врачи запретили ехать, то... Вы понимаете, это могло быть совсем превратно
истолковано. А у меня не было и мысли о такой страшной болезни.
отчетах, не совладала с собой, уткнулась в рукав темно-синего жакета,
расплакалась, виня себя. Однако лишь на минуту-другую она дала волю этой
женской слабости. Глаза были опять вытерты. Елена Антоновна вновь обрела
прямизну стана, ясный разум, готовность быть к услугам, исполнять долг.
Теперь были явственно заметны ее по-бабьи обвисшие щеки, на которые тоже
легла краснота, - да, она, партийка с двадцатого года, пронесшая без
пятнышка, без единого порицания или выговора свое звание члена партии,
государственной и общественной деятельницы, оставалась тем не менее
женщиной, женой. И ради мужа сумела сейчас мобилизовать выдержку, сидела
собранная как на работе. Впервые при Николае Николаевиче, не постеснявшись
его, она вынула из большого коричневого не то портфеля, не то сумки
металлическую без украшений пудреницу, посмотрелась в зеркальце, запудрила
щеки и нос.
поговорку: "Смерть и жена богом суждена". Человек, ради которого он сюда
доставлен, прошагал свою жизненную тропу рядом с этой женщиной, тоже
отформованной одинаковым прессом. А если бы его женой была другая?
Праздный вопрос... Он некогда выбрал ее, этот выбор тоже часть его
личности. Наверное, Онисимов не был бы самим собой, если бы женился на
другой. Впрочем, случаются же роковые мгновения, развилки на пути.
Возможно, некогда он тянулся и к иной, видел в мыслях другую спутницей
жизни. Проницательный медик отметает эти досужие мысли. Сказано же: "богом
суждена".
Николай Николаевич даст телеграмму в Москву. Он набрасывает в блокноте
текст для шифровальщика: "Необходимо увезти Онисимова. Подозрение на рак
легких. Соловьев".
нужен.
осматриваете. И что-нибудь прописывайте.
выслушивал, выстукивал его, прописывал какие-то общеукрепляющие средства,
бромистые препараты. И не удивился, что больной стал заметно лучше себя
чувствовать. Такого рода стадия как бы улучшения нередко случается в
развитии ракового процесса под воздействием разных факторов, разумеется, и
психологических. Субфебрильная температура продолжала держаться. Остались
и быстрая утомляемость, слабость. Однако в какие-то часы, особенно по
утрам, Онисимов не был уже вялым, заменял на полдня халат домашним
пиджачным костюмом, стал опять бриться ежеутренне. Соловьеву, который с
интересом знакомился со столицей Тишландии, а заодно и жене, нередко
присутствовавшей во время посещений врача, Александр Леонтьевич охотно
рассказывал об этой стране. Пожалуй, деятельность дипломата уже его впрямь
несколько забрала.
препятствует экспансии американцев. Вы понимаете? Значительные слои
интеллигенции, даже буржуазной, против Америки. И хотя с колебаниями, хотя
и выделывая разные там фигли-мигли, тянутся к нам. Мы - сила. Здесь,
далеко от нашей земли, особенно ярко это чувствуешь.
завоеванное, гордое: "Мы - сила". Елена Антоновна внимательно слушала, не
вмешивалась, подчас утвердительно кивала. Онисимов охотно посвящал врача в
проблемы экономики. Тишландия быстро индустриализируется. В военном
отношении она выглядит слабой, но ее скрытый потенциал - серьезная
величина.
решением Совета Министров здание, где когда-то располагался Главпрокат,
передано институту, который возглавляет Соловьев.
встречался с Серго.
Серго, были в моей жизни самыми лучшими.
известно, как после гибели Серго навис над житьем-бытьем Онисимовых Берия,
выжидавший случая посчитаться. Нет, ни о Берии, ни тем более о Хозяине -
вон видна небольшая его фотография, единственное украшение голых стен
спальни - Онисимов не станет судачить с этим приятным и, кажется, умницей
москвичом-доктором.
веру, изобретательно, остро изобличавший малейший обман, теперь склонен
был верить, что у него действительно какая-то форма ползучего воспаления
легких, поверил в выздоровление. Сколько раз Соловьеву доводилось
наблюдать этот спутник рака, указанный и в его книге, так называемую
эйфорию - своеобразное опьянение, возбужденное состояние, к которому
присоединялась легкая доверчивость к обману, легкая внушаемость.
лечения. В обычный час к Онисимову заглянул Соловьев, неизменно
элегантный, в галстуке бабочкой, подвижный, восторженно воспринимавший
свою встречу с удивительной столицей северной страны. Ознакомившись с
телеграммой, без раздумий воскликнул:
Александр Леонтьевич, будем собираться.
разрешивший себе обрести на чужбине легкомысленный вид, уже превосходно
сыгрались, находчиво, тонко исполняли свои роли.
но и высокопоставленные чиновники Тишландии и главы посольств,
аккредитованные при королевском правительстве. Каждый пожал на прощание
руку этому нисколько не чопорному, умному, сумевшему заслужить общее
расположение представителю великой и все еще несколько загадочной,
раскинувшейся и в Европе, и в Азии социалистической державы. И свои, и
иностранцы желали ему скорейшего выздоровления, возвращения сюда к своим
обязанностям. Посланник Канады пригласил его вместе поохотиться на
рождественские праздники. Сборы, близившийся отлет, внимание, оказанное
ему дипломатическим корпусом, что в какой-то степени, конечно, относилось
и лично к нему, являлись каким-то плодом его здешней работы, - все это
взбудоражило, взбодрило Онисимова. Он давно не чувствовал такого подъема,
такого вкуса к жизни. Только что начался сентябрь - в том году неожиданно
солнечный, теплый в Тишландии. Онисимов, в мягкой темной шляпе, в осеннем
расстегнутом пальто, окруженный провожающими, стоял, улыбаясь, под нежно
голубеющим небом у самолета, готового в путь. Улучив минуту, советник
посольства, он же и секретарь тамошней парторганизации лобастый Михеев,
постоянный партнер Онисимова в шахматах, спросил его:
Успею вернуться. И сам сделаю.
Онисимова в покойном кресле у стеклянной стены огромного помещения для
транзитных пассажиров, врач и Елена Антоновна, прохаживались по дорожкам
аэродрома. Она спросила:
Несколько месяцев. Полгода.
назад Онисимова отсюда провожали сотоварищи, шли будто колонной по
забетонированному полю. Теперь же никто из них, его бывших сподвижников,
сотрудников, не приехал его встретить.
санитарная машина. Появились носилки. Об этом позаботилось лечебное
управление Совета Министров - там, очевидно, предполагали, что Онисимов
сам уже не передвигается. Он с усмешкой отстранил санитаров, но
предвестие, несомненно, было плохим. Тоскливое знакомое предчувствие опять
засосало Онисимова. К нему подбежал сын, на миг приостановился, пытливо
заглянул в глаза отца, в его изжелта-бледное, с сероватым оттенком лицо.
Андрюша поразился, каким маленьким, словно бы усохшим, стало оно, это
родное лицо. А нос совсем костлявый, восковой... Более не разглядывая,
мальчик прильнул к груди отца. Взволнованный Онисимов провел рукой по лбу,
по мягким волосам Андрейки, приник к ним губами.
Антонину Ивановну, своего давнего лечащего врача. Она его встречала по
обязанностям службы. Онисимов пожал ей руку, хотел пошутить насчет
санитарной машины и носилок, но шутка не подвертывалась, и он,
усмехнувшись, сказал:
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Ковальчук Вера
Пехов Алексей
Никитин Юрий
Грабб Джеф