АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
И тут возрадовались еще больше, взмолились, закричали от приступа тщеславья и гордыни:
- Мы - богоизбранный народ! Мы богоносны и суть святые каганы! Нам царствовать над миром!
А царствовать хотелось всем, и задние, кому не доставалось места даже в первом зале, кто оставался во дворе, стремились во второй и третий - в подзвездное пространство. И в жертву понесли детей, давя бессчетно, и стариков, которые и мертвыми будучи тащились вкупе с живыми, ибо в сей толпе уж никто не мог бы пасть на землю. Победный рев, безумный смех и смертный крик - смешалось все, и чудо совершилось: хазары уместились в башне, двор опустел! Из жертвенного зала, теснясь все больше, народ карабкался вверх, и скоро под куполом толпа так уплотнилась, что наконец слилась, незримо сделавшись текучей, ни живой, ни мертвой, безликой и бесформенной, однако же могучей и липкой, суть веществом смолоподобным. Всяк, кто приближался к ней иль коготком касался, вмиг увязал и растворялся.
И в новой ипостаси она была способна принять в себя не токмо весь Саркел...
Однако же, заполнив подзвездный мир, смола сия огрузла и вскипела; сакральное пространство вдруг лопнуло, и купол, словно нарыв, разверзся, а башня раскололась надвое и стала изливаться, как грязевый вулкан...
Князь Святослав тем часом отвел дружину от Саркела и воеводе старому велел позвать союзников - божественных и диких властителей степи, суть гузов.
- Скажи, пора пришла шакалам, тут есть чем поживиться. А за поживу пусть город сей сотрут с лица земли.
Едва Свенальд умчался в степь, князь Претича позвал.
- А ты, сведомый странник, возьми своих раджей и на перепутье сем поставь то, что стояло здесь от сотворенья мира - суть Вежу Белую, поелику отныне Путь Птичий отворен, а срок придет - и ступим на тропу Траяна...
12
Русь еще не ведала ни о походе Святослава, ни о победе над каганом хазарским и взятии Саркела. Сам князь гонцов не посылал, ибо не тщеславья ради мерил степь ногами и супротивника искал; купцы, разносчики вестей и слухов, в предзимье на север не ходили, напротив, - вкупе с птицами на юг спешили до снегов. Их караваны, достигнув Дона, шли далее обозом вдоль берегов или в ладьях сплавлялись, в пути считая прибыль и убыток, поскольку путь лежал через Хазарию, где в сию пору мытари, словно степные волки, добычу поджидали. И всякий раз на порубежье брали мало, не златом чаще, но товаром, к тому же утешали, что ныне на всем пути не более берут. Иные гости верили и плыли Доном дальше, мимо Саркела на море Русское, иные же, повадки зная, у Камышина ладьи тащили в реку Ра и шли через Итиль, дабы избегнуть сборов: там, у устья, Светлейшая река, подобно солнцу, лучами расходилась перед Хвалынским морем - суть тысячей путей! И не на каждом сидит мытарь... Сия надежда согревала и тешила в дороге, и бывало - молва ходила средь гостей - кому-то удавалось пройти сквозь таможни, сбор заплатив единожды.
Иначе возле Итиля, Семендера на реке Кубань или Саркела пред караваном, будь он ладейным, конным, пешим, преграда вырастала: коль на воде, то цепь иль дерева, обвязанные цепью, на суше - грабы, суть воины хазарские с кривыми саблями, чтоб вспарывать тюки. И начиналось тут мытарство: куда б ни шли купцы - с теплых морей к студеным или напротив, - весь товар учету подлежал и записи в "талмуд", дабы взыскать за каждый в сей же час или потом, когда он будет продан. А злато и серебро из кошелей ссыпалось в блюдо с дырою посредине и мешком, и те монеты, что проваливались вниз, и были пошлиной; при этом мытари произносили: дескать, мы злато не отняли, это нам бог послал, а те, кого мытарили, вздыхали, мол, что упало, то пропало...
Тот гость, кто не желал остановиться пред таможней иль в хитрости пускался, мог всего лишиться в единый миг: дерева и цепи над водою ладьи топили, а грабы грабили на суше.
