– Долго еще лететь? – спросил Зеро у капитана. Не то, чтобы он слишком уж торопился к черту в зубы, но, как писал какой-то классик, не боль страшит, а ожиданье боли…
– К ночи выброшу вас на свалка.
– Где?
– На свалка. – Капитан действительно в совершенстве владел ломаным эверийским, от услуг Тики, в качестве переводчика, категорически отказывался и вообще старался быть немногословным.
Когда их подобрали, Тика на радостях выложил капитану историю о том, как они угодили в плен к ватахам (отошли от лагеря, извините, пописать), о монстре из пещеры (доктор Гобит лучше знает, она все видела), о Красном Беркуте и странном ритуале, который им устроили на прощанье (мистика, конечно, но в этом что-то есть), и о том, что клочок суши, на котором им посчастливилось оказаться, отгородился от остального мира, и пока монстра не загнать обратно, не видать им ни Эвери, ни команданте.
То ли капитан был суеверен, то ли мифология аборигенов успела пустить корни среди потомков конкистерос, но он почему-то уверовал в миссию, направленную лично Красным Беркутом для восстановления мировой гармонии, больше, чем сами миссионеры.
Вертолет летел в десяти метрах от земли, чтобы радары не засекли, и приближение городской свалки сиарской столицы Зеро ощутил исключительно по запаху.
– Только не туда, где пищевые отходы! – тут же запротестовал Тика. – Мы там задохнемся или провоняем так, что кто угодно поймет, откуда мы такие вылезли. Давайте чуть севернее – там кладбище автомобилей, лучше туда… – Все-таки, Тика держал в голове массу самой разнообразной и, на первый взгляд, совершенно бесполезной информации, ну откуда ему, спрашивается, знать, где тут дерьмо, а где железо…
Зеро подавил приступ подозрительности, но лишний раз отметил про себя, что всякое доверие должно иметь границы. Прожектор нащупал горы покореженного металла, и вертолет завис над выгнутым дугой двухэтажным автобусом. Капитан лично сбросил вниз веревочную лестницу и бесстрастно потребовал, чтобы все посторонние покинули борт. Первой начала спускаться Лола. Ветер с моря раскачивал лестницу, а доктор не имела достаточной массы, чтобы служить отвесом. Лестницу раскачивало, с доктора сорвало платок, и теперь казалось, что там внизу катается на качелях какая-то ведьма, а ее невнятные крики звучали, как заклинания. Зеро пришлось отправиться вниз раньше, чем старушка обрела твердую почву под ногами. Его веса, при оружии и двух вещевых мешках хватило, чтобы прекратить колебания маятника. А как только Тика ступил на проржавевшую крышу автобуса, прожектор погас, и вертолет стремительно удалился, оставив их среди вони, которую сюда доносило ветром, и темноты.
– И куда же они? – Тика явно не ожидал такого продолжения, помня, как рвался бравый капитан разобраться со всей чертовщиной, попадись только.
– Куда-куда… – передразнил его Зеро. – Сражаться за свободу и процветание. У них свой фуршет, а у нас – свой. Посвети лучше… – Он сунул Тике один фонарик и, заткнув за ремень другой, полез вниз – его почему-то заинтересовало, сохранились ли в автобусе сиденья, на которых можно будет переночевать. Куда-то идти в темноте среди нагромождений железного лома было совершенно немыслимо.
Верхний салон был совершенно разорен, но там обнаружились признаки того, что свалка отнюдь не безлюдна. Об этом говорили многочисленные человеческие какашки, несколько раздавленных бычков и пустых бутылок. Зато внизу сохранилось заднее сидение, и даже обшивка была ободрана лишь местами.
– Тика, – позвал Зеро, – спускай доктора!
– Я и сама могу. – Лола тут же повисла на руках, вцепившись в какую-то скобу, неизвестно зачем пристроенную под самой крышей, начала нащупывать ступней точку опоры. Во дает, старушка!
– Осторожно, в дерьмо не вляпайтесь, – посоветовал Зеро и сделал шаг в сторону, решив, что уж если доктор отказалась от помощи, пусть сама…
Она справилась. Причем самым удивительным было то, что ее вполне цивильная одежда, серый брючный костюм, который в равной степени годился и для прогулок на природе, и для светских приемов средней торжественности, за все время их странствий не потерял окончательно своего первоначального вида.
Когда сверху, чертыхаясь, сполз Тика, Зеро уже занял единственное спальнее место, положив под голову один из вещмешков, и погасил фонарь, предоставив остальным устраиваться, как хотят.
В темноте старушка, которую Тика, согласно этикету, пропустил вперед, споткнулась обо что-то железное, и оно с грохотом упало.
