волчьих шкурах заберутся на камни и нападут сверху. Или со спины,
если ворвутся во второй проход.
Зийну. Девушка еще держалась; в пяти шагах от нее лежали две
неподвижные фигуры, и в каждой торчало по копью. Вероятно, Зийна
метнула свое оружие с отменным искусством и силой, но теперь у
молодой пуантенки остался только меч. Она уже не могла им убить,
только оборонялась, отражая удары вражеских палиц и топоров.
Зийну под колени. Она упала, скорчившись от боли, и Конан успел
разглядеть, как сражавшийся с ней воин отбросил секиру, сорвал с
плеча плащ из волчьего меха и набросил его на девушку. Она Пилась
под серой шкурой, словно пойманная в сеть рыба. Пикт с
торжествующим воплем упал на нее.
пах он опрокинул одного воина, рассек бедро другому, пронзил
плечо третьему. Ошеломленные враги отступили, и Конан вырвался из
сноси каменной норы, будто карающий Ариман: глаза сверкали, пот и
кровь струились по мощной груди, меч и кинжал рубили плоть,
дробили кости и черепа. Он был в ярости, и ярость эта, уже не
холодная, а огненно-пилящая, на миг устрашила даже пиктов.
набросились на него, как стая псов на дикого матерого кабана,
дружно ударили копьями и топорами. Конан ощутил каменное острие
под лопаткой, острый сук дубины, распоровший бедро; он рванулся,
избежав оглушающего удара в висок. Он был сейчас почти мертвецом
- если не трупом, так пленником, повисшим в священной роще рядом
с Зийной.
Он уложил десятерых, но оставалось вдвое больше! Он чувствовал
веревку, скользнувшую по шее, и другую, которой пытались охватить
его колени; видел, как пикты разворачивают сеть, плетенную из
кожаных ремней, слышал придушенные крики Зийны.
Кромом. Живьем его не возьмут!
жеребец, волчьими голосами взвыли пикты; Конан, ткнув ближайшего
мечом, перескочил через мертвое тело, вырвавшись из кольца. Никто
не пробовал ударить его или набросить сеть - в двадцати шагах в
окровавленном вереске шевелилась огромная груда рук и ног,
темноволосых голов и серых шкур, дубин и топоров. От этой живой
дергающейся кучи доносились стоны и рычание, а с десяток пиктов,
только что пытавшихся пленить Конана, кружили рядом с ней, словно
вороны, сжимая в руках молоты и копья.
топором возникла над иссеченными телами, ноги в тяжелых сапогах
расшвыривали их, точно расколотые поленья. Пикты ринулись к
великану, ударили враз, уперлись остриями копий в живот и грудь,
в спину и плечи. Топор серокожего опустился вместе с кулаком, и
два воина покатились в вереск с пробитыми черепами. Затем исполин
шевельнулся; треснули древки, бессильно расщепились кремневые
острия, рукояти дубин дрогнули в ослабевших пальцах.
поднялось, опустилось... Серокожий исполин расправлялся с
пиктами, будто со стаей крыс, и в этом было нечто унизительное.
Нечеловек убивал людей - убивал походя, без усилий, столь же
легко, как каменные воины короля Калениуса расправлялись некогда
с восставшими зингарцами.
о Зийне, стонавшей и трепыхавшейся под плотным меховым плащом.
Люди вступили в схватку с ожившим камнем; они пытались поразить
его жалким своим оружием, опутать веревками, свалить на землю.
Безуспешно! Топор и гранитный кулак сокрушали кости с тем же
равнодушием, с каким дождь поливает землю и проплывают в небесах
темные тучи. Тут, на вересковой поляне, в кольце елей, бился не
человек, сражалась стихия - необоримая и мощная, словно удар
молнии Митры.
Их осталось пятеро, потом - четверо, трое, двое... наконец,
последний, истекающий кровью... Потом - никого. Одни пали в
честном бою от руки человека, других сокрушила равнодушная сила
голема.
вышине да конь в хлопьях пены, только женщина под волчьим плащом
да двое мужчин, пристально глядящих друг на друга...
сплюнул в окровавленный вереск.
будившая его. "Ким! Ким! Ким!"
низко висело солнце. Слева и справа - стены сараев, меж ними -
груд а разбросанных дров. Полено давило в поясницу. Он попытался
вытащить его, не смог, уперся руками в землю и сел. Рубашка на
спине и груди была мокрой, набухшей кровью.
секунд".
медленно ворочались под черепом. Он пересчитал дырки в залитой
кровью рубахе. Пять!
ноткой гордости. - Вот с тем сантехником пришлось повозиться.
Видел бы ты его! Шестой этаж, как-никак".
кожу, потом дотянулся до левой лопатки. Ни следа ран, ни рубцов
нет, ни шрамов, ни царапин!
Надо было того бандита - Храпова, что ли?.. - пришибить. Да и
всех остальных, пожалуй. Мы ведь не метаном дышим - кислородом, а
он не содействует гуманности.
ситуации, - покаялся Трикси и после паузы добавил: - Если бы
стреляли в голову, мы оба были бы мертвы. Больше я не стану
мешать. Действуй в согласии с вашим земным обычаем".
валявшуюся рядом кувалду, прокрался вдоль стенки сарая, выглянул
из-за угла и облегченно перевел дух.
стояла на коленях у колодца, над баком для кипячения белья; Шурик
с Егором держали ее за плечи, Щербатый, вцепившись в рыжие
волосы, совал ее голову в бак. Гиря, почесывая в затылке,
наблюдал за этой сценой, а Храпов, развалившись на травке, курил.
Пейзаж казался столь же мирным, как если бы дачники отстирывали
скатерть после обильного пикника.
широко разинутый рот жадно хватал воздух, по лицу стекала вода.
вы с сестрицей и с этим Олегом, хахалем твоим, рванули за город,
на дачу. Хахаль отвез вас, оставил колеса и умотал электричкой. А
дальше что? Колес-то нет! Выходит, сестрица уехала?
Пал Палыч тебе ведь родня? Родня! И свое желает забрать, не
чужое! Собственную жену, любовь свою сладкую, единственную! -
Гиря подмигнул помощникам, и те заржали. - Ну, так где она? Куда
винта нарезала?
прохрипела:
знаешь, что делают с теми, кто не отвечает за базар? Мочат их,
Варька, мочат в натуре! - Он махнул Щербатому и распорядился: -
Ну-ка, окуни ее, прополощи извилины! Вдруг вспомнит. А не
вспомнит...
рядах.
согнул руки и поворочал шеей. Тело повиновалось ему, как точный,
готовый к битве механизм. Матрица Конана также была на месте,
распространяя ощущения могущества и смертоносной холодной ярости.
Сертаков Виталий
Лукьяненко Сергей
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Каргалов Вадим
Белогорский Евгений