В сей год гостей не ждали, и не встречали мытари на порубежье, чтоб толику взыскать. Притопленные цепи не вздымались и у таможен не было ни лодий, ни лошадей и ни живой души. В смущении великом караваны проплыли дале, к Камышину, и встали здесь держать совет - невиданное дело! Иль что замыслили хазары, иль мор на них напал, иль Дон вспять повернул: по берегам ни одного соглядатая, кои в иные времена лисицей рыскали за караваном! Долго разноязыкий приглушенный говор, как борть пчелиная, гудел, покуда гости из Царьграда не тронулись к Саркелу, из иных же стран - суть персы, хинди, чина - направились на Ра. С опаской плыли, в предчувствии беды, и когда узрели близ Итиля поднятые цепи - вздохнули облегченно: здесь мытари! И встав на якорь, ждали, когда велят причалить, однако минул день, другой, а с таможни ни звука, ни дыма, ни стрелы. Итиль стоит на месте, на стенах стража, однако будто вымер! На третий день послы приплыли к берегу и, прихватив дары, на пристань вышли: учетные ряды пусты, "талмуды" наземь брошены, и ветер свищет.
- Эй, мытари! Возьмите с нас! - порядка ради покричали. - И отпустите с миром!
В ответ лишь снег пошел и застелил туманом городские стены. Тогда послы, осмелившись, сами цепь спустили и к кораблям своим! И весть по миру понесли: хазары пошлины не взяли, должно, пресытились или с ума сошли!
А греки, плывшие по Дону, и вовсе зрели чудо. Не токмо таможни - Саркела нет на берегу! Ни руин, ни камня, словно сквозь землю провалился господним промыслом! Творя молитвы и крестясь, царьградские купцы то в ужас приходили, то ликовали и велико смущались: там, где когда-то стоял Митра с факелом свободы, умельцы-зодчие, суть варвары с брадами, возводят вежу - строенье древнее из белого резного камня, весть о коем жила еще в легендах.
И при сем поют на языке, неведомом и грекам просвещенным!
Мир не поверил сиим слухам, однако же молва, как эхо, от берегов заморских отразившись, в Русь принеслась, и земли все, от севера до юга, ей вняли, поелику еще раньше весть сию птицы принесли на крыльях. В пору предзимья, когда все стаи, простившись с родиной, умчались в полуденные страны, перевернулось все! Стрибожьи ветры вдруг задули и тепло примчали - запах морской волны, плодов, вина: не осень суть, весна пришла вне всяких сроков, и дерева зазеленели, буйный цвет, ровно огонь, сквозь Киев пролетел и белым вездесущим валом ушел в Полунощь. А за ним - вот истинное чудо! - вернулись птицы, и крик их радостный для уха Гоя понятен был: свершилось! Иные же, кто слух давно утратил и вострый глаз, взирая в небо, страшился и гадал - к добру ли, к худу в студеный месяц лебеди вернулись? Ой, будет мор или потоп вселенский...
Великий волхв Валдай в чертогах Рода, едва почуяв жар ветра, дух стран полуденных, в тот же час вздул угли жертвенника под лучезарным куполом и бросил на огонь последнюю щепоть травы Забвения.
- Владыка Род! Свершилось! Твой сын, с кем плотью поделился, рок исполняя свой, вступил со змеем в поединок и голову одну отсек! Свободен Птичий Путь!
Дым Вечности втянулся в небо и растаял.
- Добро, наместник... Сей поединок зрел и сыном погордился. Да жаль, он смертен. Я буду тосковать...
- Его погибель ждет? - Валдай чуть веки приподнял - не Свет увидел горний, лишь его отблеск, едва не ослеп: пятно в очах застыло...
- Всех смертных ждет погибель, - багровый луч упал на жертвенник. - Кто ступит на тропу Траяна? Мне тяжко бодрствовать, волхв... Я быстро постарею. Пошли же внука, пусть принесет травы Забвения.
- И сам бы тронулся в дорогу, но змей еще свиреп, две головы имеет и не уполз из устья Ра.
- Что сын мой медлит? - Свет возмутился. - Одну отсек, и эти пусть отнимет! А труп бездыханный утопит в море!
- Не гневайся, Даждьбог! Ты создал сына человеком, и то, что по плечу в единый час свершить богам - ему потребуется время. Князь прикоснулся к Тьме, ему след дух перевести, насытить душу светом, прежде чем сделать новый шаг. Что для тебя пылинка света - для человека подвиг.
Род заворчал - Перун свой крест на небесах поставил и громом окатил, того и не позрев, что ныне студень.
