Чтение 32–й страницы книги ~Очень далекий Тартесс~

- А дальше вот что. Ты знаешь, что мы с Павлидием давно расплевались.
Но теперь другое дело. Павлидий стал царем Тартесса, и он тоже хочет
перемен. Клянусь Нетоном, все, чего мы с тобой желали... почти во всем
Павлидий согласился со мной.

- Дальше.

- Будут пересмотрены законы. Все звания, кроме блистательного, отменят.
- Тордул повысил голос: - Пища для рабов улучшится, они через день будут
получать мясо в похлебку. Ремесленникам возвратят долговые записи. Царь
Павлидий намерен поощрять искусства и ремесла. Так что, Ретобон, самое
время нам помириться.

Ретобон угрюмо молчал, опершись обеими руками на тяжелый меч.

- Если хочешь, - продолжал Тордул, - можешь прямо сейчас собрать свое
храброе войско и...

- Ты ничего не сказал про голубое серебро, - перебил его юноша с копной
жестких светлых волос.

Тордул посмотрел на него.

- Ага, это ты, Нирул, - сказал он. - Клянусь Нетоном, я рад, что ты
жив. Теперь ты сможешь рифмовать все, что вздумается. Никто не станет
совать нос в твои пергаменты.

Нирул с сомнением покачал головой.

- Сладко поешь, Тордул. Я слишком хорошо знаком с носом твоего папаши.

- Да пойми ты, времена переменились. Я сам слышал, как Павлидий говорил
толстяку Сапронию: "Выгоню, если будешь следовать старым образцам. Давай
что-нибудь новенькое".

- Скажи своему отцу, что у меня есть кое-что новенькое, - вызывающе
сказал Нирул. - Поэма о том, как мы подыхали на руднике голубого серебра.
О том, как моего отца заставили отречься от сына, как затравили до смерти
мою мать...

- Я тебя хорошо понимаю. Нирул. Но пойми и ты, теперь все пойдет
по-новому. Может, не сразу, но пойдет. Я много говорил с отцом о голубом
серебре. Не простая это штука - единым духом отменить Накопление, на
котором столько лет стоял Тартесс. Народ этого не поймет. Здесь придется
действовать постепенно.

- Ты, как я посмотрю, ходишь в главных советниках, - язвительно сказал
Ретобон. - Уж не назначил ли тебя папаша верховным жрецом?

- Нет, - спокойно ответил Тордул, - эту должность Павлидий пока
сохранил за собой. Так вот. Отец предлагает вам мир. Не такое сейчас
время, чтобы драться между собой: с суши Тартессу угрожают гадирцы, а с
моря карфагеняне. Они выжидают, чтобы мы тут передрались насмерть, а потом
Тартесс сам падет в их руки, как спелое яблоко с дерева. Перед лицом такой
опасности мы должны сплотиться.

- Иначе говоря, сдать оружие? - Ретобон осклабился.

- Не сдать, а повернуть против общего врага. Командование отрядом
останется за тобой, и никто из рабов не понесет наказания, им будут
платить как воинам. Если ты проявишь доблесть в боях с гадирцами, то
будешь произведен в блистательные.

- Почему уж сразу не в светозарные?

- Не до шуток, Ретобон. - Тордул сердито сдвинул брови. - Хорошенько
подумай, поговори с людьми. Павлидий не хочет лишней крови, он рассудил
по-государственному. И только одно у него условие: вы должны выдать
сумасшедшего, который называет себя Эхиаром.

Ретобон переглянулся с Нирулом, невесело улыбнулся.

- Недорого просит Павлидий, - сказал он. - За одного сумасшедшего -
свобода для всех, а мне - серебряные пряжки блистательного.

- Недорого, - согласился Тордул.

- Значит, так, - заключил Ретобон. - Выдать проходимцу законного царя
Тартесса. А когда с нашей помощью вы одержите победу, нас переловят, как
кроликов, - ведь на каждом из нас выжжен рабский знак. И не миновать нам
нового рабства. Верно я говорю? - он повысил голос и оглядел своих
помощников.

- Послушай! - закричал Тордул, выкатывая глаза. - Заклинаю тебя прежней
дружбой - забудь обиду! Ты пострадал от верховного жреца Павлидия, но царь
Павлидий будет милостив к тебе. Сейчас не время для обид: Тартесс в
опасности!

- Не верю я Павлидию! А тебе - еще меньше, предатель! Уходи!

Тордул круто повернулся, пошел к лесной опушке.

- Эй ты, блистательный! - крикнул вслед Ретобон. - Верно ли говорят,
что твой отец отравил Аргантония?

Погруженный в мрачное раздумье, Тордул прошел галерею Венценосной Цапли
и через зал Серебристого Овна направился к царским покоям. У колоннады
стояла группа придворных, от нее отделился Сапроний и побежал навстречу
Тордулу. Толстое брюхо его тряслось, прыгали подбородки.

- Заступись за меня, блистательный Тордул, - задыхаясь, проговорил он.
- Это все наветы Кострулия...

