Чтение 32–й страницы книги ~Дверь в лето~

тому же она не клиентка Бернстайна.

- Хенк, не лезь в бутылку. Буквоед ты, как есть буквоед. Если он
торопится повидать ее, ему надо быть к десяти в Броули. - Она ободряюще
улыбнулась мне: - Приходите лучше к восьми. Мы с мужем действительно не
можем вам ничего такого сказать.

- А что насчет Броули? Она что, поехала в Броули?

Может, если б рядом не было мужа, она сказала бы больше. Она
замялась, перехватив его строгий взгляд.

- Зайдите к доктору Бернстайну. Если вы не завтракали, тут поблизости
есть воистину чудесное местечко.

Я зашел в это "воистину чудесное местечко", перекусил и купил в
автоматах тюбик крема "Брадобрей" и свежую рубашку. Зайдя в туалет, сменил
рубашку, выбросив старую, и с помощью крема удалил выросшую за ночь
щетину. Когда я вернулся в храм, то выглядел уже вполне прилично.

Похоже, Ларриган успел шепнуть обо мне доктору Бернстайну. Доктор был
молод - видно, проходил при храме ординаторскую практику. Со мной он
говорил довольно жестко.

- Мистер Дейвис, вы заявили, что сами были "сонником". Вы должны,
естественно, знать, что есть преступники, которые, пользуясь доверчивостью
и неприспособленностью только что "воскресших" к новым условиям,
обманывают и обирают их. Обычно "воскресшие" чувствуют себя неуютно и
одиноко в незнакомом им мире и порой немного напуганы. Большинство из них,
обладая значительным состоянием, становятся легкой добычей для мошенников.

- Но все, что я хочу узнать, - куда она уехала! Я ее двоюродный брат.
И я лег в холодный сон раньше ее и не знал, что она тоже собирается лечь!

- Вот и преступники, как правило, заявляют, что они родственники. -
Он пристально взглянул на меня: - Я не мог вас видеть прежде?

- Сильно сомневаюсь. Разве что сталкивались на улице. - Всем всегда
кажется, что они видели меня раньше. Лицо у меня принадлежит к одному из
"двенадцати стандартных типов"; в нем нет ничего примечательного. -
Доктор, почему бы вам не позвонить насчет меня доктору Альбрехту в
Сотелльский храм и все выяснить?

Он оставался непреклонным.

- Вам надо прийти еще раз и повидать директора. Может, он и позвонит
в Сотелльский храм... или в полицию - куда найдет нужным.

С тем я и ушел. Потом я, наверно, совершил ошибку. Вместо того чтобы
вернуться и, вполне возможно, получить у директора точные сведения
(заручившись помощью доктора Альбрехта), я схватил скоростное такси и
помчался прямо в Броули.

Там у меня ушло три дня, чтобы обнаружить след Рикки. Да,
действительно, и Рикки, и ее бабушка жили там - выяснил я это быстро. Но
бабушка умерла двадцать лет назад, а Рикки легла в холодный сон. В Броули
всего каких-то сто тысяч населения - не то что в семимиллионном Большом
Лос-Анджелесе, так что найти архивы двадцатилетней давности было не
сложно. Гораздо труднее оказалось обнаружить след недельной давности.

Мне удалось выяснить, что Рикки кто-то сопровождал, я же до сих пор
искал следы женщины, путешествовавшей в одиночку. Когда я узнал, что
сопровождал ее мужчина, то первой мыслью было: она попала в руки одного из
бандитов, о которых мне рассказывал доктор Бернстайн. Тут я с удвоенной
энергией продолжил поиски. Но взял ложный след, и тот привел меня в
Кейликсико; тогда я вернулся в Броули, начал все с начала и проследил их
путь до Юмы. В Юме я прекратил преследование, так как узнал, что Рикки
вышла замуж. А то, что я увидел в книге регистраций браков в мэрии,
настолько меня потрясло... что я все бросил и ринулся в порт. Там, перед
тем как отплыть скоростным кораблем в Денвер, я дал телеграмму Чаку с
просьбой выгрести все из моего стола в конторе и переправить мне на
квартиру.

В Денвере я задержался ровно столько, сколько потребовалось на
посещение магазина, поставлявшего все необходимое для зубоврачебных
кабинетов. Я не был в Денвере с тех пор, как он стал столицей, - после
Шестинедельной войны мы с Майлзом поехали прямо в Калифорнию.

Теперь город меня потряс, я даже не мог отыскать Колфакс авеню. Все
объекты, имевшие хоть малейшее значение для правительства, были, как я
понял, упрятаны вглубь Скалистых гор. Но и незначительных объектов на
поверхности, судя по всему, имелось превеликое множество - народу здесь
было не меньше, чем в Большом Лос-Анджелесе.