И наконец промолвил:
- А кем бы я его создал? Богоподобным? Творящим чудеса, а значит, суть неправду?.. Нет, быть сыну человеком, ибо дела земные - воля ваша, внуки. Надейтесь на меня, но не плошайте... Да так и быть, я помогу ему. Свой луч подам, суть длань... Ты же, наместник, ступай и принеси травы! Пора мне Время коротать...
И горний свет угас, лишь тонкий отраженный луч застыл на угольке, храня огонь небесный...
Княгиня же тем часом, заслыша шелест лебединых крыльев, на миг тоской объялась: ей посох вспомнился - суть путь в чертоги Рода - и крик младенческий. И будто бы на миг дряхлеющая плоть наполнилась вином - взыграла кровь, не знавшие кормленья перси, давно обвисшие, в морщинах, вдруг всколыхнулись, и сосцы заныли, как будто подкатило молоко, откликнувшись на крик дитяти. Дух защемило, пред очами - исток Великой Светоносной Ра и банька, где царица вод вкупе с кикиморой ей возвратили младость...
- О боже мой! - воскликнула она, встряхнувшись. - Прости меня, грешна...
За дверью княжеских покоев не тиун стоял - чернец, ей данный в услуженье самим царем, но не слуга, а боле надзиратель. Он бдил и на всякий шорох немедля нос в дверную щель совал.
- Звала меня, княгиня?
- Я бога позвала! - притопнула она. - Вон с глаз моих!..
Чернец исчез, а Ольга, ныне же Елена, окно открыла: клик лебединый вновь всколыхнул ее, заставил душу сжаться. Она предстала пред иконой, дарованной царем - Христос был грозен и назывался Спас Ярое Око.
- Помилуй мя и не строжись. Что взять с рабы? Слепа, глупа и гнева не достойна... Ну будет, не сердись. Мне птицы не дают покоя, душа стремится ввысь... А ведаешь ли ты, что се за знак, когда в суровый студень сады цветут и лебеди летят? К добру ли, к худу?.. Ну что молчишь?
Господь не отвечал, и лишь почудилось, взор подобрел - знать, снизошел, простил...
- Услышь меня! И чудо сотвори: пошли мне весть от сына. Отрезанный ломоть, да ведь болит душа... Где ныне пребывает? И жив ли? Мне мыслится, недобрый знак... Утешь рабу?
Раба, раба... Когда-то сей удел и слово низкое ей слух вспороло, ровно засапожник, но мудрый Константин, трясясь от немочи и страсти, поведал ей:
- Ты господу раба - не человеку. Сие за честь почти. Я император всемогущий, я - византийский властелин и господин всего живого, что есть в империи. Но тоже раб пред богом. Покорность и могущество - вот жив чем просвещенный разум. Оставь свой варварский обычай повелевать, не преклонив колена даже перед богом. Смири свой дикий нрав...
Она почти смирила, однако клик лебединых стай и голос их высокий не токмо пробудил весну до срока, но и память. Теперь она тянула в путь, искушала греховным помыслом! Не прогонять бы монаха, к себе покликать и исповедаться, принять и понести покорно наказание - епитимью, и душа б, смущенная нечистой силой, утешилась в молитвах и поклонах. Княгиня же, напротив, закрылась на засов, икону убрала в киот и, крадучись, как тать, на гульбище пошла: там, в потаенном месте, был идол сбережен, бог - покровитель княжеский, Перун. Под шорох птичьих крыльев она извлекла болвана, смахнула пыль.
- Ну, здравствуй, громовержец... Почто так зришь? Княгини не признал?
Перун молчал и, очи вперив в дряхлый лик старухи, налился гневом - еще чуть-чуть, и молнией сверкнет. Как будто сговорились с Христом и теперь ярили свои очи...
- Ну, будет, не сердись. Пристало ль старому?.. Спас - бог юный, ему простить не грех, когда он грозно смотрит. А ты-то что взъярился? Да, приняла Христа, сменила имя, но ведь не первый раз. Была Дариной, Ольгой, ныне же - Елена... Рок изменила свой? Но ты же знаешь, я теперь старуха и давно вдова. Сей рок до смерти даден...
Перун не внял словам и ус свой вислый, золоченый, плотнее закусил. И словно в рот воды набрал.
- Зрю, ты тоже не утешишь... О, боги, боги! И с вами тяжко, и без вас нельзя...