- В другой раз. - Тордул попытался обойти толстяка, но тот вцепился в
его гиматий.

- Когда я читал оду на восшествие Ослепительного Павлидия, - быстро
заговорил Сапроний, - все слушали с восторгом, да, с восторгом. Я сам
видел у многих слезы на глазах. А злопакостный Кострулий слушал и загибал
пальцы - считал слоги...

- Говори короче, мне некогда.

- И он расчислил по слогам, что имя "Павлидий" вставлено в оду вопреки
размеру. Будто бы по размеру стиха получается "Миликон"...

- Не надо заготовлять оды впрок, - посоветовал Тордул.

- Да посуди сам, блистательный, - взмолился Сапроний. - Оду надо
прочесть в день восшествия на престол, а на ее составление и шлифовку у
меня уходит три-четыре месяца...

- Шел бы ты в волопасы, если не поспеваешь за событиями.

Тордул вырвался и быстрым шагом пошел дальше. Сапроний растерянно
поморгал, крикнул вслед:

- Это все Кострулий! Он всегда завидовал моему таланту!

У дверей царских покоев ожидал приема Амбон, недавно назначенный
верховным казначеем. Он вежливо, но с достоинством поклонился Тордулу и
протянул руку назад. Старичок раб проворно подал амфорку с благовонием.
Тордул с изумлением узнал в старичке Эзула. Канатный купец был одет в
неприличную для его возраста короткую одежду, которая оставляла открытыми
тощие безволосые ножки, - такие одежды носили в Тартессе домашние рабы из
молодых. Под мышкой у Эзула была связка пергаментов, в левой руке он
держал поводки двух жирных кошек.

- Ты что здесь делаешь, Эзул? - Тордул не смог удержаться от улыбки.

Эзул смущенно захихикал.

- Он носит мою поклажу и причесывает моих кошек, - объяснил Амбон,
нюхая благовоние. - И хотя он иногда ленится и заслуживает палки, я
доволен его послушанием.

- Блистательный Амбон, - захныкал Эзул, - зачем ты говоришь о палке?
Разве я не стараюсь угодить тебе?

- Ты не должен забывать, что я спас тебя от рудника, старый мошенник.

- Как я могу забыть, благодетель? Я всем доволен - и едой и кровом,
только об одном слезно молю: хотя бы иногда кинь мне со своего стола
что-нибудь сладкое...

Стражники, стоявшие у царских дверей со скрещенными копьями,
посторонились, и Тордул шагнул в покои отца. Павлидий сидел в кресле с
любимым длинношерстным котом на коленях. На нем был роскошный белый
гиматий с золотыми изображениями Нетона. Перед царем стояли верховный
судья Укруф в черной простой одежде и дородный военачальник, весь в
серебряных пряжках и браслетах.

Павлидий поглядел на сына сквозь зеленое финикийское стеклышко.

- Они отказались, - отрывисто сказал Тордул, кидаясь на мягкую скамью.
- Опасаются, что ты их обманешь.

- Рабы - они и есть рабы, - презрительно сказал Укруф.

- Ослепительный, дай мне подкрепление, и, клянусь громами Нетона, мои
воины сегодня же поднимут их всех на копья! - прорычал военачальник.
Серьги и браслеты звякали в такт его словам.

Павлидий покачал головой.

- Гадирская конница стоит у восточного рукава Бетиса, - сказал он. -
Они только и ждут, чтобы мы оттянули заслон от реки.

- Да я и не прошу снимать оттуда воинов. Дай мне отряд дворцовой стражи
- и сегодня к вечеру я сложу головы бунтовщиков к твоим царским ногам.

- Нет, - сказал Павлидий. И, помолчав, повторил: - Нет.

- Твоя воля. - Военачальник потеребил завитую бороду. - Тогда придется
ждать, пока они околеют от голода.

- Ждать тоже нельзя. Через три дня праздник Нетона, к этому дню с
бунтовщиками должно быть покончено. - Зеленое стеклышко снова уставилось
на Тордула. - Ты узнал, где они держат самозванца?

- Я ходил гонцом, а не соглядатаем, - резко ответил Тордул.

Павлидий поджал губы. Промолчал.

- Ослепительный, - сказал военачальник, - сегодня ночью к нам перебежал
один из бунтовщиков. Если пожелаешь, я его допрошу.

- Вели привести его сюда.

Тордул хотел было выйти следом за военачальником, но Павлидий остановил
его:

- Мне может понадобиться твой совет. Останься.

- Не очень-то ты прислушиваешься к моим советам, - проворчал Тордул,
глядя в узкое оконце.

- Всему свое время, сынок. Прежде всего нужно покончить с бунтом. Тогда
мы сможем отбросить гадирцев и дать бой карфагенянам. Сам видишь,
положение трудное. А все потому, что Аргантоний слышать ничего не хотел о
Карфагене. Он был уверен, что никто не осмелится напасть на Тартесс.