В магазине я купил десять килограммов золотой проволоки, изотоп 197.
Я заплатил восемьдесят шесть долларов десять центов за килограмм, что,
несомненно, дороговато, так как килограмм технического золота стоил
долларов семьдесят. Эта покупка нанесла ощутимый удар по моим сбережениям
- а у меня всего-то и было 1000 долларов. Но техническое золото поступало
либо с примесями, не встречавшимися в природе, либо - в зависимости от
дальнейшего применения - содержавшее изотопы 196 или 198. Мне же нужно
было чистое золото, неотличимое от золота, добытого из руды; а то, от
которого штаны могли загореться, - мне ни к чему.

Когда я схватил изрядную дозу в Сандиа, то хорошо понял - с радиацией
шутки плохи.

Я обмотал золотую проволоку вокруг талии и отправился в Боулдер.
Около десяти килограммов весит хорошо набитая сумка для поездки на
выходные за город, а такого же веса слиток золота занял бы места не
больше, чем литровая бутылка молока. Но золотая проволока - не то что
золото в слитке: носить такой "поясок" я бы никому не советовал. Правда,
тащить с собой слитки еще более неудобно, а так золото всегда было при
мне.

Доктор Твишел все еще жил в Боулдере, хотя уже не работал, - он был
заслуженный профессор в отставке и большую часть времени проводил в баре
при факультетском клубе. Чужих туда не пускали, и я потратил четыре дня,
пока поймал его в другом баре. И оказалось, что он не прочь выпить на
дармовщинку.

Это был персонаж в духе классических древнегреческих трагедий:
великий человек - больше чем великий, - превратившийся в старую развалину.
Он мог бы по праву стоять в одном ряду с Эйнштейном, Бором и Ньютоном, а
на самом же деле только несколько ученых - специалистов в области теории
поля - по-настоящему оценили достоинство его научных трудов. А теперь,
когда я с ним встретился, его блестящий ум притупился с годами, был
отравлен ядом разочарования, затуманен алкоголем. Сходное чувство
испытываешь, когда видишь руины некогда величественного храма:
обрушившаяся внутрь кровля, половина колонн повалена, все заросло диким
виноградом.

Тем не менее башка и теперь у него варила получше, чем у меня в
молодости. Уж я-то смогу оценить по достоинству настоящего гения - если
встречу такого.

Когда я впервые подошел к столику, за которым сидел Твишел, он поднял
голову, взглянул прямо на меня и сказал:

- Опять вы!

- Извините?

- Разве вы не учились у меня?

- Да нет, сэр. Никогда не имел чести. - Обычно, когда кто-то говорит,
что встречал меня раньше, я отрицаю, и довольно грубо Тут я решил
воспользоваться, если получится, удобным поводом для знакомства. - Вы,
наверно, приняли меня за моего двоюродного брата, профессор. Он поступил в
1986 году и одно время учился у вас.

- Возможно. По какому предмету он специализировался?

- Ему пришлось бросить занятия, сэр, диплома он так и не получил. Но
он был вашим поклонником. И при каждом удобном случае упоминает, что
учился у вас.

Стоит похвалить ребенка - и вы наверняка подружитесь с матерью; вот и
доктор Твишел после моих слов предложил мне присесть и даже позволил
заказать для него выпивку. Четыре дня не прошли даром: до того, как мне
удалось завязать с ним знакомство, я собрал о нем кое-какие сведения в
университетской библиотеке. Теперь я знал, какие он написал работы, куда
их представлял, каких степеней и почетных званий был удостоен, автором
каких книг являлся. Я даже попытался прочитать одну из его последних
публикаций, но она мне оказалась не по зубам, и на девятой странице я
застрял, зато набрался в ней кое-каких технических терминов.

Ему я представился ярым поклонником научной мысли, сказал, что в
настоящее время собираю материал для книги под условным названием
"Невоспетые гении".

- И о чем она будет?

Я смущенно признался, что подумывал начать книгу с очерка о его
жизненном пути и популярного пересказа основных работ... при условии, если
он поступится своей широко известной скромностью. Конечно, мне придется
беспокоить его расспросами, так как в основе должен быть фактический
материал. Он считал, что все это чушь, и не желал даже думать о такой
ерунде. Но я напомнил ему о долге перед будущими поколениями, и он
согласился обдумать мое предложение. На следующий день он явился в полной
уверенности, что я собираюсь записать его биографию и посвятить ей не
просто главу, а целую книгу. С этого дня он говорил без остановки, а я все
записывал... действительно записывал. Дурачить его я не осмелился: время
от времени он прерывал свой рассказ и просил почитать, как получилось. Но
о путешествии во времени он не упоминал. Наконец я не выдержал.

- Профессор, правда ли, что если б не некий полковник, одно время
прикомандированный к университету, вам ничего не стоило получить
Нобелевскую премию?

Три минуты подряд он замысловато ругался.

- Кто вам о нем рассказал?

- Видите ли, профессор, когда я собирал материал для статьи о
Министерстве обороны - я ведь кажется упоминал об этом?