Отправив покровителя на место, княгиня внука вспомнила - вот кто тоску изгонит и отвлечет от дум! Привычным ходом тайным она проникла в мужскую половину и склонилась над ложем Игоря. Владимир спал, но беспокойно: десницей рыскал окрест себя, шептал:
- Меч... Где меч мой?.. Я зарублю тебя! Или внезапно открывал глаза, тянулся к собственному горлу:
- Душат! Они душат!.. Престол пришли отнять?!
Не игры снились, не забавы, в коих сей отрок день проводил - сны мужа грезились... Она хотела уж неслышно удалиться, но княжич вскинулся, привстал:
- Ты кто? Ты кто, старуха? Зачем пришла?.. - рукою заслонился. - Нет, не хочу! Изыди! Я мал еще!.. Нет! Не мой черед, бери по лествице!
- Се я, неужто не признал? - намеревалась дланью огладить волосы, да отрок отскочил, зажался в угол.
- Признал... Признал! Ты смерть! Но почему за мной? Поди же к Ярополку! Или к Олегу! Небось, престол - так старшим достается! А смерть - так мне?!.
- Проснись, внучок! - княгиня испугалась. - Я бабка суть! Княгиня Ольга! Отверзни очи и позри!
И осветила себя свечою. Владимир же напрягся, замер и вмиг испариной покрывшись, свял.
- Теперь признал...
- И слава богу! Ночь душная, шальная, кругом нечистый дух - дурное снится...
- Мне не снилось... То братья приходили, то смерть пришла, и все смеялись...
- Се сон! - корявою рукой она достала внука, приласкала, - Привиделось тебе! А братья-то далече, со Святославом ездят, и вести никакой...
- Да нет, княгиня! - княжич оживился. - Вот здесь стояли... Так был Олег, так Ярополк, и надо мной смеялись - рабичич... - и злобой налился. - Запомни, бабка: придет мой срок, я их убью!
- Опомнись, внук! Не захворал ли часом?.. Они же братья! В вас кровь едина!
- И все равно сгублю. Они кичатся благородством!.. В наследство им престол и власть, а мне?!.
- Да полно же, Владимир! - княгиня засмеялась, однако ей было страшно. - Достанется тебе и власти, и престола. Поносишь еще бремя, насидишься, покняжишь... И имя-то тебе - Владимир! Дай срок, и повладеешь миром. Покуда ж отрок, живи бездумно, наиграйся всласть.
- А чем я отличаюсь? - ей княжич не внимал, в очах блистала лихорадка. - Почто отец ко старшим благоволит, коль кровь едина?.. Нет, знаю, презирает! Я сын рабыни!.. Но в чем я виноват?!
- Какие мысли тебя гложат! Отринь их!.. Так угодно богу, что ты родился от ключницы. Без воли господа ничто не сотворится... Ведь ты же Святославич! А презирал бы тебя князь, давно б из Киева отправил, вкупе с Малушей, а он вас держит рядом, под кровом теремным. Когда как матери иные в Родне.
Владимир встал, объятый думою глубокой, измерил отроческим шагом покои деда, меча его коснулся, шелом потрогал, однако же изрек, как муж бывалый:
- Я буду править миром. И прозываться - каган.
Оторопев, княгиня осенила себя крестом: сии слова слыхала! Когда у Святослава в кормильцах был Аббай, детина их твердил, и блеск очей при сем был сходен...
- Кто же сие сказал? - спросила осторожно.
- Се я сказал!
Молитву в мыслях прочитав, княгиня укрепилась и молвила:
- Не по годам рассудок, мужская речь и воля... Поелику же так, ты должен знать: будь ты царем, каганом иль князем - всяк властелин силен и стоек, когда есть бог и вера. Вот император византийский стоит над миром потому, что сердцем со Христом. Ведь и правителю необходим заступник перед всевышним, спаситель, утешитель...
- Мой бог - Перун! Мне гнев его по нраву. И любо зреть, когда с небес сей властелин бросает молнии! Когда окрест меня стихии полно - ветер, тучи, тьма и огненные копья жалят землю! И гром гремит!.. Се мой кумир, княгиня, и я желаю быть ему подобным. А чтоб достичь сего, мне след свершать деяния, кои под силу лишь богам свершать. Земные люди пребывают в страхе, они мелки, подобострастны пред всяким, кто хоть чуть сильней. Живот их господин! А надо не бояться смерти!..
- Но ты же, княжич, испугался, когда во сне пригрезилась старуха, - заметила княгиня благосклонно. - И закричал...
