Чтение 32–й страницы книги ~Будет скафандр

не мог не знать, что нас ожидало.

Смерть. Через несколько дней, недель или, в лучшем случае,
месяцев. Смерть от удушья, жажды или голода... Либо, пока мы еще не
умрем от них, сюда придет корабль черволицых, что сулит нам отчаянный
бой и возможность умереть быстро, если повезет.

Так что, как ни крути, моя экспедиция по установке маяка не что
иное, как "исполнение последней воли покойной". Сентиментальная
глупость.

Наружная дверь начала отворяться. Аве, Материня! Моритури...'
______________________________________________________________________
' Перефраз приветствия римских гладиаторов: "Аве, Цезарь, моритури те
салютант!" ("Радуйся, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя!").
______________________________________________________________________

Я не успел еще выйти на ветер, а мороз - злейший мороз - уже
начал кусать меня. Панели освещения еще работали, и было видно, что в
туннеле хаос: две дюжины панелей-дверей вырвало взрывом как барабанные
перепонки. Что это была за бомба, если ее можно сделать из
наворованных частей достаточно маленькой, чтобы спрятать в мешке на
теле вместе с радиомаяком, и при этом придать достаточно силы, чтобы
взрывом вырвать столько панелей, рассчитанных ва изрядное давление.
Даже у меня, отдаленного от места взрыва несколькими сотнями метров
массивной скалы, затряслись от него зубы.

Первая дюжина панелей была брошена взрывом вперед. Материня
взорвала бомбу в середине туннеля? Но взрыв такой силы отшвырнул бы
ее, как перышко! Должно быть, она подложила ее сюда, затем вернулась
вовнутрь и взорвала ее оттуда, а уже затем вышла наружу сквозь шлюз,
как сейчас я.

С каждым шагом становилось все холоднее. Ноги пока еще не
замерзли - неуклюжие унты делали свое дело. Черволицые знали в таких
делах толк.

- Ты разжег свои костры, Оскар?

"На полную катушку, дружище. Холодная нам выдалась ночь".

Он мне рассказывает!

Материню я нашел за самой дальней наружной панелью, вырванной
взрывом.

Она рухнула телом вперед, как будто слишком устала, чтобы идти
дальше. Кончики пальцев выброшенных вперед рук чуть-чуть не доставали
до лежащей на полу небольшой коробочки размером с дамскую пудреницу.

Лицо ее было спокойно, и глаза были открыты, но затянуты
перепонкой, как у птицы - так же, как когда я увидел ее впервые на
пастбище за нашим домом несколько дней или несколько лет назад. Но
тогда ей сделали больно, и это было очень заметно, а сейчас мне
показалось, что вот-вот глаза ее засияют и она пропоет мне
приветствие.

Я прикоснулся к ней.

Тело Материни затвердело и стало холоднее льда. Я моргнул, чтобы
сдержать слезы, и решил, что нельзя терять ни секунды.

Материня хотела установить свою коробочку в ста ярдах от входа в
туннель и повернуть выступ на верхней крышечке, и она хотела сделать
это в срок не позже, чем до конца следующих шести-семи минут.

Я поднял коробочку.

- Все в порядке, Материня, я уже иду.

"Живей, дружище!"

- Спасибо тебе, милый Кип...

В призраки я не верю. Просто я так часто слышал ее песенку
благодарности, что ноты отозвались сейчас эхом в моей голове.

Отойдя на несколько шагов от выхода из туннеля, я остановился.
Порыв ветра ударил меня с такой силой и обдал таким холодом, что
леденящий мороз в туннеле показался мне летней жарой. Закрыв глаза, я
отсчитал тридцать секунд, чтобы дать им привыкнуть к звездному свету,
и, на ощупь найдя на наветренной стороне туннеля опорную стойку,
соединяющую наружную дорогу с горой, привязал к ней крепким узлом свою
веревку. Выходя в путь, я знал, что снаружи меня ожидает ночь, и
рассчитывал, что проложенная на опорах дорога будет выделяться черной
лентой на фоне белого "снега", сверкающего под звездным небом. Я
полагал, что по открытой урагану дороге идти намного безопаснее, если
будут видны ее края,- а освещать ее нашлемной фарой мне вряд ли
удастся: для этого пришлось бы поворачиваться всем корпусом из стороны
в сторону, что может заставить меня потерять равновесие и сбить с
темпа.

Я все продумал очень тщательно, потому что поход по Плутону, да
еще ночью - это вам не прогулки в саду. Итак, отсчитав тридцать секунд
и успев за это время привязать веревку к стойке, я открыл глаза.

И ни черта не увидел!

Ни единой звезды. Даже небо и землю различить не мог.

