Чтение 32–й страницы книги ~Кольцо мечей~

Ее дни обрели определенный распорядок. Утром она наблюдала за
переговорами землян с хвархатами, днем разговаривала со своими коллегами,
иногда оставаясь в их секторе весь вечер. Но чаще возвращалась к себе и
читала или странствовала с Обезьяной.

Хварские женщины оставались на станции, хотя она с ними не
встречалась. Головной Лугала Цу тоже оставался тут и следил за
переговорами, как и Анна, издалека с помощью голограмм.

Все это она узнала от своих сопровождающих, но и только. Ей было
неизвестно, ни что делают все вышеупомянутые, ни что они намерены делать
дальше. Эйх Матсехар сказал, что не знает, а Хей Атала Вейхар объяснил,
что не ему предполагать, о чем думают женщины или головные.

Лугалы, мать и сын, представлялись ей пауками в центре паутины,
настороженными, готовыми действовать, едва настанет момент. Хотя Лугала
Минти больше смахивала на жабу. Впрочем, Анна скорее симпатизировала жабам
и прочим земноводным. Беззащитные, уязвимые земноводные вымирали от
загрязнения среды обитания быстрее всех остальных животных на Земле. Жаб
следовало лелеять и оплакивать, а не сравнивать с Лугала Минти.

Собственно, у нее не было сколько-нибудь веской причины относиться к
Лугалам с недоверием - только безвкусная любовь матери к пышности и ее
склонность ораторствовать о пакостности человечества. Достаточно ли этого,
чтобы осудить двоих людей, когда сына она даже ни разу не видела?

Если ее сопровождал Вейхар, они разговаривали о человеческой
литературе. Он спросил, какую бы еще книгу ему прочесть. Анна
рекомендовала "Гекльберри Финна". Ему не мешает узнать про рабство.

- Да-да, - сказал Вейхар, - я о нем знаю, но мне оно непонятно. С
какой стати кому-то вздумается порабощать - это правильный глагол? -
женщин и детей? И почему мужчина соглашается подчиняться подобному?

Как всегда в разговорах с хвархатами Анна почувствовала, что упускает
что-то самое существенное. Она не могла ответить на вопросы Вейхара,
потому что не понимала, о чем он, собственно, спрашивает.

Когда ее сопровождал Матсехар, они говорили о театре. Вернее, говорил
Матсехар, а она слушала. Он начал работу над своей версией "Макбета".

- Я начинаю понимать, как действуют человеки, когда ведут себя
коварно. Ники сказал, что мне будет полезно прилететь сюда, и он оказался
прав. По обыкновению.

Однажды в коридоре она увидела Никласа. Он разговаривал с
инопланетянином, чей мех был снежно-белым. В позе Ника ей почудилось
что-то непривычное, хотя она не сразу поняла, что именно. Ник заметил ее,
выпрямился с улыбкой и приветственно поднял руку. А затем повернулся к
своему собеседнику.

- Не понимаю, чем ему интересен этот меховой ком! - сказал Матсехар.

- Что?

- Снежный дурень. Умалишенный. Шут.

- Кто он?

- Чемпион по ханацину этой станции. Это его единственный талант,
если, конечно, не зачислять в таланты хорошее телосложение.

Анна спросила, что такое ханацин. Вид воинского искусства, а также
танец. Если он исполняется как воинское искусство, двое участников
выступают как противники, и один должен одержать победу над другим, а в
танце они партнеры и одержать победу могут только вместе. Снежный дурень -
мастер воинского искусства.

- Не знаю, что затевает Ники, хотя он занимается ханацином и
настолько овладел этим искусством, что нуждается в хорошем противнике. -
Матсехар помолчал. - Но он не настолько в нем преуспел, чтобы нуждаться в
таком противнике. Кирин... погодите, я знаю, есть такой человечий идиом...
Кирин употребит его в пищу еще живым. В вашем языке поразительно много
фигуральных оборотов, связанных с едой. Иногда это вызывает у меня
тошноту, хотя это, конечно, пустяки в сравнении с гетеросексуальностью.

О, конечно!

- А Ник? - Она не нашла приемлемого выражениям чтобы докончить
вопрос.

- Сандерс Никлас широко известен склонностью глядеть по сторонам. Он
говорит, что воздерживаться было бы богохульством.

- Что-что?

- По его словам, у вас, у человеков, есть ряд неприятных заболеваний,
передающихся сексуально.

- Да.

- У нас тоже есть такие, хотя несравнимо более легкие, чем
изнурительные недуги, которые описывал Ники.

Венерические заболевания. Каждые четыре-пять лет возникал новый
штамм, получавший название, как и новые штаммы гриппа, по месту, где его
обнаруживали в первый раз.