И натолкнулась на жесткий, дерзкий взгляд.
- Не я се закричал, а раб во мне. Кровь матери проснулась!.. Но я ее исторгну! Никто не бросит в очи - ты рабичич! Некому будет корить...
Вновь устрашилась Ольга, сквозь речь Владимира услышав глас детины-князя, но в следующий миг шум за дверью отвлек ее: холопы княжьи кого-то не пускали, гремели бердышами о булат, ругались и сотрясали терем.
- Что за ристалище? - княгиня распахнула дверь, - И в час ночной! Эй, тиуны?!.
И тот час приумолкла. Лют Свенальдич с мечом в деснице прорывался чрез гридницу:
- Пустите! Мне нужна сестра!..
С той поры, как воеводский сын преставился прилюдно, а потом воскрес, сказавшись чудотворцем, княгиня более его не видела: молва ходила, будто бы Свенальдич по русским землям бродит, разнося свет христовой веры, а то говорили, в паломники подался, ромейским кораблем уплыл за море, и пешим, по пескам пустыни, дошел до Палестины, где поклонился гробу господню. А поп Григорий, однажды помянувши Люта, именовал его блаженным, советуя простить за то, что не воспринял сына. Мол-де, он божий человек, почти святой...
Княжич Владимир, недовольный шумом, в дверь выглянул и раб в нем испугался...
- К тебе иду, сестра! - воскликнул Лют, завидев Ольгу. - Я знаю, ты здесь - холопы не пускают!.. Да что я зрю? Где же твоя краса?..
Она свечу задула: теперь всякий бродяга о красе пытает и очи колет... Махнула тиунам, и те, косясь на Люта, в недовольстве ушли из гридницы.
Прогнать бы, да ведь блаженный, в святые земли хаживал...
- И с чем же ты явился, странник, в столь поздний час? - спросила сдержанно.
- В столь ранний час, - поправил блаженный. - Уж утро на дворе. К тебе бежал, не первый день в пути. Устал с дороги...
- Ответствуй! - прикрикнула княгиня. - Мне недосуг с тобой...
- Я весть принес, сестра, в Руси о коей не слыхали, но мир весь вздрогнул, ее прослышав. Дозволь присесть, не скорый разговор, да и с ног валюсь...
- Присядь...
Лют бодрым шагом по гриднице прошелся и выбрал место - княжье, суть золотой престол. Уселся, рассмеялся:
- Добро на троне, отсюда все видать!.. А не подашь вина?
- Ты прежде свое слово молви!
- Вина бы, горло промочить... Да ладно, коль холодно встречаешь. Ну, слушай! Твой сын, с кем трон сей поделила, победу одержал! Извечный супостат - Хазарский каганат, пал пред его напором. А сам Святослав сошелся в поединке с их каганом и голову срубил.
- Ну, слава богу! - перекрестилась Ольга, ища очами образа - не отыскала: в мужской половине терема, тем паче в гриднице, их не было.
- Да погоди молиться, - прервал блаженный, - послушай прежде... Город их, Саркел, сакральную столицу, где богоносный каган Иосиф с господом говорил, взял приступом и гузам подарил на разграбленье. А после велел с землей сровнять. Теперь Саркела нет, два города пока стоят, Итиль и Семендер, да все одно он покорил Хазарию, ударив ее в сердце. Дни сочтены ее: в сей час твой сын с дружиной, словно с небес спустившись, Итиль в осаду взял.
- Храни его господь! - воскликнула княгиня, сияя в радости. - То, что не достиг мой тезоимец, свершилось! Две сотни лет упырь сей кровь сосал! Никто из воевод и государей приблизиться не мог ко граду стольному - мой сын уж взял Саркел и ныне у стен Итиля! Ай да князь! Светлейший князь! А я гадаю: отчего весна пришла в студеный месяц? С чего вдруг птичьи стаи летят в полунощные страны и радостно кричат? Природа возликовала!.. Эй, слуги! Подать вина! Вкатите бочку!
- Годи, сестра, - вновь радость оборвал Свенальдич. - В природе что-то сотворилось, восторг, весна... Но тебе, княгине, и в твои лета ли эдак ликовать? Не девка... Послушай, что скажу.
- А ты не лжешь мне, Лют? - вдруг усомнилась Ольга. - Насколько знаю, к исходу вересеня князь на Змиевых валах стоял и, слышно, зимовать хотел...