– Кто там шатается?! – раздался голос из темноты. Это был не Тика и уж конечно не Лола…
Зеро мгновенно вскочил и начал обшаривать лучом фонарика внутренности временного жилища. Лола, которую он впервые видел испуганной, стояла, ухватившись за поручень, словно матерая безбилетница, застуканная контролером. Тика, вцепившийся в автомат, как в палочку-выручалочку, в салон предусмотрительно не вошел… Жилище оказалось обитаемым. Хозяин выглядывал из водительской кабины, загораживаясь рукой от света. Был он нечесан и длиннобород, лет пятидесяти, в нижнем белье армейского образца, но без оружия.
– Ну? Кого нелегкая принесла? – повторил он свой вопрос.
– Сам-то ты кто?! – взвизгнул Тика и передернул затвор.
– Лучо Барбос, доктор философии и права, – как ни в чем ни бывало, представился обитатель свалки.
– Лола Гобит, доктор медицины, – первой отозвалась старушка. – А это Зеро и Тика. Они со мной, коллега.
– Примус, свечи и еда – на полке, – он показал, где, – вода в канистре. Отсюда ни ногой – все равно далеко не уйдете… Меня раньше девяти не беспокоить. – Он захлопнул за собой дверь, и почти сразу же из кабины донеслось мирное посапывание.
Э. Н., 11 день, 7 ч. 45 м.
Утром их разбудила компания каких-то бродяг во главе с бритоголовым амбалом, явно бывшим спортсменом, в камуфляжных штанах и с голым торсом. На бычьей шее болталась массивная золотая цепь, а левую руку выше локтя украшала цветная татуировка, изображающая удава, обвивающего танцующую красотку.
Амбал вошел в автобус и, не обращая внимания на непрошеных гостей, учтиво постучался в водительскую кабину.
– Профессор, все в порядке?
Оттуда донеслось что-то вроде «Угу», и компания тут же удалилась.
Вскоре вышел и сам хозяин – белый смокинг, буковая трость с серебряным набалдашником, галстук-бабочка… Все это было похоже на галлюцинацию.
– Прошу прощения, но не мог себе отказать… – Доктор Барбос, похоже, был слегка смущен. – С тех пор, как пять лет назад отменили суды присяжных, у меня не было повода надеть этот костюм.
Первой, как всегда, опомнилась старушка Лола, пожелав ему доброго утра, и подтолкнув Тику к примусу. Зеро достал пачку крекеров из армейского набора, и вскоре они уже сидели за откидным столиком, пили чай и беседовали.
– …и главное в сложившейся ситуации – не делать ничего бессмысленного. К сожалению, общество не смогло предоставить мне такой возможности. Но это, как раз, вполне нормально. Любое общество, от человеческого стада до аристократической олигархии, основано на условностях, возведенных в абсолют. Я, к сожалению, понял это слишком поздно, когда большая часть жизни, увы, осталась позади. – Доктор Барбос взял крекер, посмотрел на него оценивающе и вновь положил на салфетку. – Вот уже восемь лет как я оставил кафедру, и теперь абсолютно свободен и в мыслях, и в поступках.
– Но ведь здесь наверняка полно всякого отребья, – заметил Тика. – При таком соседстве, вы не можете чувствовать себя в безопасности. И ведь даже отшельнику надо что-то кушать…
– Вы знаете, свалка, на самом деле, это золотое дно, к которому государство почему-то уже давно потеряло всякий интерес. Я просто помог, как вы их назвали, отребью наладить бизнес и обеспечил им правовую защиту. Старые связи, знание законодательства и человеческой психологии – этого оказалось достаточно, чтобы завоевать солидный авторитет среди местных обитателей. Кстати, здесь обнаружились серьезные и предприимчивые люди, зачастую, весьма образованные…
– А как же государство, налоги, полиция? – Зеро чувствовал, как в нем пробуждается профессиональный интерес к мусорному бизнесу.
