело на паре-тройке
планет с субтропическим климатом. Милые, тихие, как правило, не очень
обеспеченные люди, жестоко мучимые ностальгией, они с готовностью
соглашались побеседовать, однако ничего путного рассказать не могли.
Разве что бледнели и дергались при слове "квэхва" - все, как один, даже
профессор Лаудитья Ранкочалар, декан факультета теософии Альмейдского
Университета, автор изумительного пятитомника "Всеобщая история холи
ногтей", а по совместительству, как оказалось, еще и председатель
Ассоциации Земных Дархайцев.

Удивительно спокойный, с добрыми близорукими глазами, судя по всему,
очень любимый студентами (они то и дело заглядывали в кабинет и весело
хихикали, а профессор укоризненно щурился сквозь толстенные линзы очков
и смущенно улыбался), он сказал мне, прощаясь: "Поверьте, молодой
человек, я ничего не помню, и мне нелегко было все это забыть..." - и
лицо его стало совсем беспомощным, словно у дряхлого старика. Что
удивляться? Секретарша тут же по секрету сообщила мне, что профессор
совсем одинок: бандиты с той дурноватой планетки лет двадцать тому
уничтожили почти полторы сотни его братьев, а потом, тут уже, от него
ушла жена, польстившись на широченные плечи какого-то безмозглого
быка...

Что ж, бывает. Хорошим людям вечно не везет; а первый том "Всеобщей
истории..." с автографом профессора я поставил на почетное место в
книжном шкафу...

Ничего нового не всплыло и в ходе контактов с доморощенными
поклонниками современной дархайской философии, они же - ценители
холодного оружия и рукопашного боя. Нет, они не отрицали, что несколько
десятков взятых с поличным психов состояли в их кружках и секциях,
однако же тотчас предъявили составленные по всей форме протоколы об
исключении оных из рядов и резонно спрашивали: где это сегодня нет
психов?..

Насчет "квэхва" они, в отличие от эмигрантов, готовы были говорить
часами, но толку в сих проповедях было чуть. Я, знаете ли, давно не
стажер и без двухчасовых лекций знаю, что Волга впадает в Каспийское
море, лошади кушают овес, а один удав, как правило, равен тридцати
восьми попугаям...

И все же... Очень спокойные, несколько отрешенные лица этих парней,
словно бы медитирующих даже во время допроса, их неафишируемое, но и не
скрываемое презрение ко всему миру, их любимое словцо "гниль",
поразительное сходство судеб - все они считали себя так или иначе
обойденными в прежней, досектантской жизни - настораживало. И экстаз при
слове "квэхва", вызывавшем дикий ужас у эмигрантов. И блестящее, в
высшем смысле слова, владение разнообразным экзотическим вооружением...

В сущности, эти кружки напоминали ячейки террористов. Живые
иллюстрации к учебнику "Формы антисоциальной активности", часть вторая.
Но сама идея несла на себе отпечаток бреда. Безусловно, такие и подобные
им ребятки - идеальный кулак для любого, решившего рваться к власти. Но
кому в наше время всерьез нужна власть? И не с железяками же в руках? Не
с мечами же - против огневой мощи полиции и спецподразделений?! Чушь -
не больше...

Стало ясно: время лететь на Землю, поболтать наконец с доном Аттилио
- он старый и мудрый, он очень не любит конкурентов, и нам нечего
скрывать друг от друга. Тем паче примерно сейчас на Земле должен
объявиться и Яан, а "король сенсаций" просто не может хоть чего-нибудь
не знать, а то, что ему известно, я из этой конопатой балаболки всяко
выдавлю - и тогда, возможно, не будет надобности будоражить без толку
покой почтеннейшего дона Атти...

***

...И в первые же минуты после приземления я понял, что зря летал к
черту на кулички; уже в космопорте, и после, на оживленно-шумных земных
улицах то и дело бросались в глаза знакомые, отрешенно-сосредоточенные
лица; их было, пожалуй, больше, чем где бы то ни было.

Странно, как можно было не обращать на них внимания раньше! Хотя
раньше передо мной не стояла такая задача...

А в холле отеля я на какое-то время забыл обо всем этом, потому что
увидел Катрин: просто вошел и увидел.

