знаете ли вы, что инициатором написания пьесы и даже вашей повести был не
Конон, а Комитет госбезопасности; не отсюда ли и судьба их оказалась
одинаковой? Все сходилось: пьеса и наши "посиделки" в Комитете имеют единую
причину: секретов они нам не открывали, "зато" Конон Молодый стал неугоден
начальству из-за самостоятельности и независимости своих суждений. Стало
быть, пришло время легализовать легендарного разведчика, и так же это время
ушло. Меня как током ударило: Господи, наши "тайные" беседы в Нескучном саду
тоже могли быть организованы по желанию или даже по приказу всесильного
ведомства! Я такая же кукла, какой был мой герой, но на чьем крючке мы
сидели, кто повелевал нами в ту пору, как сегодня водят великими мира сего
всевозможные безымянные и только угадываемые господа-кукловодчики? Напомню
вам великие четыре строки, сочиненные на спор (на том пиру гениев я не был,
пересказываю с чужих слов) с Вознесенским, Евтушенко и Рожденственским (под
столом сидя с задачей за пятнадцать секунд сочинить нечто, имеющее "смысл");
бутылку коньяка выиграл замечательный поэт Николай Глазков: "Я на мир взираю
из-под столика: век двадцатый - век необычайный; чем он интересней для
историка, тем для современника печальней".)
не ведут к трагедиям или к беде. Итак, ситуация до сих пор вызывающая у меня
недоумение. Боюсь, читатель тоже не сумеет сохранить выражение своего лица
бесстрастным. Закончу "ягодками", начну с "цветочков".
точности): "...дело в том, что Лонгсдейл на разных этапах своей деятельности
мог сталкиваться с американскими разведчиками, имена которых, чаще всего
вымышленные (на этом месте я ставлю для нынешнего своего читателя знак "!"
В.А.), а потому имеющие значение кличек, я сейчас представлю с краткими
характеристиками. Это и вам будет небесполезно в повести для большей ее
достоверности, и нам, как говорится, не вредно..."
рукописно исполненными: с десяток американцев. Иные из разведшколы в
Бедвергсгофене (ФРГ), а кто-то из резидентуры США в Йокогаме (Япония). То ли
забыли они об этом листочке, или нарочно оставили, но факт остается фактом:
работая над повестью, я самолично расширил список до шестнадцати и еще
раскрасил имеющиеся подробностями, которых не было. В итоге написал
"Приложение № 9" (из архива Центра), пропорционально разложил по адресам:
одних "прописал" в Японии, других - в Германии. Фамилии брал из
подвернувшейся под руку газетки, а клички придумать вовсе просто: Сал, Рено,
Гленн, Майк, Тони, "Стив (он же Стивенсон, он же Джим Пеллер, он же Роланд
Отто Болленбах - 1920 года рождения, уроженец штата Оклахома)". И своими
собственными руками да еще крохотной фантазией с явным желанием прибавить
полупустым и плоским людям хоть немного того, что зовется харизмой, явно под
влиянием Юлиана Семенова, с которым был знаком (мы даже дружили в период,
когда он писал бессмертные "Семнадцать мгновений весны"); количество
американских агентов уверенно увеличил до шестнадцати единиц сверх
предложенных "ведущим", в реальности которых, кстати, я тоже не был уверен.
Спрошу вас сегодня: убедительно звучит текст, когда вы просматривали
"Приложение номер 9"? Напомню читателю фрагменты описания любой парочки из
"моих" агентов (цитирую по книге): "Алексей" - лейтенант американской армии,
1925 года рождения. Среднего роста, волосы русые (мать русская). Молчалив.
Пьет мало. Увлекается женщинами, независимо от их национальности, даже
немками и еврейками. Занят преподаванием гимнастики и дзюдо. Одновременно
заведует экипировкой курсантов школы". "Джонни Муоллер" (он же Антон
Алексеевский) - 35 лет, русский. Среднего роста, плечистый, плотный. Лицо
круглое. Брюнет. Волосы густые, длинные, зачесаны назад. Глаза карие, нос
прямой. Усы коротко подстрижены. Немного рисует, хотя и дальтоник. Пишет
стихи. Откликается на кличку "Лирик". Работает специалистом русского быта,
преподает взры
"характер нордический"? Со стороны пресс-центра мой "документальный" список
не получил ни поправки, ни одного замечания: мои "кадры" прошли, как по
маслу. Надеюсь, дело не в "деловом" цинизме ведомства, которое мало чем
отличалось от моего "творческого". Буду благороден: в описании "реальности"
тех времен пресс-центровцы исходили, как кажется мне, не из охраны настоящей
секретности, сколь заботились о сохранности ауры, атмосферы, типичности.
Воистину: только градусами разнятся наши методы, то есть крепостью
алкогольного напитка, но суть одна: сокрыть истину. Правда, их список по
сравнению с моим мал, да и красками чуть бледнее. Впрочем, кому как
покажется; не мы ценители описанного и былого, и не нам знать, что устойчиво
в человеческой памяти, а что мимолетно.
