Эта ДНК обладает страшной разрушительной силой. - Второв сморщился и сжал
кулаками виски.
пыли на нашем телемикроскопе. Оказалось, что пыль целиком состоит из
молекул ДНК. Нуклеиновая кислота съела корпус "В"! Молекулы бетона,
известки, дерева и полимеров она превратила в длинные спиралевидные
цепочки. Уму непостижимо! Это невероятно! Это невозможно! Но это
произошло. Я видел собственными глазами. Я написал объяснительную записку
еще до того, как узнал об исчезновении Фролова, а затем сообщил об этом в
докладной. Но тайна остается тайной, я об этом все время помню... Да,
простите, я опять отвлекся. В общем, после разговора со следователем я
сажусь в машину и еду за город, к Филиппу, в злополучный Институт
биохимии. Филипп принялся было меня успокаивать. Поезжай домой, отдохни,
на тебе лица нет, и прочее. Я ему говорю, что мышление не зависит от цвета
лица и выражения глаз. Ну, стали мы с ним ломать голову вместе, но так
ничего и не придумали. Да, совсем забыл: перед отъездом мы с Филиппом
позвонили вдове Кузовкина. Филипп сказал, что следует посмотреть его
домашние записи и документы. Может быть, там найдется указание на
интересующие нас обстоятельства. Позвонили. Вдова разговаривала с нами
очень нелюбезно и сказала, что к ней полгода назад обращалась с подобной
просьбой некая Манич. Она ей отказала, а все служебные материалы передала
в президиум, в личный архив академика. И тогда мы с Филиппом решили
покопаться в личном архиве.
сигаретой.
Официальные бумаги, разные статьи, доклады, сообщения, выступления тоже не
принесли желаемого результата. Во-первых, они не имели никакого отношения
к интересовавшей нас теме, а во-вторых, в них почти ничего нельзя было
понять. Эклектический бред. Тем более, что за последний год старик не
написал ни одной статьи. Но зато в архив академика попал его настольный
календарь, переданный, очевидно, вдовой. Почему календарь, непонятно, но
тем не менее календарь оказался в архиве. На листках календаря Кузовкин
подводил итоги дня и намечал дела на завтра. Иногда философствовал, иногда
писал стихи или анекдоты. Там было все: формулы, рисунки, таблицы,
отдельные цифры, планы. Очевидно, вдова по чисто формальным внешним
признакам приняла этот календарь за очень важный рабочий документ. И он
действительно оказался важным. Мы с Филиппом внимательно просмотрели его и
заметили одну интересную особенность в записях.
невразумительными. С точки зрения здравого, нормального человека, это
невероятный сумбур, разобраться в котором нет никакой возможности.
Например, на календарном листке за семнадцатое января дается подробное
описание пропуска на завод бытовых автоматов. Запись такая: "...Вчера в
течение тридцати - сорока секунд видел пропуск в руках гражданина,
ехавшего со мной от Вори до первого Зеленого кольца. Пропуск в
темно-зеленой пластмассовой, истертой на сгибе обложке, на левой стороне,
вверху, жирным шрифтом напечатано: "Завод бытовых автоматов"; ниже -
пропуск номер 1345/31; Фамилия - Потапов; Имя и отчество - Геннадий
Николаевич; еще ниже - действительно с 4.1 по 31.12. Графа "продлен с...
по..." не заполнена. Слева фотография и круглая чернильная печать на ней,
надпись на печати разглядеть не удалось. Совсем внизу напечатано слово
"регистратор" и подпись в виде двух заглавных букв: ЛЕ. Под чертой: Тираж
50000. Московская типография N_50 Главполиграфпрома, ул.Маркса-Энгельса,
1/4. Нет, каков я!"
