Чтение 32–й страницы книги ~Ноги из глины~

рассыпалась от удара об стену. -- Нет, -- сказал он. -- Только почистите
здесь все. И почините чертов молот.

Сержант Кишка, ценной невероятных усилий, высунулся из канавы.

-- Ты -- Вы в порядке, капрал лорд де Ноббс? -- промямлил он.

-- Не знаю, Фред. Это чье лицо?

-- М'е, Нобби.

-- Слава тебе господи, а то я подумал что мое...

Кишка опрокинулся назад. -- Мы лежим в канаве, Нобби, -- простонал он.
-- У-у-у.

-- Мы лежим в каневе, Фред. Но некоторые из нас смотрят на звезды...

-- Ну, я смотрю на твое лицо, Нобби. Лучше бы я смотрел на звезды,
поверь мне. Д'вай...

После нескольких неудачных попыток оба смогли, опираясь друг на друга,
подняться.

-- Где-де-де-де мы, Нобби?

-- Я помню, как мы ушли из "Барабана..." У меня простынь на голове?

-- Это туман, Нобби.

-- А что это за ноги внизу?

-- Я думаю это твои ноги, Нобби. У меня мои.

-- Правильно, правильно. У-у-у... Мне кажется, я перебрал, серж...

-- Напился по-королевски, да?

Нобби неуверенно потянулся к своему шлему. Кто-то надел на него
бумажную корону. Под ухом он нащупал собачье дерьмо.

Наступил неприятное время в распивочном дне, когда, после нескольких
отличных часов в канаве, начинаешь чувствовать возмездие от протрезвления,
все еще оставаясь достаточно пьяным чтобы все ухудшить.

-- Серж, как мы сюда попали?

Кишка начал чесать себе голову, но тут же остановился из-за возникшего
от этого грохота.

-- Мне кажется..., -- сказал он, собирая разорванные кусочки памяти, --
мне... кажется... я думаю, мы что-то говорили о необходимости штурма дворца
и предъявления твоих прав на трон...

Нобби закашлялся и выплюнул сигарету. -- Я надеюсь, мы не сделали
этого?

-- Ты вопил, что мы должны сделать...

-- О, господи..., -- простонал Нобби.

-- Но я помню, мы не сошлись о времени начала штурма.

-- Это, все же, лучше.

-- Ну... все закончилось на костоломе Хоскинсе. Но он споткнулся об
кого-то, когда гнался за нами.

Кишка неожиданно хлопнул себе по карману. -- И у меня все еще остались
деньги, -- сказал он. Еще одно облако воспоминаний налезло на солнечный свет
провала в памяти. -- Ну, три пенса осталось от них...

Смысл последнего дошел до Нобби: -- Троу пенсов?

-- Да, ну... после того как ты стал заказывать все эти дорогие напитки
за стойкой бара... ну, у тебя было не было нет денег, и я должен был или
заплатить или..., -- Кишка провел ребром ладони по горлу и продолжил: --
Вжик!

-- Ты хочешь сказать, что мы заплатили в "Барабане" деньгами
отложенными на счастливый час?

-- Не совсем на счастливый час, -- загадочно сказал Кишка. -- Больше
похоже на Сто-Пятьдесят-Минут Экстаза. Я даже не знал, что джин можно
покупать пинтами.

Нобби попытался сфокусировать зрение на тумане. -- Никто не может пить
джин пинтами, серж.

-- Это именно так я тебе и говорил, но ты не слушал.

Нобби принюхался. -- Мы рядом с рекой, -- сказал он. -- Давай
попробуем...

Что-то прорычало, очень близко. Рык был низким и тяжелым, похожим на
корабельный гудок. Этот звук темной ночью могло издавать приведение в
заброшенном замке, и он не прекращался очень долго, но потом неожиданно
оборвался.

-- ... убраться отсюда как можно дальше, -- сказал Нобби. Звук произвел
эффект холодного душа плюс две пинты черного кофе.

Кишка, распространяя благоухание, покрутился на месте. Очень хорошая
прачечная очень не помешала бы ему. -- Откуда он шел?

-- Он был... там, так?

-- Я думал, что он шел оттуда!

В тумане все направления были одинаковы.

-- Я думаю..., -- медленно сказал Кишка, -- что нам надо подать отчет
об этом как можно скорее.

-- Правильно, -- сказал Нобби. -- Куда?

-- Давай просто побежим, хорошо?