- Но Ники нашими болезнями не заражается. Никакими. Он походит и на
нас, но только внешне. На том уровне, где живут и размножаются болезни, он
совсем другой.

- Но какое это имеет отношение к благочестию?

- Он говорит, что случай привел его туда, где можно иметь секс с
многими людьми, не боясь умереть. Это дар Богини. А дарами Той, что
сотворила Вселенную, надлежит пользоваться. Вполне возможно, он только
шутит, но полной уверенности нет. Он шутит так, что кажется, будто он
говорит серьезно, а когда думаешь, что он шутит, выясняется, что он
говорил серьезно. Но что он глядит по сторонам, это бесспорно.

Они молча прошли еще один коридор, а затем Матсехар вернулся к своему
"Макбету" и объяснил, как прекрасно леди Макбет преображается в
честолюбивую мать, которая подстрекает и улещивает своего
сопротивляющегося сына-воина, пока он в конце концов не становится - кара
за честолюбие! - чудовищем, не признающим ее власти.

Вечер я провел с Матсехаром. Он был в странном настроении - грустном
и одновременно кусачем. Я не мог понять, почему. Ну, да он всегда
мрачноват - плата за гений и непохожесть.

Когда его что-то тревожит - если он рассержен, утомлен или находится
под стрессом, Матсехар становится неуклюжее обычного. Пытаясь заложить
свою версию "Макбета" в мой мини-компьютер для чтения, он его уронил, и
нам пришлось ползать на коленях в поисках рукописи, которая провалилась в
ворс ковра. Наконец я ее углядел - радужный проблеск среди ворсинок -
подобрал кристалл и отдал ему. А он опять его уронил и разразился
английскими ругательствами. Я забрал у него компьютер, зарядил рукопись и
налил нам выпить - ему халина, себе воды.

- Ну, как тебе нравится Анна? - спросил я. Мы еще не виделись с тех
пор, как он начал ее сопровождать, а насколько я его помню, он всегда
интересовался землянами.

Он подвигал чашей с халином. Судя по его состоянию, он рано или
поздно ее опрокинет.

Наконец он заговорил:

- Эттин Гварха куда поразительнее, чем я думал. Он способен смотреть
на тебя, как на одного из Людей. Когда я смотрю на Перес Анну, я вижу
инопланетное существо. Не могу подняться над внешними признаками -
странными пропорциями тела, рук и ног, которые не сгибаются нормально,
кожи, голая и словно выдубленная, глаза... - Он содрогнулся и посмотрел на
меня, наши взгляды встретились. - Я считал, что способен на
непредвзятость, Ники. Но нет, я полон предубеждений, точно тупой
земледелец на равнине Эйха. Я чувствую, что попал в ловушку самого себя.
Ха, Никлас! И я чувствую себя одиноким. Я завидую тебе, хотя зависть -
эмоция, мне неприятная. Я видел, как ты в коридоре разговаривал с Шал
Кирином. Это великий дар, Ники, - смотреть на людей и находить их
достойными любви.

- Только не распусти вредных слухов, Матс. Я хочу, чтобы Гварха
сосредоточился на переговорах.

- Так Кирин тебя не интересует?

- Сейчас - нет. Хотя, Богиня свидетельница, тело у него великолепное,
а такая расцветка мне всегда нравилась - белый мех и полоски темной кожи.
На Земле есть дерево береза. К зиме оно сбрасывает листья, а кора у него
белая с черным. Вот на что похож Кирин. На березу в снегу.

Матсехар погрустнел еще больше. Конечно, я рассердился на него. То,
как он воспринял Анну, показало мне, как он воспринимает меня. И я тоже
урод, тоже инопланетянин.

У меня мелькнула фраза, которую я не произнес вслух.

Матсехар, хотелось мне сказать, вселенная очень велика и почти везде
холодна, темна и пуста. Не стоит быть слишком разборчивым, ища, кого
любить.

Но мудрость старших всегда нудна, а проблемы Матса - это его
проблемы. У меня нет способа помочь ему, и не следует предлагать советы,
пока сердишься.

Я протянул руку:

- Дай-ка мне "Макбета". Мне хочется взглянуть, что у тебя получается.

Он встал, чтобы отдать мне компьютер, и смахнул свою чашу со столика.

Первой пьесой Матсехара, которую я видел, была "Старуха-горшечница",
которую поставил художественный корпус для фестиваля станции. Какой именно
станции, я уже не помню. Возможно, Тейлин. Торчали мы там довольно-таки
долго, а она достаточно просторна, чтобы вместить представителей
художественного корпуса.

Пьеса современная и расплывчатая, то есть она отчетливо не
принадлежит ни к героическим, ни к жестким, ни к звериным, и ни с чем