поскольку я сам их сконструировал, надев на себя собственное представление о
жизни и коллизиях настоящих нелегалов. Представить себя не в своей, а в
чужой шкуре (или маске) - можно, но: не дай Бог! В повести действует
человек, которого я долго называл "полковником А.". Если не забыл мой
читатель, кратко напомню: первая встреча с ним произошла в ту пору, когда я
еще был в составе Багряка, а он сидел в свите Конона Молодыя под именем
Варлама Афанасьевича и давал по ходу беседы фактические справки о внешности
и деталях какого-то здания в Германии (в ответ на нашу просьбу познакомить
нас с кем-то из крупных разведчиков), а затем со странным кульбитом вдруг из
"полковника А." превратился в Рудольфа Ивановича Абеля. На сей раз Конон был
уже сбоку от нас, как прежде сиживал Варлаам, а тот - в центре стола: точно
визави. Томить читателя секретами полишинеля смысла уже нет: и повесть
прочитана, тем более что не в этой "конфигурации" Комитета суть дела. Суть в
том, что когда я, уже сочиняя сюжеты повести, ощутил необъяснимую
потребность (может быть, чутье) осуществить возникшую идею: соединить трех
человек в одно лицо, имя которого придумывать не стал. Назвал его ясно и
просто: немецкий абверовец, в руки которого в Гродно попал молоденький
партизанчик Конон Молодый с грубо сделанными фальшивыми документами. А что?
- легкомысленно подумал я, не могло ли такое случиться в реальной жизни,
которая и не такие невероятности преподносит людям. И еще несколько слов,
чтобы освежить память читателя: абверовец-полковник вдруг отпустил Конона,
сильным пинком кованным каблуком сапога под зад и вышвырнул его из своего
кабинета и с высокого крыльца, чудесным образом спасая жизнь юноши; этот
удар мой герой всю жизнь ощущал (так казалось мне), и копчик его, как верная
собачонка, увидев "чужого", начинал ныть, возвращая память к эпизоду в
Гродно.
встрече в Вашингтоне со своим резидентом по США и Северной Америке. Не
обессудьте, читатель, я вновь верну вас к цитате, а уж затем во всем
признаюсь, чтобы дать себе и вам пищу для размышлений. Итак:
каменный, а кибернетически-атомный, и людей, которым нужно обнаружить друг
друга в толпе, могут снабдить, я думаю, какими-нибудь локаторами на
компьютерной основе, техника взаимного обнаружения оставалась у разведчиков
на примитивном, но как говорится, весьма гарантированном уровне минувших
столетий. Так, сэр Гордон Лонгсдейл зажал сигарету в правом углу рта, а
резидент, наоборот, в левом, и оба они, как было условлено, постукивали
стеками свои левые сапоги, а в петлицах смокингов воткнули булавки один с
красной, другой с зеленой головками... Еще издали Лонгсдейл приподнял
котелок, приветствуя приближающегося джентльмена, затем поднял глаза на его
лицо и замер с онемевшей физиономией: перед ним был немецкий полковник
абверовец, и как бы в доказательство того, что это был именно он, у Конона
Молодыя заныл копчик..."
читали повесть, если помните ключевую сентенцию: "Мне остается добавить к
сказанному, что абверовцем в Гродно и одновременно резидентом в США и
Северной Америке был не кто иной, как уже знакомый вам советский полковник
А., он же "Варлам Афанасьевич" из свиты Лонгсдейла и, наконец - да, вы
совершенно правы, читатель - Рудольф Иванович Абель; неисповедимы пути
Господни... Вот и теперь круг замкнулся".
даже потрясению, вся эта фантастическая ситуация, изложенная в повести и,
тщательно проверенная специальной комиссией пресс-центра, а затем
благополучно опубликованная, многократно переизданная и дома и за рубежом, -
я сам в недоумении и в растерянности, - от начала и до конца придумана лично
мною. Теперь поставьте себя на место - нет, не разведчиков - а именно на
место автора: неужто вам, уже вкусившим невероятия странной профессии -
иностранец, не захочется не только увидеть в своем американском коллеге -
абверовца, а в нем еще и Варлама Афанасьевича, "сделав" его (гулять, так
гулять!) еще Рудольфом Абелем?
лице, не моргнув глазом. А сейчас с той же решительностью признаюсь вам,
своему читателю: грешен. Как все складно тогда получилось, да еще было без
запинки пропущено через тотальную проверку пресс-центром. Добавлю: в
документальном повествовании?! У меня рождаются три варианта ответа на
загадку. Вариант 1-й: я гениально провидел то, что воистину было, о чем
герой мой Конон Трофимович никогда не смел рассказывать мне, ни о встрече в
Вашингтонском парке с абверовцем, оказавшемся Абелем. Вариант 2-й: им все до
лампочки, и вообще - был ли мальчик? Какая им разница: как бы ни говорили,
сколько бы о них ни в р а л и - одна п о л ь з а, кроме одного в р е д а,
если рассказывали п р а в д у. Впрочем, даже если и не было никакой встречи
с Абелем-абверовцем, им и это н у ж н о, чтобы вы думали, будто встреча
такая была; беспроигрышная профессиональная лотерея. Наконец, вариант 3-й:
вопиющая ведомственная халатность, пропустившая подобное смешение соленого
со сладким и с перцем, как гремучая смесь яда с противоядием в одной колбе,
как кровосмесительное и грешное соитие родных братьев и сестер. Если так, то
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Соломатина Татьяна
Перумов Ник