лампочки темнели, словно чудовищные чучела каких-то животных, модели
непостроенных отцовских приборов; они громоздились на полках, затянутых
пушистой сеткой паутины. Мать, как тут же известила его драматическим
шепотом тетушка Скочинская, уже месяц живет в деревне, здесь денег на
хозяйство не хватает. Тетка, еще не закрыв двери, обняла его, и он утонул
в ее пропахшем нафталином бюсте. Она чмокнула его, оросила слезинкой и
втолкнула в столовую - отведать хлеба с вареньем и чаем.
растущих ценах на жиры, о каком-то адвокате и лишь много времени спустя
упомянула об отце. С нескрываемым наслаждением принялась в подробностях
описывать события последних месяцев. Нарисовала портрет непризнанного,
несчастливого гения, истерзанного болезнью почек и сердца. Она,
единственная во всем свете, хоть и дальняя только родня, позаботилась о
великом изобретателе. "Твой отец", - повторяла она, и опять: "твой отец",
- так что в конце концов Стефан даже начал подозревать, что она хочет
уколоть его и укорить за черствость. Но у нее и в мыслях не было ничего
подобного. Просто она всем сердцем ему сочувствовала. Когда-то она была
красива. Стефан в свое время чуточку влюбился в фотографию, которую стянул
со стены в ее кабинете. Теперь избытки жира затопили остатки былой
красоты.
цыпочках возвращалась обратно. При этом она размахивала руками - казалось,
отталкиваясь веслами от сопротивляющегося воздуха. Настроение создалось
торжественное. "Прямо-таки возвращение блудного сына", - подумал Стефан и
вошел, почему-то тоже на цыпочках; в воображении его рисовались какие-то
эскизы коричневатого Рембрандта.
иной растительности безжалостно задвинута в самый темный угол комнаты.
Отец лежал в постели, натянув на подбородок одеяло. И лишь лимонного цвета
руки слабо сжимали его край искривленными пальцами - они напоминали
мертвые, уродливые украшения.
покончить с визитом. Мелькнула мысль, что было бы хорошо, если бы отец
сейчас умер: место действия в лучших патетических тонах, "у одра"; сам он
опустится на колени и пробормочет какую-нибудь молитву, а затем можно и
уезжать. Это намного бы все упростило. Но отец не умирал. Напротив,
приподнялся на постели и попытался что-то сказать - заговорил поначалу
шепотом, но потом голос его окреп: "Стефек, Стефек", - повторил он
несколько раз, "Стефек", - сперва это прозвучало недоверчиво, потом
радостно.
когда получил телеграмму, - солгал он.
совершенным неумехой. Под своими пальцами он обнаружил тоненькие кости,
дужки ребер, выпиравшие наружу, ощутил угасающую теплоту, удержать которую
пыталось это тощее, беспомощное тело.
нежностью.
трогательно. О чем теперь говорить?
взгляд в какой-то иной мир, в котором строились его приборы. Руки у него
постоянно были в ссадинах от проволоки, изрезанные, обожженные кислотой
или вымазанные краской экзотических цветов. Теперь все это с них сошло. В
темных, толстых жилах под веснушчатой кожей рук слабо подрагивала
собиравшаяся покинуть его жизнь.
просыпаться.
стремится вот это тело и вот эта голова, в которой мозг чуть ли не
перекатывается, как высохший орех в скорлупе? Вот суставы - скрипящие,
проржавевшие петли, легкие - астматически хрипящие меха, сердце -
барахлящий, разбитый насос. Убожество строительного материала
предопределяло и формы ветшающей трущобы, жилец которой с ужасом замечает,
что она готова обрушиться ему на голову. Он вспомнил стихотворение
Секуловского. Вот именно, плоть нас и убивает, тело послушно только одним
законам: природы - но не воли.
напуганный легкостью руки, которая поглаживала его лежавшую на одеяле
кисть. И сам устыдился своих слов, так это глупо вышло.
сразу... по правде говоря, я всю ночь обдумывал. Даже и спать уже не могу,
- пожаловался он.
бланками рецептов. - И вообще, отец, кто тебя лечит? Марцинкевич?
подушку. - Этот час, Стефан, настает для каждого. Когда нет большей заботы
- только чтобы какая-нибудь жилка в мозгу не лопнула. Это глупо, но не
хотелось бы умереть в одночасье. Если бы знать наперед. Но это
бессмыслица.
Теперь я вижу, что, в сущности, все равно: те, кто торопится, и те, у кого
есть время, приходят в одно и то же место. Никогда не жалей, не жалей. -
И, помолчав, добавил: - Никогда не жалей, что был тут, а не там, что мог
сделать, а не сделал. Не верь этому. Не сделал, значит, не мог. Во всем
свой смысл только потому, что все кончается. Видишь: всегда и везде - это
ведь то же самое, что никогда и нигде. Не жалей, запомни это!
голова не слушается.
меня в обиде, да? Скажи!
Никогда не было времени. Впрочем, мы чужими были. Видишь ли, мне никогда
не хотелось отказываться от самого себя, наверное, я не любил тебя, иначе
бы это... впрочем, не знаю. А тебе хорошо, Стефан?
узнает только после, когда это проходит. Человек живет переменой. Скажи,
девушка у тебя есть? Может, жениться надумал?
чужой, но думает обо мне. А я, сумел бы я так?" - и на этот вопрос Стефан
не нашел ответа.
были голубые, налитые кровью, но главное - исстрадавшиеся.
такие люди, которым женщины необходимы. В одиночку мы сами с собой не
справимся. Человек, чтобы ему чисто жить, и сам должен быть чистым. Ты
всегда был строптивым, может, я и нехорошо делаю, что так говорю. Но ты не
умел прощать, а в этом, в сущности, все, больше ничего и не надо. Не знаю,
научишься ли. Во всяком случае, от женщины не стоит требовать ни красоты,
ни ума. Только мягкости. Чувства. Остальное приложится. А без мягкости...
- Он прикрыл глаза. - ...Ничего они не стоят... А это так легко... - И
очень сильным, давнишним голосом заключил: - Можешь все позабыть; как
хочешь. Не слушать советов - это тоже мудрость. Но ничьих, помни. А
теперь... что я тебе хотел сказать?.. В столе три конверта.
красной ленточкой, там чертеж моего пневмомотора. Вся схема. Слышишь?
Запомни это. Как только немцы уйдут, отнеси Фронцковяку, надо будет
сделать модель. Он знает как.
вроде как завещание делаешь. Но ты ведь хорошо себя чувствуешь, правда?
раздраженно сказал отец. Ему уже не нужны были утешения. - Этот
пневмомотор - удача. Поверь мне. Я знаю, что говорю. Так вот, возьмешь
это, а лучше бы, если бы сейчас прямо забрал, сейчас.
слово. - Я ей ни на грош не верю. Забери это сейчас же, я дам тебе ключи.
карманах брюк они вдвоем - вытащив оттуда сначала грязный платок, мотки
проволоки и клещи - отыскали связку ключей. Поднеся их к самым глазам,
отец снял с колечка маленький английский ключик и вручил его Стефану.
Когда тот возвратился из кабинета, отец дремал. Открыл глаза:
сказал:
не хотел... - И, немного погодя, прибавил: - Но ты... помни. Помни!