- Вот тебе крест! - блаженный с достоинством перекрестился. - Весь мир изведал сию весть, царь Константин послов послал, чтоб выведать, как князь ведет войну. А персы рыщут по Хазарии с надеждою позреть дороги, коими твой сын и сам проходит по степям незримым и дружину водит. Да что там говорить, весь мир оцепенел и устрашился! Се токмо Русь в неведеньи...
- Чего же устрашился? Похода дерзкого? Победы Святослава? Иль славы ратной?
- Погибели хазарской.
Из покоев мужа, дверь чуть открыв, смотрел Владимир, слушал...
- Чудно ты речь плетешь, - княгиня знаком отослала холопов - те с бочкою вина спешили в гридницу. - Не мир ли сей страдал от каганата, давая дань и пошлины? И не цари ль хазарские бросали ему вызов, держа в руках торговые пути и власть над златом? Государям бы ныне слать не послов, выведывающих тайны ратные - дары со всех концов, оружие, коней, свои дружины. Иль напугались, Святослав сам сядет на устьях рек и берегах морей?
- Да нет, сестра, мир ведает: князь презирает злато, - со вздохом сообщил блаженный. - И всю добычу гузам отдал, себе не взял и витязям своим не позволяет брать одной монеты на прокорм. Ну, истинно святой! Зато на месте, где стоял Саркел, он ставит белую вежу - храм варварский!
- Так храма устрашились? Но Вещий князь мне сказывал: там сия вежа была от веку и два ста лет назад хазары ее низвергли. И белых веж подобных довольно по Руси. Ужели просвещенные ромеи сего не слышали?
- Варварского храма след нам с тобой страшиться, сестра, - заметил Лют Свенальдич. - Заместо веры христианской к нам потечет скверна из стран полуденных... Да суть не в том. Должно, ты вместе с младостью своей и красным ликом ромейскому царю оставила и мудрость, коль в толк не возьмешь никак, почто весь мир в смущении и страхе. Добро, я сам скажу... Все войны, что вели государи с Хазарией, в союз соединившись, лукавые се войны, и гнев, и недовольство их - обман. Будто б исполчатся против каганата, и рати сходятся на бранном поле, тем же часом тайно послы хазарские, суть рохданиты, к государям спешат с дарами - все более со златом. А чтобы не ударить в грязь лицом перед союзниками, всяк властитель, будь то ромейский император, султан или король, в тайне от других сей дар возьмет, но рати не отводит - будто хазар воюет. Вот так и длилось два ста лет! При каждом государе свой рохданит стоял, и как наступит срок - дары преподносил в казну. Она ж у всех пустая! Сестра, ужели ты слепая? Позри кругом! Все ищут злата, злата, злата. Все жаждут накопить его, собрать, завоевать - не бога ищут, не благости его, не истины, а злата. Позри, весь мир повязан златом!.. Поскольку каганат сплел из него сеть тонкую, незримую, и всех властителей опутал. Купцы всех стран челом им бьют - житья не стало на путях, хазары обирают и грабят караваны, а они еще и с них налог в казну, мол на войну с каганом. Кроме сего, послы таинственные давали злато в рост царям, когда те вздорили с соседом и распрю учиняли. А чтоб казну пополнить, иные же цари через рохданитов сами приращивали свой достаток...
Да знала б ты, княгиня мудрая, в чем был исток той смуты, когда на Русь призвали варяжей править, когда твой тезоимец Олег пришел вкупе с Руриком и братьями! Порядка-то не стало с той поры, как и князи русские угодили в сии сети. Сначала Гостомысл попал и был повязан златом, с него и началось.. Ох, липки были сети! Аскольд и Дир, достойные мужи из Рурикова племя, и те не избежали сей участи. За что их зарубил твой Вещий князь и покровитель?.. И вот теперь твой сын, гордыни ради и тщеславья, не Саркел разрушил, и не Итиль осадой обложил - весь мир. Он сети разорвал и покусился на его устройство, где все повязано и тайной вековой, и златом. Да, сей мир несправедлив, обманчив и коварен, да ведь порядок был! А Святослав посеял хаос! Ты же гордишься им... Он - варвар! Твой крестный, император, нынче растерян, но минет срок - придет в себя. И весь союз лукавый!.. Как станут пополнять казну? Кто принесет им злато? Самим купцов трясти и грабить? Ведь не с руки сие творить царям, о коих слава просвещенных. Знать, путь един - военная добыча. А где ее добудут? Чьи земли позорят?
