картой. Немного дальше мы свернули вправо на проселок и въехали в деревню
Тиншэм.
стена, огораживающая поместье, проходила рядом с дорогой за кучкой
домиков, составлявших деревню Тиншэм. Мы ехали вдоль этой стены, пока не
увидели массивные ворота из сварного железа. За воротами стояла молодая
женщина, лицо которой не выражало ничего, кроме трезвого сознания
возложенной на нее ответственности. Она была вооружена и неумело сжимала
ружье обеими руками. Я дал сигнал Коукеру притормозить и окликнул ее. Она
пошевелила губами, но из-за шума двигателя я не расслышал ни слова. Я
выключил двигатель.
спуская глаз с ее пальцев, неловко нащупывающих спусковой крючок, я
вкратце объяснил ей, кто мы такие, почему мы приехали, что мы везем, и
заверил ее, что нас всего двое и больше в грузовиках никто не прячется.
Вряд ли она восприняла все это. Ее глаза не отрывались от моего лица, и в
них было тоскливо-умозрительное выражение, обыкновенно свойственное
ищейкам и неприятное даже у них. Мои слова не рассеяли эту всеобъемлющую
подозрительность, которая делает добросовестных людей такими скучными.
Когда она вышла, чтобы заглянуть в кузовы и проверить правдивость моих
утверждений, я мысленно пожелал ей не столкнуться когда-нибудь с людьми,
относительно коих ее подозрения оправдались бы. Ей очень не хотелось
признать, что она удовлетворена, ведь это принижало ее роль надежного
часового, но в конце концов она уступила и пропустила нас. Когда я въезжал
в ворота, она крикнула: "Берите вправо!" - и сейчас же вернулась к своим
обязанностям по обеспечению безопасности вверенного ей участка.
века, усаженный деревьями, которым было достаточно места, чтобы разрастись
во всем великолепии. Дом не блистал архитектурным изяществом, но это был
громадный дом. Он занимал обширную площадь и сочетал в себе множество
разнообразных стилей, словно из его прежних владельцев никто не мог
удержаться от искушения оставить на нем свой персональный отпечаток.
Каждый из них при всем уважении к деятельности своих отцов ощущал,
по-видимому, настоятельную необходимость выразить также и дух собственного
времени. Неколебимое пренебрежение предыдущими канонами вылилось в
немыслимую эклектику. Это был, несомненно, смешной дом, но он производил
впечатление дружелюбия и надежности.
машин. Вокруг, занимая, наверно, несколько акров, располагались
многочисленные каретник и конюшни. Коукер поставил свой грузовик рядом с
моим и вылез. Никого вокруг видно не было.
коридору. В конце коридора оказалась кухня баронских масштабов, где было
тепло и пахло едой. С другой стороны была дверь, из-за которой доносился
приглушенный гул голосов и звон посуды, но нам пришлось миновать еще один
темный проход и еще одну дверь, прежде чем мы до них добрались.
Помещение было достаточно просторно для сотни человек, а сейчас здесь на
скамьях за длинными столами на козлах сидело человек пятьдесят-шестьдесят,
и с первого взгляда было ясно, что все они слепые. Они сидели тихо и
терпеливо, в то время как несколько зрячих трудились, не покладая рук.
Возле входа у бокового столика трое девушек прилежно нарезали цыплят. Я
подошел к одной из них.
ладони прядь волос, упавшую на лоб.
с посудой, - сказала она.
капустой. Раскладывая порции, я урывками оглядел людей в зале. Джозеллы
среди них не было, не видел я и никого из выступавших в университете, хотя
лица некоторых женщин показались мне знакомыми.
подобраны они были странно. Несколько человек, возможно, и являлись
лондонцами или, во всяком случае, горожанами, но большинство было в
крестьянской одежде. Исключение составлял пожилой священник, но все они
были слепыми.
разительно не соответствующих обстановке, остальные скорее всего местные.
Из местных зрячей была только одна девушка, но среди горожанок было около
десятка зрячих и несколько слепых, державшихся вполне уверенно. Коукер
тоже оглядывал зал.
ее?
Джозеллу была большей, нежели я думал.
человека из тех, кого я взял тогда вместе с вами... кроме той девчонки,
что нарезает курятину.
стол. Качество продуктов и поварское искусство не вызывали никаких
сомнений, к тому же после недели жизни на одних консервах интерес к
горячей пище был у меня обострен до крайности. После трапезы послышался
стук по столу. Поднялся священник; подождав пока наступит тишина, он
заговорил:
вознести Господу нашему молитвы благодарности за Его великую милость,
сохранившую нас в разгаре такого бедствия. Я призываю вас всех помолиться,
дабы Он воззрел с состраданием на тех, кто еще бродит во мраке и
одиночестве, и дабы благоугодно было Ему направить их стопы сюда, где мы
сможем помочь им. Будем же просить Его дать нам пережить грядущие
испытания и несчастья, чтобы в Его время и с Его помощью мы смогли бы
сыграть свою роль в построении лучшего мира к Его вящей славе.
разбилось на группы, слепые взялись за руки, и четверо зрячих девушек
повели их из зала.
ни слова. К нам подошла девушка.
кажется, скоро вернется.
нею.
почти стемнело. Мы нашли ее в маленькой комнате, похожей на кабинет,
освещенный всего двумя свечами на столе. Я сразу узнал в ней ту смуглую
женщину с тонкими губами, которая выступала против профессоров на собрании
в университете. Когда мы предстали перед ней, все ее внимание
сосредоточилось на Коукере. Выражение ее лица было не более дружелюбным,
чем неделю назад.
кучу отбросов, - мне сообщили, что вы тот самый человек, который
организовал нападение на университет.
признаем грубой жестокости и не собираемся ее терпеть.
классов:
жесток: тот, кто осознал свою ответственность перед настоящим и остался,
или тот, кто осознал свою ответственность перед будущим и ушел?
изменилось, но было очевидно, что в эту минуту меняется ее мнение о
Коукере. Она явно не ожидала ни такого ответа, ни такой манеры держаться.
Оставив на время эту проблему, она повернулась ко мне.
задал ей вопрос в свою очередь:
нас чистая благопристойная община в правилах... в христианских правилах, и
мы намерены держаться этих правил. У нас нет места людям развратным.
Разложение и неверие послужили причиной большинства несчастий мира. Те из
нас, кого пощадила катастрофа, обязаны создать общество, в котором это не
повторится. Циник, умник пусть знает, что здесь он не нужен, какие бы
блестящие теории он ни выдвигал, чтобы замаскировать свою распущенность и
свой материализм. Мы христианская община, и мы намерены таковой остаться,