– Вы, наверное, совершенно не имеете представления об экономике Северного Сиара. Здесь никто не платит налогов. Государство – это группа наиболее состоятельных и влиятельных людей, так называемая директория, государственный бюджет состоит из их добровольных взносов и пожертвований. А их личное богатство складывается из контроля над предприятиями или целыми отраслями, бюрократической деятельности, из прибыли от экспорта наркотиков и прочих доходов. А чтобы открыть свое дело, нужно лишь найти покровителя из числа консулов и договориться с ним об условиях. Просто, удобно, без волокиты. Система, кстати, замечательная и работает великолепно. Если бы не повстанцы на юге, страна давно стала бы одной из самых развитых и процветающих в мире…
Зеро откинулся на спинку сиденья, и взгляд его упал на круглое отверстие в стекле, окруженное паутиной трещин. Там, за окном, стоял солдат в каске, бронежилете и черной маске с вырезами для глаз. Лола, сидевшая напротив, не мигая, смотрела в противоположную сторону, где стекло было выставлено напрочь… Зеро оглянулся и увидел еще несколько точно таких же бойцов, уже взявших на прицел участников чаепития. Тика схватился было за автомат, но профессор дружески похлопал его по плечу и с улыбкой предостерег:
– Ну что вы, молодой человек, вам ведь еще жить да жить… Прошу прощения, но я должен вас покинуть. Дела, знаете. И прошу понять меня правильно: я очень дорожу тем образом жизни, который избрал, и чтобы обезопасить его от всяческих посягательств извне, нужно следовать некоторым условностям.
Он надел шляпу, такую же непорочно белую, как и весь костюм, неторопливо поднялся из-за стола, вышел на улицу и прошел сквозь шеренгу, коротким кивком поприветствовав офицера.
– Выходить по одному! Руки за голову! – Коротко и ясно, хотя могли бы и без мегафона обойтись, и так все было бы все прекрасно слышно.
Из водительской кабины раздался телефонный звонок.
ОТРАЖЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Смертные вошли в его покои. Много смертных. Среброволосая просила, и он позволил. Мальчики в черных одеяниях с белыми поддевками в пять рядов построились перед статуей владыки и запели Славу! Запели звонко и красиво. Хор Просящих у стен Твердыни Варлагора показался бы невнятным гомоном по сравнению с этим пением. Вступили могучие голоса мужей, стоящих позади мальчиков. Слышал бы это владыка! Слышали бы это тигеты и тланы, слышали бы это их рабы, приходящие за Дарами! Тот, кто так поет, достоин быть воином. Скоро каждый из них получит меч и доспехи из рук посланца, и они будут охранять вход в Твердыню, услаждая пением слух посланца…
– Тебе нравится, Недремлющий? – Среброволосая стояла рядом и глаза ее сияли радостью и гордостью.
– Хорошо поют. – Похвала посланца – это похвала владыки, а владыка был скуп на похвалы.
– Сейчас сюда войдут вожди народов, чтобы приветствовать тебя и поклониться владыке в твоем святилище. – Оказывается, Среброволосая знала не только о том, что есть, но и о том, что будет… Родство с Видящими?
Вожди входили по одному, припадая сначала к стопам владыки, потом – к стопам посланца, и становились слева от Среброволосой. Их было девять, тех, кто успел поклониться владыке. Тех, кто не успел, было больше, и они мертвы.
– А народы вождей, которых убил мой взгляд – покорны ли они?
– Народы оказались мудрее мертвых вождей, – успокоила его Среброволосая. Это были красивые и верные слова.
Слава не смолкала. Раб, стоявший позади поющих мужей, приник ко Всевидящему Оку, сквозь которое церемонию, по словам Среброволосой, видело множество смертных, сидящих в своих домах. Сидящих?! А вдруг они и вправду сидят, глядя на образ владыки! А он, посланец, не видит их, а значит, не может покарать… У раба, направившего на него Око, вдруг подломились ноги, и он упал, не издав ни звука. Щелчок пальцев, и там осталась лишь горстка пепла. Но зачем портить столь славное зрелище… Еще щелчок, и там ничего нет, а может быть, и не было никогда.
– Зачем ты это сделал, мой повелитель? – Вопрос был задан бесстрастно, но ему показалось, что Среброволосая чем-то недовольна.
– Ты чем-то недовольна? – Если вопрос возник, он должен быть произнесен. Кому некого бояться, тому нечего скрывать.
– Я просто спросила, мой повелитель…
Все-таки, жители этого царства —странные люди – ну зачем спрашивать, если не нужен ответ… Мужи, стоящие вдоль западной стены, извлекли чудные звуки из своих странных дудок и лир, и музыка вплелась в несмолкающий хор Славы. Как только он соберется назад, чтобы припасть к стопам владыки и осчастливить его вестями о покоренном царстве, надо будет прихватить с собой и певчих, и лирников, и дударей, и еще воинов. Может быть, тогда покорится владыке долина Ирольна, падут стены Велизора, и Проклятая будет прикована невидимыми цепями к невидимым пределам, к бестелесному Ничто.
– Сейчас внесут корону, мой повелитель… – Среброволосая опустилась на колени. – Начальник воителей, благородный Пьетро вручит ее тебе, мой повелитель. Возложи ее на мою голову, мой повелитель…
– А мне корону? – спросил Недремлющий. Ему вдруг показалось, что во всем происходящем есть что-то неправильное – как будто его хотят обделить.