И сей вопрос, как птица, залетевшая в окно, забился под сводом гридницы над золотым престолом.
- Ты тайну мне открыл, - призналась Ольга. - Сего не ведала...
- Так знай!.. Сейчас еще не поздно, еще есть время беду грядущую оборотить назад, - Свенальдич сел поплотнее - трон в пору был. - Возьми свою дружину и скачи к Итилю, на реку Ра. Князь ныне, как довольный кот, с Хазарией играет, ровно с мышью полузадавленной. То отпустит, то лапою прижмет... Успеешь! Вразуми его, поведай тайну, что я тебе открыл, и пусть уйдет из каганата, не довершая дела. Скажи, довольно и победы над Саркелом, чтобы хазары почитали Русь на долгие века. И заключив мир с каган-беком, составьте договор... А на каких условиях, я продиктую.
- Но ежели Святослав не пожелает меня слушать?
- Ты мать ему и старшая в роду!
- Строптивый он, своим умом живет...
- Укоротим строптивость! В его дружине мой отец и полк наемный. А князь не платит и брать добычу не велит, все отдавая диким гузам. Мало того, заставил и свое злато наземь бросить! Шепнуть на ухо и пойдет молва, дескать, отнять бы след свое у гузов.
- Да знаешь, Лют, отец твой выжил из ума и князю присягнул служить за веру - не за злато. Блаженный усмехнулся:
- Умом он крепок, как булат, и не смотри, что стар...
- Да я стара, чтоб быстро ехать. Еще в такую даль - на устье Ра...
- Ты тихо поезжай, но впереди себя пошли гонцов.
- Не знаю, как и быть, - княгиня растерялась. - Ты мне глаза открыл, поведал тайну... И жутко стало, и думы тяжкие... Послушай же, Свенальдич, открой еще одну!
- Спроси - открою, коли знаю.
- Ты так и не поведал, где отыскал серьгу - знак Рода? Ведь ты ее вернул? По всей земле искали кормильца сына, зловещего Аббая - не сыскали. Где ты его нашел? И как с серьгою он расстался?
- Я боем ее взял! - похвастался блаженный. - Кормилец же сыскался у истоков Ра, где ты бывала. Спешил в чертоги Рода. Я зарубил его и завладел серьгой... Да много утекло воды, тебе б, сестра, подумать надо об ином...
- Вот я и думаю. Всю жизнь являешься ко мне и тайны открываешь... - растворив окно, княгиня запустила в гридницу щемящий дух весны и голос пролетавших стай. - А кто тебе их доверяет? Из кладезя какого ты черпаешь сей мед хмельной, чтоб потчевать меня?.. Се верно, красу свою в Царьграде потеряла, да токмо не рассудок. Тогда ты против сына встал, чтоб в Киев не пускала, и ныне эвон как повел - не Саркел разрушил, весь мир, и не победу добыл - беду на Русь назвал... Вся речь твоя, чтоб нас поссорить. Теперь ты посылаешь меня на устье Ра, к Итилю, чтобы там я вновь сошлась со Святославом в поединке! Хазары-то плетут искусно свои сети, и ловкие они: глядь, а уже и спутан. Но ты, Свенальдич, недалек и глуп, чтоб так плести, да ведь плетешь?
- Ужели ты,, сестра, меня в измене заподозрила? - Лют с трона соскочил. - Зрю, зрю, куда ты клонишь!.. Мол, кто-то подсылает? Чтобы поссорить вас?
- Серьга, что ты принес, была не Знаком Рода, суть знаком Тьмы! Ты знал о сем, и тот, кто в твои руки вложил серьгу поддельную, тебя и надоумил со мною побрататься, - княгиня подступила к Люту. - Коль в сей же час, как на духу, ответишь, кто посылает, на волю отпущу. Ступай, куда захочешь, но токмо вон из пределов государства. А нет - сей час же в железа и в сруб. Не мне - холопам моим скажешь, кто посылает. Они пытать умеют.
Свенальдич голову свою седую долу поклонил и будто бы сломался.
- Зачем холопам? И тебе скажу...
- Так говори!
- Господь меня послал. Коль ныне Спаситель рода человеческого враг тебе, коли в Христа не веришь - вели и в железа забить, на дыбу вздернуть. Я пыток не боюсь, сие будет по нраву - на кресте страдать. Всяк христианин мечтает. Приказывай скорей, покличь холопов! Нет на Руси святых - я стану первым. Напишут жития... "Умучен Ольгой, варварской княгиней..."