Я стоял спиной к туннелю, и шлем скафандра закрывал мое лицо
наподобие шляпки от солнца; я должен был бы видеть дорогу. Но я не
видел ничего.

Развернув шлем, я понял причину и тьмы, закрывшей небо, и
землетрясений, напугавших нас с Крошкой: действующий вулкан. Он был то
ли в пяти милях от нас, то ли в пятидесяти, но он, без сомнения, был
именно тем, чем был: этот рваный злой красный шрам невысоко в небе.

Но я не стал рассматривать его. Включив нашлемную фару, я осветил
ею наветренный правый край дороги и неуклюже засеменил, держась ближе
к нему - если я споткнусь, у меня в резерве останется вся ширина
дороги, чтобы я успел встать на ней на йоги, прежде чем ураган сдует
меня вниз. Этот ураган перепугал меня. Я шел, держа поток веревки в
левой руке, отпуская ее по мере продвижения, но не ослабляя, а по
возможности туго натягивал.

Ураган не только пугал, он причинял боль. Мороз обжигал как
пламя. Потом обожженное им тело начинало неметь. Больше всего
доставалось правому боку, он начал неметь первым, но потом левый бок
начал болеть еще больше, чем правый.

Веревки я больше не чувствовал. Остановившись, я наклонился
вперед и выхватил веревку из тьмы лучом фары. Вот еще одна деталь
скафандра, требующая усовершенствования - нашлемная фара должна
вращаться!

Половина веревки уже размоталась. Следовательно, я отошел от
туннеля на добрых пятьдесят ярдов.

Веревка служила мне и ориентиром - когда она размотается
полностью, я отойду на достаточное расстояние, как и хотела Материня.
Вперед, Кип, вперед! "Поспешай, парень! Больно уж холодно здесь!" Я
снова остановился. Не потерял ли я коробку? На ощупь я ее не
чувствовал. Но в свете нашлемной фары увидел, что сжимаю ее правой
рукой. Так держать, пальцы! Я заторопился вперед, считая шаги. Один!
Два! Три! Четыре!..

Досчитав до сорока, я остановился и, глянув вниз, понял, что
вышел на самую высокую часть дороги там, где она пересекала ручей.
Примерно половина пути от места посадки корабля. Ручей - метановый,
что ли? - сковал лед, и я понял, что ночь выдалась холодной
по-настоящему.

Веревка размоталась уже почти вся. Можно считать, дошел до
нужного места. Я отпустил ее, осторожно передвинулся на середину
дороги, опершись на левую руку встал на колени и попытался поставить
коробочку рядом с собой.

Но не сумел разогнуть пальцы.

Я разжал их пальцами левой руки, высвободил из них коробку,

Дьявольский порыв ветра подхватил ее, и я еле успел ее прижать,
чтобы она не укатилась. Потом обеими руками осторожно поставил
коробочку перед собой.

"Разработай свои пальцы, дружище. Постучи ладонями друг о друга".

Так я и сделал. Постепенно, хотя и вызывая страшную боль, пальцы
правой руки начали шевелиться. Неуклюже придерживая коробку левой
рукой, я потянулся к ручке наверху.

На ощупь я ее не чувствовал, но как только ухитрился сжать ее
пальцами, она сразу повернулась. Казалось, коробочка ожила и
замурлыкала. Должно быть, я услышал вибрацию через перчатки и через
скафандр - почувствовать-то я ее никак не мог, пальцы были не в том
состоянии. Я поспешно отпустил коробочку, неуклюже поднялся на ноги и
немного отступил назад, чтобы можно было осветить ее нашлемной фарой
не нагибаясь.

Я выполнил задачу, дело Материни было сделано и, как я надеялся,
сделано вовремя. Останься во мне здравого смысла хотя бы столько,
сколько есть у обыкновенной дверной ручки, я повернулся бы и рванул бы
обратно в туннель еще быстрее, чем шел сюда.

Но я смотрел, как зачарованный, на то, что происходило с
коробкой.

Она, казалось, встряхнулась, и из-под нее выросли три маленькие
паучьи лапки. Она поднялась вверх и прочно встала на треножнике
примерно в фут высотой. Коробочка опять задрожала и мне показалось,
что ее вот-вот сдует, но паучьи лапки как-будто вгрызались в
поверхность дороги и держали прочно, как скала,

Верх коробочки раскрылся как цветок - развернувшийся футов на
восемь в диаметре. Из него поднялся штырь (вероятно, антенна?); штырь
покачался в разные стороны, как бы прицеливаясь; затем застыл,
упершись в небо.

И включился маяк. Я уверен, что это включился маяк, хотя увидел
всего лишь вспышку света. Свет, по всей видимости, был всего лишь
безобидным побочным явлением высвобождения мощнейшего импульса энергии
- у Материни, наверное, не хватило оборудования и времени, чтобы