– У тебя же есть Жезл, мой повелитель. Жезл – это сила и власть, а корона – лишь символ силы и власти.
Она была права. Странным образом у нее всегда находились ответы всем его сомнениям, она знала, кто враг, а кто хранит верность, где лучше устроить места для поклонений и откуда грозит опасность…
В широком дверном проеме показался еще один из вождей, несущий впереди себя на вытянутых руках корону. Это был тот, кто первым преклонил колени, тот, на чьей голове начали пробиваться волосы после прикосновения к Жезлу. Что ж, это достойный муж, хоть и не знает истинной речи, и лишь варварское бормотанье пока доступно ему… Недремлющий помнил, что сам еще совсем недавно мог лишь слушать и молчать. Но если это начальник воинов, то ему не пристало так одеваться – черный костюм повторял форму тела, был расшит золотыми узорами, и на плечах его тоже блестело золото.
Несущий корону, как положено, упал на колени пред ликом владыки, а когда поднялся, на нем блестела чешуйчатая броня, над головой возвышался шлем, украшенный синими перьями, а с пояса свисали ножны, отягощенные длинным мечем. Это Дар! И прежде чем отдать корону, он должен возблагодарить посланца. Догадается? Если догадается, значит будет жить.
Почему владыка избрал его, Недремлющего, почему именно ему вручил Жезл, принесенный леденящим Каббибороем? Верность – вот ответ! И здесь должны быть смертные, достойные звания верных слуг… Верные Слуги! Покой владыки охраняют Милосердные Слуги, а у него будут Верные Слуги! Верность – большее достоинство, чем милосердие… А доспехи лучше сделать кольчатые с бронзовой пластиной на груди… Перья на шлеме пусть будут не синими, а красными, как кровь поверженных врагов, а на лбу у каждого пусть будет выжжен ворон, расправивший крылья.
Начальник воинов, облаченный в доспехи, протянул посланцу корону и начал что-то бормотать, слегка склонив голову.
– Он благодарит тебя и владыку за Дар, врученный ему, клянется в верности и клянется быть беспощадным к врагам и к тем, кто не склонит головы и не преклонит колен… – Среброволосая растолковала слова первого из Верных Слуг.
– Скажи ему, что его имя отныне – Верный… – Недремлющий принял корну из его рук, почти не глядя, нахлобучил ее на голову Среброволосой (пусть будет так, если ей хочется), и стремительно удалился в личные покои, куда никто, кроме него, не имел доступа, Да и самому посланцу приходилось проходить туда сквозь стену, преодолевая холодное сопротивление камня. Завтра Твердыню увенчает летучая колесница, которая сможет поднять в небо и вождей, и воинов. Завтра произойдет решающая битва с теми, кто, затаив злобу, еще не покорился владыке Варлагора, у кого еще припрятаны серебряные стрелы с огненными хвостами, разящие насмерть, если подставить им спину…
ГЛАВА 5
"Эти благословенные места не балуют уютом и благами цивилизации, но только здесь ищущей душе являются видения, в которых заключена истинная красота и величие бытия, на фоне которых открываются вечные истины, и трепетный манящий ужас охватывает сознание одинокого путника. Что это? Растворенная в пряном воздухе джунглей древняя магия народов, истребленных жестокими пришельцами? Или просто красота водопадов и зеленых холмов, поднимающихся над безбрежным зеленым океаном, пробуждает фантазию, дремлющую в темном омуте забвения?
Как знать, что чувствовал бы здесь великий Гуго Балтасар, какие образы создал бы его сумрачный гений наедине с холмами и долинами Сиара.
Время сна – время погружения в иную реальность. Приветливый портье скромной гостиницы в Хавли, желая спокойной ночи, с печальной улыбкой смотрит в глаза. Он знает… Он уже побывал там, куда мне предстоит отправиться этой ночью, но я увижу все иначе, чем он.
И вот, наконец, белая простыня падает на глаза, и теперь новомодное увлечение, именуемое синематографом, кажется жалкой забавой, придуманной для развлечения невежественной публики.
Сон начинается с полета, и разноцветные огни летят навстречу, и чудовища рыдают над своими обезображенными жертвами. Можно брать в руки солнце и счищать с него кожуру, наполняя вселенную апельсиновым ароматом".
Борди Маргор, «Сны над Сиаром», Равенни-2886 г.
* * *
Ильин Андрей
Володихин Дмитрий
Володихин Дмитрий
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Распопов Дмитрий