Чтение 32–й страницы книги ~Малайсийский гобелен~

Он положил мне на плечо руку, тихо напевая в такт звукам мандолины. Он
без интереса осматривал картины, определенно думая о чем-то своем.

- Это маленькое нарумяненное создание с мандолиной... Прекрасно играет.
Она смело смотрела на меня. Ты не мог этого не заметить.

- А кто этот парень, скрывающий свое лицо под маской волка? Надо
думать, фаворит Ренардо?

- Какое она имеет к нему отношение? Черт возьми, премилое создание, это
точно.

Я продолжал осматривать полотна.

- Кайлус, что ты скажешь об этой картине "Пейзаж в Аркадии"? Обрати
внимание на задний план картины...- Я указал на мифическую сцену, но он лишь
взглянул на нее.

- Для меня это слишком туманно. Клянусь костями создателя своего, если
бы мне удалось склонить ее на свою сторону... здесь недалеко мои комнаты. Ее
не надо будет сильно убеждать, если только этот хлыщ уберется. Человеку
следует ежедневно отдавать свой долг Венере.

- Я обязан отдать долг своему отцу...

- Поднимемся наверх, Периан, там более старые картины. Не говори мне ни
слова о твоем драгоценном папаше...

- На днях я беседовал с твоей сестрой...

- И драгоценную мою сестренку тоже побоку, если не возражаешь.

Хранитель галереи стоял в ленивой позе на лестнице и кормил лакомыми
кусочками дворняжку. Когда мы проходили мимо, он обрел серьезный вид и низко
поклонился нам. На верхнем этаже картин было меньше, но вид открывался
лучший. Здесь было очень мило, и танцевальная мелодия все еще достигала
наших ушей. Кайлус по-прежнему был не доволен. Он остановился у отворенного
окна и смотрел вниз.

- Взгляни на это полотно с изображением концерта на открытом воздухе,-
обратился я к нему.- Неизвестный художник. С какой точностью выписал он позы
музыкантов, которые напряженно стараются привлечь к себе внимание аудитории!
А какими словами можно описать нежность красок - хотя и блеклых уже - и
туманную белизну, от которой веет запахом юности и счастья; и свежесть
облаков, плывущих на заднем плане картины; и ясность изображенных фигур на
переднем плане...

- Хм... Может, мне следует спуститься вниз и дать под задницу этому
хмырю в волчьей маске?

- Все, как в жизни, но еще более живо... Картины переживают своих
создателей... Тех, кто несет нам радость в жизни... Кто воплотил такой
замечательный замысел? Когда и в какой стране? Таких фасонов нет в Малайсии.
Посмотри, Кайлус, на этого кавалера в шикарном зеленом мундире...

Я замолчал. Я нашел подходящий костюм. Покрой сюртука был необычным, но
не старомодным и, вместе с тем, не отличался броскостью. А некоторая
забавная вычурность делала его подходящим для роли Албризи.

Кавалер на картине был изображен в белом парике. Тонкие черты лица
подчеркивали его молодость. Сюртук был сшит из камчатой ткани. Он был заужен
в поясе, расширялся книзу и заканчивался чуть ниже колена, открывая далее
бриджи и элегантные лосины, с которых свисали ленты. Пуговицы блестели
серебром. Из-под сюртука выглядывал парчовый жилет, на котором был вышит
красочный пейзаж. Завершал комплект одежды белый галстук на шее. Именно это!
Вылитый Албризи! Надо послать портного, чтобы он срисовал этот фасон.

- Кайлус, мой утренний труд приносит плоды,- сказал я.- Нет нужды
возвращать к жизни этого прекрасного господина, чтобы спросить, кто он, но
костюм его будет обязательно воссоздан к свадебным торжествам Смараны.

Кайлус, наполовину высунувшийся из окна, не слушал меня. Я подошел и
взглянул через его плечо. Женщины все еще стояли там и исполняли форлану на
залитой солнцем лестнице; золотоволосая куртизанка пела. Что-то во всем этом
беспокоило меня. Когда я попытался выяснить причину беспокойства, то понял,
что это запах духов, исходящий от девушки. Я уловил этот запах еще тогда,
когда мы проходили мимо нее. Это был очень характерный запах духов пачули,
которыми пользовалась Армида.

Тип в маске волка начал спускаться вниз по ступенькам. Неожиданно мне
почудилось в нем что-то знакомое - главным образом походка, но и фигура
тоже. Хотя одежды и обстоятельства сбивали с толку, но я узнал человека из
Верховного суда, зловещую фигуру в черном, встреченную в галерее Гойтолы.

Я смотрел, как он удалялся в рощу. У меня не было уверенности, что это
он. Одно лишь воспоминание об этом типе заставило меня содрогнуться.

- Она теперь одна. Посмотри на ее прелестные руки,- проговорил Кайлус.

Они в самом деле были прекрасны; настолько гибки, что пальцы составляли
одно целое с мелодией, которую они извлекали из мандолины с помощью плектра
из черепашьего панциря.

- Периан, я иду к ней, пока не появился очередной соперник! - сказал
Кайлус. Он смотрел на меня, ухмыляясь и поглаживая свою бороденку.- Я уже
без ума от нее! И он похлопал себя по гульфику, показывая, куда ушли все его
мысли.

