Чтение 32–й страницы книги ~Море Дирака~

- Пересказанная шутка тускнеет, как плохо пересаженные цветы.

- Это тоже... откуда-нибудь?

- На сей раз, кажется, это лично от меня. Ты следишь за прибором?

- Конечно... Только стрелочка не шелохнется, как мертвая.

Он увеличил ток в сверхпроводнике и попытался сосредоточить мысли на
опыте. Но почему-то вспомнил, как неслись по желтому небу лиловые облака.
Потом он подумал, что все-таки напрасно не написал директору
объяснительную записку. Впрочем, это успеется и завтра.

- Ой! Прыгнула! На целых два деления прыгнула!

- Что? Не может быть! Это же на два порядка ниже упругости паров!

Он вскочил и хотел было кинуться к стенду, но почему-то представил
себе, что протягивает ей руки и кружит ее по комнате.

Он медленно опустился на стул, с удивлением ощущая, как колотится его
сердце.

- Не понимаю, что означает и прибор и стрелка, но чувствую, что это
очень здорово! Не надо никакого цирка, Миша. Я хочу остаться здесь, с
тобой. Возьми меня к себе в лаборантки.

- Скоро нас обоих попрут отсюда в шею, не спрашивая о наших желаниях.

- Да, - сокрушенно согласилась она. - Так оно, наверное, и будет. Но...
неужели всегда побеждает несправедливость? Ведь это ужасно несправедливо!

- Успокойся. И не вздумай здесь плакать. Следи лучше за прибором.

В сгущающейся темноте поползло время. Они следили за приборами,
отгородись друг от друга молчанием, уйдя в невыразительные, грустные
мысли.

- Зажги свет, - сказала она.

Он покорно встал и одну за другой включил все люминесцентные трубки.
Щурясь от внезапного света, вернулся на свое место и, внутренне борясь с
чем-то, принялся фальшиво насвистывать мотив популярной песенки.

Она сейчас же стала ему подпевать, отбивая каблучком синкопы:

Мама, мама, это я дежурю,

Я дежурный по апрелю...

- Почему так получается, Миша, что в книгах люди на каждом шагу говорят
о всяких умных вещах, а мы вот уже сколько сидим и ничего умного не
сказали?

- Книги врут.

- Ну, это смотря какие книги!..

- Все книги врут. Они дают как бы вытяжку из человеческой жизни. Мы с
тобой лет за десять наговорим кучу умных вещей, но все потонет в море
дурацких разговоров... Даже не дурацких, а просто обиходных. Не всегда же
философствовать. Нужно еще и работать, и отдыхать, и есть, да мало ли
чего... И при этом мы обмениваемся дежурными обиходными словами, которые
потопят то умное, что мы когда-нибудь выскажем. В книге же всего не
приведешь. Тогда бы ее пришлось читать да и писать целую жизнь. Целую
жизнь нужно было бы потратить, чтобы проследить чью-то чужую выдуманную
судьбу! Не слишком ли роскошно? Потому-то в книгах и дается выжимка
людских разговоров. Лишь то, что непосредственно относится к развитию
сюжета.

- Но герои часто говорят и об обиходном. О чем угодно они говорят.

- Это только так кажется, что они говорят о чем угодно. На самом деле
каждое их слово...

Внезапно погас свет. И сразу же раздался лязгающий грохот. Звон как от
разбитой посуды. Шипение и свист. В какой-то застывший миг Михаил видел ее
смятенный силуэт и беззащитно растопыренные перед глазами руки. Комната
странно накренилась. Ларису швырнуло к потолку, и она исчезла. Тотчас же
вслед за этим Михаил ощутил острую горячую боль в боку и потерял сознание.

Неловко сутулясь, точно ощущая тяжесть наброшенного на плечи халата,
Урманцев проскользнул в палату. Стоя в проходе между двумя рядами белых
коек, он осмотрелся. Все здесь показалось ему одинаковым. Многие спали,
натянув простыни до ушей, кто-то читал, лежа в пижаме поверх одеяла. У
одной из коек сидела женщина. Вероятно, она только что пришла, потому что
все еще вынимала из сумки пакеты и банки с вареньем. "Беда нивелирует
людей", - подумал Урманцев. Он почему-то вспомнил отступление под
Харьковом. Сплошной поток серых, изможденных лиц с запавшими щеками. Море
грязных, выцветших гимнастерок. "Все мы были похожи тогда друг на друга,
влекомые общей большой бедой".

- Валентин Алексеевич!

Урманцев вздрогнул. Над дальней койкой, стоявшей у самого окна,
поднялась и вяло затрепетала в воздухе рука. Прижимая к груди большой
ананас и кулек с апельсинами, Урманцев подошел к Михаилу.