Огромные круглые уши сержанта Крючконоса затрепетали от звука
пронесшегося по городу. Он медленно повернул голову, фиксируя высоту,
направление и расстояние. Потом он запомнил их.

Крик был слышен в полицейском участке, но из-за тумана очень
приглушенно.

Он вошел в открытую голову голема Дорфла и завертелся эхом внутри,
отскакивая от маленьких трещинок, пока на самой грани восприятия не
заплясали все вместе маленькие зернышки глины.

Пустые глаза смотрели в стену. Никто не услышал крика, что вырвался из
мертвого черепа, потому что не было рта, который его издал и даже не было
разума, чтобы закричать, но он закричал в ночь:

Глина от глины моей. Не убий! Не убий!

Самуэлю Ваймзу снились улики.

У него было язвительное отношение к уликам. Он инстинктивно не доверял
им. Они все время доставали его.

И он не доверял людям, которые, бросив взгляд на прохожего, громко
говорили своим компаньонам: -- А, мой дорогой друг, я ничего не могу
сказать, кроме того, что он левша-каменщик, несколько лет плавал на торговых
судах, и недавно у него началось безденежье. -- А затем расписывали
многочисленные высокомерные интерпретации о мозолях, манере держаться и
расположения ботинок у человека, в то время как на самом деле те же
интерпретации можно отнести и к человеку который надел старую одежду потому
как в настоящий момент он кладет кирпичи дома под основание новой площадки
для барбекью, а татуировку получил однажды, когда он был пьяный и
семнадцатилетний[14], и фактически его укачало на мокром тротуаре. Какое
высокомерие! Какое оскорбление богатому и разнообразному человеческому
опыту!

Так же дела обстояли и с более твердыми свидетельствами. Отпечатки ног
на клумбе в реальном мире мог оставить и мойщик окон. А крик в ночи очень
даже мог издать человек, который встал с постели и наступил на валяющуюся
расческу.

Реальный мир слишком реален, чтобы давать тонкие намеки. В нем
происходило слишком много событий. В нем не исключалась возможность узнать
правду, это было бы невозможно, но в нем очень трудно исключить различные
вероятности. Усердно стараешься, терпеливо задаешь вопросы и внимательно все
изучаешь. Ходишь и разговариваешь, и где-то в глубине души просто надеешься,
что у какого-нибудь придурка не выдержат нервы, и он сдастся.

Все события дня смешались друг с другом во сне Ваймза. Големы бродили
грустными тенями. Отец Тубелчек помахал ему рукой, и потом его голова
взорвалась, обдав Ваймза душем из слов. Мистер Хопкинсон с куском гномьего
хлеба мертвым лежал в своей печи. А големы в тишине проходили мимо. Там же
был Дорфл, ходил, волоча ноги вокруг, голова у него была раскрыта, и слова
клубились вокруг как рой пчел. А в центре всего этого танцевал Мышьяк,
тоненький человечек, он потрескивал, и что-то невнятно пел.

В какой-то момент он подумал, что один из големов закричал.

После этого его сон начал потихоньку таять. Големы. Печь. Слова.
Священник. Големы, грохоча ногами, маршировали, от чего у него весь сон
начал пульсировать...

Ваймз открыл глаза.

Леди Сибил рядом с ним сказала "Всфгл", и повернулась на другой бок.

Кто-то колотил в дверь. Все еще сонный, с ватной головой, Ваймз
поднялся на локтях и спросил куда-то в пустое ночное пространство: -- Кого
еще несет в это время ночи?

-- Бингерли бингерли бип! -- сказал веселый голос с той стороны, где
Ваймз оставил свою одежду.

-- О, пожалуйста...

-- Пять часов двадцать девять минут и тридцать одна секунда, утро.
Пенни доллар бережет. Хотите, я напомню Вам Ваше расписание на сегодня? Пока
я буду говорить, Вы могли бы взять и заполнить регистрационную карточку.

-- Что? Что? О чем ты говоришь?

Стук продолжался.

Ваймз выпал из кровати и начал искать спички. Наконец он зажег свечу и
наполовину побежал, наполовину заковылял по длинной лестнице вниз к холлу.

В дверь колотил констебль Посети.

-- Лорд Ветинари, сэр! Ему хуже!

-- Уже послали за Джимми-Пончиком?

-- Да, сэр!

В это время суток туман боролся с рассветом, отчего весь мир выглядел,
как если бы он находился внутри мячика от пинг-понга.