- Нишкни, Лют! Эк повернул - посланник божий!..
- Кричи, кричи. Ногами топай. Или ударь! Возьми вот плеть...
- Возьму! - княгиня со стены плеть сдернула арабскую, с зеленой медью, вплетенною в хвосты. В былые времена князь Игорь сей плетью порол послов, когда в путь наряжал, однако же того обычай требовал, чтоб помнили владычную десницу. В сей час же Ольга чуяла - не воля, не обычай, а отчаянье владеет разумом и жесткою рукой. Свенальдич покорно встал на колена и спину ей подставил, крестясь при этом и целуя нательный крест. Била наотмашь и с оттяжкой, словно коня строптивого, хлестала от души, все боле гневом разжигаясь, невзирая, что из дверей покоев все видит княжич, и вздрагивает после каждого удара кровь материнская, а кровь отца лишь пламенеет и светится в очах.
А Лют молился, славил бога и ее, княгиню! И хоть бы застонал! Напротив, ликовал, как ликовала Ольга, услыша весть о храбрости заступника Руси, родного сына.
Нет, десница не устала, и запорола б насмерть, коль не позрела бы, как по рубищу кровавые следы вспухают и толстая посконь льнет к телу. В тот мят княгине икона вспомнилась из храма благолепного в Царьграде, суть истязание Спасителя...
Пилат хлестал Христа такой же плетью, светилась зелень меди, сияли раны на светлейшем теле...
Лют молился!
Плеть полетела к трону, а Ольга, собою не владея, на колени пала перед спиной склоненною.
- Помилуй, боже! Он и впрямь святой!..
- Я не святой, - промолвил Лют, - я суть блаженный...
13
Он одолел хазар...
Смерть кагана, падение Саркела и столпотворение в сакральной башне необратимо было: обережный круг, золотая змея, держащая себя за хвост, ядовитый зуб вонзила в свое тело - исход был предрешен. Смерть каганата неотвратимой стала, однако же как всякая змея, даже разрубленная на части и дух испустившая, она еще продолжала жить, и каждый член ее не потерял движения, не полз, но шевелился, и Святослав, словно и вправду кот, играл с ней, не уплотняя время, а напротив, тянул его: не для услады и не тщеславья ради иль куража, - и гибнущая тьма, как гаснущая ночь, все еще застилала свет, и князю чудилось, будто над землею нависли сумерки. Он ждал рассвета, солнца, и хотя заместо стужи зимней в степи была весна, никак не мог согреться.
Он ведал, что такое тьма, сам бывши в ее власти, и если б не вкусил сей плод, не знал бы его мертвящего начала, которое, как дух болотный, вздымаясь из глубин, незримо пронизывает все пространство, и тварь живая, надышавшись, гибнет не вмиг, а будто засыпает в приятной неге и истоме. Но над главою день и ночь сияла звезда Фарро и не давала сойти с пути и заплутать в сей предрассветной мгле.
Он ведал тьму, и посему лишь мог зреть путеводную звезду; его дружина, не искушенная в подобных страстях, мир принимала как он есть, и потому стихии предавалась. Роптал наемный полк, взирая на сокровища, ногами попираемые, и норовил поднять, а Претич и витязи его, победой вдохновившись и презревши волю князя, ходили по степи, искали супостата, чтобы сразиться, а не найдя, зорили и палили городки хазар, отнимая жен и скот, словно кочевники лихие. И княжий полк, из витязей отменных, мужей бо ярых, кои, присягая оружием клялись стоять за Русь под полной княжьей волей и за него живот отдать, не менее наемников роптали, да мзды не требовали - тянули Святослава добить Хазарию, взять города их иль в Русь пойти, чтобы вернуться летом. Мол, что стоим в степи и ждем? А дома дети, жены...
Тьма застилала очи - они ж того не зрели. Не зря же говорят: нельзя войти в воду и не замочиться...
Когда же, осадой обложив Итиль, на приступ не пошли, а простояв под стенами весь студень, по слову князя отступили и двинулись обратно, в Киев, взроптала вся дружина. Мол, хазары, на стенах стоя, смеялись вслед - испугалась русь! Ушла с позором! И каково их радость слушать, каково внимать обидным крикам, когда от победы полной были на вершок?..
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 [ 32 ] 33 34 35 36 37 38 39
|
|