Подольского трудно было узнать. Он сильно осунулся. Глаза провалились и
сухо сверкали, как у спрятавшейся в угольном бункере кошки.

- Здорово, кустарь-одиночка! - пробасил Урманцев, ясно ощущая
неправдоподобие взятого тона.

- Почему "кустарь"? - шевельнул губами Михаил.

- Не был бы кустарем, не лежал бы здесь. На вот... Надеюсь, тебе
повезло, а то мне недавно попался ананасище пронзительнейшей кислоты...
Ну, как самочувствие? Идем на поправку?

- Кажется, выкарабкался. Обещают недельки через три выписать.

- Ну вот! Видишь, как здорово! Я тут тебе две книжонки приволок, чтоб
не скучно было. "Сверхпроводимость" Шенберга и "Фиалки в среду" Моруа.
Кстати, тут есть одна вещица!

- У Шенберга?

- У Моруа. "Отель Таннатос" называется. Сильная штука. Как в пропасть
падаешь.

- Что нового в институте?

- Как всегда, ничего. День да ночь - сутки прочь. Нет, кроме шуток,
ничего нового. Сначала, конечно, пошумели, покричали, а потом все утихло.
Ты не беспокойся, все, как говорится, в норме.

- Расследование было?

- Ну, скажешь тоже, расследование! Так... Выяснили кое-какие детали...
Ты мне лучше ответь, могла ли такая штука у вас в цирке случиться?

- Не совсем понимаю.

- Ну, представь себе, что во время твоего полета в сверхпроводнике
упало напряжение. Ведь это же конец... Без сетки все-таки.

- Такого не могло быть. Сразу же включилась бы аварийная линия. Да и
ток в сверхпроводнике падает постепенно.

- Так чего же ты, дурья башка, здесь никакой аварийной защиты не
предусмотрел!

- Предусмотрел! Ведь в институтской сети на случай замыкания есть
блокировка. Вы же сами это отлично знаете.

- Да... Да! - Урманцев хлопнул себя по колену. - Об этом я и говорил.
Какое бы замыкание ты там ни устроил, во всем институте свет погаснуть не
мог. Я покопался в твоих обломках, подсчитал, проверил по схеме
электроснабжения. Не получается!

- Что не получается?

- Не по твоей вине в сверхпроводнике исчез ток. Произошло что-то такое,
отчего к черту полетела вся блокировка. Какой-то мощнейший отъем энергии.
Только этим можно объяснить мгновенное исчезновение потенциала в кольце.
Вообще дурацкое совпадение! Надо же было этому случиться, когда магнитный
поршень находился в верхней точке! Он грохнулся с высоты и разлетелся, как
стеклянный.

- Еще бы, почти абсолютный нуль!.. Но что могло произойти?

- Просто ума не приложу!.. Я по счетчику проверил. Расход энергии
колоссальный. Но что? Куда? Бог его знает! Главное, что во всем институте,
кроме тебя, в лаборатории никто не работал. Если не считать этого стилягу
из девятнадцатой комнаты. Как его?

- Мильчевский?

- Во-во, Мильчевский!.. Но он и экспериментом-то непосредственно не
занимается. Я, правда, пытался проверить, что там у него делается, но Иван
Фомич поднял такой крик... Получилось, будто я хотел увести расследование
с правильного пути! Впрочем, что Мильчевский тут ни при чем, я был уверен,
поэтому и не стал настаивать... Что же все-таки произошло? Не дает мне это
дело покоя. Никак не дает!

- Может быть, неучтенный эффект, связанный с высоким вакуумом?

- Какой был вакуум?

- Десять в минус четырнадцатой.

- Ого! И это за счет парящего поршня?

- Да. Два порядка.

- Молодчина! Наконец-то мы попытаемся промоделировать процесс рождения
виртуальных фононов. Ну, об этом потом! Тем более что к нашей грустной
истории вакуум отношения не имеет... Ладно. Поговорим о чем-нибудь другом.
Как ты себя чувствуешь?

- Отлично. Вы уже меня об этом спрашивали.

- А я еще хочу спросить! Для убедительности. Какие у тебя планы на
дальнейшее?

- Выписаться из больницы.

- Это само собой. А дальше?

- Работать, если не выгонят.

- Не выгонят. Я, пока ты здесь лежишь, соберу твою установку. Уж мне-то
никакой Пафнюков не помешает! Если разряд даст положительный эффект -
пойду к директору, к президенту, в ЦК. Можешь не подавать мне руки, если
мы не перенесем эксперимент в космос.

- В космос? Зачем?!

- Нужен космический вакуум. В лаборатории нам такого не получить... А
тебе здорово повезло!

- В чем?