Время умеет шутить: она не стала старше на вид, хотя, конечно,
повзрослела, еще больше расцвела и, судя по всему, на жизнь не
жаловалась - во всяком случае, далеко не каждая фотомодель, даже
трехкратная "Мисс Вселенная", может позволить себе номер в "Ореанде".

Три года я боялся этой встречи, и три года просил судьбу о ней. Но не
ожидал, что сердце так вздрогнет и захолодеет. А она сделала сперва вид,
что не узнала, прошла мимо своей проклятой походочкой, от которой
встанет даже у полного импотента, но тут же обернулась и вдруг
улыбнулась - не плакатной улыбкой, а совсем иной, той самой, и шагнула
ко мне... А спустя миг мы обнялись прямо посреди галдящего холла, и
стало ясно, что ни мне, ни ей нет никакого смысла идти в ресторан.

- Привет! - в один голос сказали мы.

Рассмеялись. Помолчали.

- Значит, жив еще... - Катька старалась хмуриться, но это у нее
получалось плохо.

- Стараюсь, мэм...

Когда-то именно моя работа стала основным поводом для нашего разрыва.
Вернее, для моего бегства. Пятнадцать лет разницы - это я потом уже
выдумал, для приятелей, отчаянно мне завидовавших и не умевших понять.
Но я-то знал, как Катрин хочет детей, мальчика и девочку, и совсем не
желал, чтобы вместо папы ее дети имели пенсию, даже такую, какая
положена сиротам инспекторов конторы. Да, если уж начистоту, и о
возрасте я думал тоже, хотя девочка кричала, что ей на это плевать.
Может, и так. Но я испугался. Мне казалось тогда, что в этом не стыдно
оказаться трусом...

Мужская часть обслуги отеля, не скрываясь, пялила глаза на мою
спутницу. Как мужик, я понимал парней - больше того, эти взгляды мне
когда-то льстили. Зато Катрин нервничала и злилась - сказывалось
папочкино воспитание. Никогда не видел ветврача Мак-Келли, но, судя по
всему, покойный Айболит держал дочку в ежовых рукавицах...

- Какой этаж, зверька?

- Один-один-один.

Однако! Сто одиннадцатый - это даже круче, чем я думал!

- Ты, гляжу, пошла в гору?..

- Скорее уж за бугор.

- ?! - поперхнулся я, и девчонка стрельнула глазками.

- Нет, Аль, он женатый и набожный. И оч-чень строгий.

- Значит...

- Да, продолжаю ждать принца. Такая вот дура...

И тогда кто-то отчаянно храбрый, изредка просыпающийся в недрах меня,
не размышляя и не сомневаясь, ляпнул:

- А как насчет старшего инспектора "Мегапола", мэм?

Я услышал это словно со стороны и перепугался. Катрин же на мгновение
прихмурилась (О Боже! - обомлел я...) и ответила просто и очень
серьезно:

- Попробовать можно... Если опять не сбежишь.

И на душе стало легко-легко, и совсем забылись, хотя бы на один
вечер, все недоделанные дела...

Лифт выпустил нас на моем, девяносто третьем. И я не хочу вспоминать,
кто из нас погасил в номере свет. Мы танцевали под медленный блюз,
доносящийся с улицы, танцевали в полутьме, по-скаутски, вполкасания, но
постепенно, очень осторожно руки вспоминали, и губы тоже, и душистые
Катькины волосы оказывались все ближе, ближе, ближе...

А потом музыка умолкла. И зазвонил телефон. И Катька спокойно вырвала
шнур из розетки, а я не стал включать снова, потому что девочка была,
как всегда, права.

Да, я, Аллан Майкрофт Холмс, - пес закона.

Но бывают вечера, когда хороший хозяин не станет звать со двора
собаку...

ГЛАВА 3

...Когда же смрад злобы навеки погубленных душ достигает престола
Твоего, Господи, и, решив всеконечно извести скверну, обнажишь Ты
карающий меч, вспомни: и злые, и мерзостные - лишь человеки, не более
того, и силой не изничтожить силу, но лишь большую жестокость посеешь,
карая без пощады. А потому, Отче, милуя заблудших, не побрезгуй, и