- Кайлус ...я хотел сказать, что чувствую некую опасность в этой
девушке. Но чего ради он должен верить моей интуиции? И что я имею против
девицы? Только то, что она позволила себе находиться на солнце с накрашенным
лицом и использовала те же духи, что и Армида? Мое колебание он понял
неправильно.

- Не говори ничего! Позволь мне оставить тебя одного с твоими
картинами. И, кроме того, ты ведь собирался навестить своего отца... Все так
же ухмыляясь, он повернулся и начал спускаться, засунув руки в карманы. На
прощанье он бросил через плечо: - Я буду у себя после полудня. Если хочешь,
приходи, сыграем партию в карты, если мне не улыбнется фортуна в другой
игре!

Некоторое время я стоял на верхней ступеньке, покусывая нижнюю губу.

Выглянув через окно, я заметил, как женщина с мандолиной повернулась и,
видимо, наблюдает за приближением Кайлуса, который был вне моего поля
зрения. Я опять отметил ее бесстыдный взгляд и пальцы на плектре. Затем я
тоже спустился вниз и вышел через противоположную дверь на улицу, даже не
оглянувшись.

Были в этой жизни и худшие дела, чем визит к отцу.

За дворцовым парком Ренардо лежал лабиринт обсаженных акациями аллей,
по которым я и двинулся в путь. В этот утренний час здесь было немного
народа, хотя можно было видеть женщин, работающих в домишках, разбросанных
по обе стороны дороги. С берега канала слышались звуки шарманки. Играли
знакомую с детства мелодию "Светлое будущее".

Я вышел на широкую дорогу. За ней находилась улица с ювелирными
мастерскими. В дальнем конце улицы за высокими черепичными стенами стоял дом
моего отца.

Наш старый слуга Беполо впустил меня и закрыл скрипящие ворота. Голуби,
взмахнув крыльями, вылетели на улицу. Я погрузился в атмосферу знакомых
запахов. Я прошел через боковой дворик, тенистый и прохладный, и увидел, что
он совсем зарос, лавровые кусты давно не подстригались. А когда-то они были
очень аккуратно ухожены. Конюшня опустела. Не слышно лая гончих псов, как в
былые времена. Карету тоже давно продали. Те несколько окон, которые не были
забраны ставнями, выглядели угрюмо.

На другой стороне двора была открыта зеленая дверь. Я вошел через нее в
дом и очутился в полной тишине. Я заглянул в так называемую Садовую комнату.
Пробивающийся через жалюзи свет падал на остатки мебельных гарнитуров,
небрежно сдвинутых в одну груду.

Отец должен был быть в этот час в своем кабинете. Я немного помедлил у
двери, вслушиваясь в происходящее внутри. Затем дотронулся пальцем до
амулета, постучал с неким волнением и вошел в комнату.

Попав из залитого солнцем внешнего мира в темное помещение, я не сразу
заметил склоненную над рукописью фигуру в дальнем углу кабинета. Фигура
медленно повернулась, явно занятая своими мыслями. Постепенно мои глаза
адаптировались, и я узнал отца. Я пересек захламленную старой мебелью
комнату и поздоровался с ним за руку.

- Очень долго ты не приходил ко мне, мой мальчик. Здесь так мрачно и
тоскливо! Ты знаешь, что меня замучили колики?

- Я получил твое письмо, отец, и как только появилась возможность, я
пришел. Катарина навещала тебя? Тебе сейчас лучше?

- Если не колики, то камни. Если не камни, то тогда селезенка или
приступы малярии. Мне никогда не становится лучше. Твоя сестра лишь изредка
появляется здесь. У меня нечего есть. Я неподвластен только чуме, которая,
как я слышал, набирает уже силу. Почему не убираются турки? Малайсии и так
хватает горя.

- Зачем эти жалобы? Чума всегда рядом - это часть нашей Жизни, равно
как мрак является частью твоей жизни. Кайлус говорил мне, что уже есть
сообщения об отходе турок. Позволь мне открыть ставни. Как ты можешь читать
при таком сумеречном свете?

Он прошел вперед, стал передо мной и вытянул руки, преграждая мне путь
к окну.

- Распространяет ли лошадиное мясо чуму - вопрос, которым должны
заняться ученые люди. Как я смогу думать, когда свет будет резать мне глаза?
Что может смыслить этот пустельга Кайлус в военных делах? И что там с этими
турками? Почему ты не работаешь? Праздность всегда влечет беду.

- Я работал все утро, отец. А у Кайлуса хорошие связи.

- И что ты хочешь сказать этим? Ты пришел, как только смог?.. Кати
как-то раз приходила, конечно, без своего бродячего муженька. Знаешь, что я
обнаружил сегодня утром? - Он сделал величественно-неуверенный жест на полки
и фолианты Пифагора, Соломона и Гермеса, которые лежали раскрытыми вместе с
другими древними сочинениями в древней общей куче.- Я наконец узнал, из чего
состоит маати, любимое блюдо Филипа Македонского.

- Отец, оставь свои книги в покое! Пойдем пообедаем вместе, как мы это
когда-то делали. Ты очень голоден. Я закажу тебе носилки.

Он облокотился на стол у окна, и я с сожалением заметил, как исхудал
мой отец. Ему нужно было поесть мяса.

- Ты меня слушаешь? Маати - не просто деликатес, а что-то особенное,