страниц календаря исписаны цифрами и подпись - "Анна Каренина", часть 1,
глава 1, стр.20-23". Оказывается, Кузовкин решил закодировать в двоечной
системе отрывок из романа. И опять приписка: "Каков я молодец!" Потом идет
подробнейшее описание билета на вертолет, с указанием цвета, помятости,
номера, тиража, типографии, и рядом - детальная схема летающей модели
самолета. Все размеры и материалы указаны с умопомрачительной дотошностью.
Филипп посмотрел и сказал, что сейчас таких моделей уже не выпускают, их
делали много лет назад. И так далее.
друг на друга ледяных глыб. Что-то с треском крошится, что-то рвется,
ломается, летят осколки льда и водяные брызги. Грохот, шум, ничего не
разберешь... Но вот одна фраза, которая подняла занавес над тайной, не до
конца, конечно, но все же... Послушай, что он пишет: "Нам очень повезло,
что Р..." Это Рита, очевидно. "...испугалась, когда ампула с препаратом и
подставка под ней стали рассыпаться. Уже образовалось изрядное количество
этого серебристого порошка, как Р. вскрикнула от страха и дернула
рубильник в другую сторону, включив установку на полную мощность, и
процесс прекратился... Значит, реакция идет в направлении синтеза только
до 70000 единиц! Пою тебе, бог случая". И еще что-то не совсем понятное:
"Нужна была гибель Седого, чтобы Р. наконец согласилась. Скоро начнем, и
пусть меня не осудят - все это, наконец, касается только нас двоих".
папку.
материалы и наблюдения..."
ты думаешь, Рита очень любила своего академика?
высвободился. - Она преклонялась перед его талантом и... любила, одним
словом.
познакомиться с бумагами Риты?
появилась идея. Что, если попытаться воссоздать образ этой женщины. Чисто
художественно, конечно. И настроение у меня сейчас самое подходящее.
фактов маловато и все так запутано.
доказательство, его в дело не подошьешь, а впрочем, почему бы и нет? Пиши,
а я лягу спать, у меня что-то голова разболелась...
он проворочался еще часа два на твердой и тяжелой, словно вылепленной из
влажной глины постели. Один раз, выходя курить, он увидел, что она еще
работает в его кабинете. Оранжевые клубы табачного дыма плавали вокруг
люстры. В кухне тихо позвякивала посуда. Мать, наверное, не ложится из-за
Вероники.
перед внутренним взором встал Артур. Даже запахло наркотическим дымом его
табака. Кроуфорд рассказывал, что он выделил свою загадочную
неорганическую ДНК из углистого хондрита. Но и теперь Второв не додумал до
конца. Уснул тревожным и неглубоким сном. Мысли потонули в забытьи, а
беспокойство осталось. И мучило во сне.
ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ
Второв стал читать:
бумагу. Были и другие, оставившие более сильное и яркое впечатление, но
моему сердцу дорого именно это. Может, потому, что все произошло до
катастрофы? Не знаю, но, когда я думаю о Дигляре (так потом прозвали
седого пса), у меня вновь возникает ощущение тревоги и ожидание несчастья,
такое же, как и тогда, перед взрывом. Это неприятное, тяжкое чувство
делает воспоминание ярким и достоверным, хотя мне сейчас грех жаловаться
на плохую память.
утомительные вечера в самом начале весны, когда небо становится
многоцветным и ярким. Дул сырой морозный ветер, и мы порядком замерзли. Он
ужасно упрям. Сколько я его ни убеждала, ни за что не хотел садиться в
машину.
стариком считаю?
избежать. В последнее время он все чаще возвращается к этой теме. Я
поняла, что мысль о старости становится манией, идефикс, и всегда
старательно избегала этой темы.
я не слышу его, а я все-таки слышала, видела, и сердце мое сжималось от
боли. Плакать я не смела. Он терпеть не мог слез и становился злым и
жестким, как хирург в операционной. Ведь все равно с этим ничего нельзя
Прозоров Александр
Курылев Олег
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Соломатина Татьяна
Каменистый Артем