собой остальных крикливых чаек. Мы уже собрались уходить, потому что на молу
было холодно и солнце ничуть не грело, но тут человек в грузчицкой шапке
начал понемногу выбирать веревку. Матушка все равно хотела уйти, но Мацерата
было невозможно сдвинуть с места. Да и Ян, который обычно повиновался всем
высказанным вслух пожеланиям матушки, на сей раз заупрямился, ну а Оскару
было все равно, уйдем мы или останемся. Но раз мы остались, я глядел. Покуда
грузчик равномерными рывками выбирал веревку и при каждом рывке очищал ее от
водорослей, зажимая между коленями, я убедился, что торговый пароход, чьи
надстройки каких-то полчаса назад едва выглянули из-за горизонта, при
глубокой осадке сменил курс и теперь входил в гавань. Раз у него такая
осадка, значит, это швед, груженный рудой, смекнул Оскар. Но я отвлекся от
шведа, когда грузчик медленно привстал с камней. -- А ну-ка посмотрим чуток,
чего там у него есть. Это он сказал Мацерату, который с готовностью
согласился, хоть ничего и не понял. То и дело приговаривая: "Чуток
посмотрим!" и "Чего там у него есть!" -- грузчик продолжал выбирать канат,
хотя сейчас уже с натугой, потом он полез вниз по камням к канату и запустил
-- матушка не успела вовремя отвернуться, -- широко раскинув, запустил руки
в клокочущую воду бухты между гранитных глыб, пошарил, нащупал, схватил и,
громко требуя посторониться, швырнул что-то мокро-тяжелое, что-то бурлящее
жизнью на землю перед нами: лошадиную голову, свежую, совершенно как
настоящую, голову вороного коня, то есть черногривой лошади, которая вчера
еще, позавчера еще, возможно, заливалась ржанием, потому что она совсем не
разложилась, эта голова, и не издавала зловония, разве что речной водой от
нее пахло, но этой водой пахло все на молу. И вот уже человек в шапке стоит
широко расставив ноги над останками коня, из которого яростно прут
светло-зеленые маленькие угри. Грузчик не без труда ловил их, потому что
угри быстро и ловко скользили на гладких, мокрых еще камнях. Вдобавок над
нами тотчас возникли чайки со своим обычным криком. Они налетели играючи,
втроем-вчетвером подхватывали маленького либо среднего угря, и отогнать их
не было никакой возможности, потому что мол принадлежал hl. Однако грузчику,
который бросился между чаек, удалось кинуть дюжины две угрей к себе в мешок,
поддерживаемый Мацератом, который любил изображать готовность помочь. А
потому Мацерат и не мог видеть, что у матушки лицо вдруг сделалось
изжелта-бледное, что она положила сперва руку, а потом и вовсе голову на
плечо и на бархатный воротник Яна. Но когда все мелкие и средние угри
проследовали в мешок, а грузчик, у которого во время этой процедуры слетела
с головы шапка, начал выдавливать из дохлой головы темных угрей покрупнее,
матушке и вовсе пришлось сесть, Ян даже хотел повернуть ее голову в сторону,
но она не давалась, она продолжала неподвижно и тупо смотреть вытаращенными
глазами на возню грузчика с этими змеями. -- Посмотри-ка! -- стонал тот
время от времени. -- Ну-кась, ну-кась! -- И, подсобляя себе рыбацким
сапогом, распялил лошадиный рот, вставил палку между челюстями, так что
могло показаться, будто лошадь скалит в ухмылке желтые целые зубы. Но когда
грузчик -- лишь теперь стало видно, что голова у него лысая и похожа на
яйцо, -- запустил обе руки глубоко в лошадиную пасть и извлек оттуда сразу
двух угрей толщиной по меньшей мере в руку, да и длины такой же, у матушки
тоже развело челюсти, и она исторгла из себя весь завтрак: комковатый белок
и тягучие нити желтка среди комьев белого хлеба в струе кофе с молоком
обрушились на камни мола, рвотные позывы еще давали себя знать, но больше из
нее ничего не, вышло, не так уж и много съела она за завтраком, потому что
набрала лишний вес и непременно хотела похудеть, ради этого перепробовала
множество диет, хотя до конца ни одну не выдерживала -- тайком она, конечно,
ела, -- и только от одного никак не могла отказаться, от гимнастики по
вторникам в женском объединении, хотя Ян и даже Мацерат над ней смеялись,
когда, прихватив мешочек со спортивным костюмом, она ходила к этим смешным
теткам в синей блестящей одежде, делала упражнения с булавой -- и все равно
не худела.
полуфунта, она могла давиться сколько угодно, похудеть еще больше ей не
удалось. Ничего, кроме зеленой слизи, из нее не вылетало, а тут налетели
чайки, налетели, едва она начала давиться, кружились все ниже, падали вниз,
жирные, гладкие, дрались из-за завтрака моей матушки, ни капельки не боялись
растолстеть, не давали себя отогнать, да и кто стал бы их отгонять, если Ян
Бронски сам их боялся и даже закрыл руками свои красивые голубые глаза.
барабан, когда дробью по белому лаку он начал войну против их белизны, они
не подчинились, ничуть его барабан не помог, он разве что сделал чаек еще
белей. А Мацерат, тот и вовсе не заботился о матушке. Он смеялся, он
подыгрывал грузчику, изображал человека с крепкими нервами, и, когда грузчик
почти завершил свое дело и под занавес извлек из уха у коня здоровенного
угря, а заодно с угрем выпустил белую кашу из лошадиных мозгов, Мацерат хоть
и сам позеленел от дурноты, но хорохориться не перестал и откупил у грузчика
почти задаром два средних и два больших угря, да еще пытался сбить цену.
будто вот-вот зарыдает, однако помог матушке выпрямиться, обхватил ее одной
рукой за плечи, другой -- спереди и повел прочь, что со стороны выглядело
смешно, han матушка ковыляла на своих высоких каблуках с камня на камень по
направлению к берегу, ноги у нее подгибались на каждом шагу, однако она
ухитрилась ничего себе не сломать. Оскар остался с грузчиком и с Мацератом,
поскольку грузчик, несколько ранее повторно водрузивший на голову свою
шапку, подробно объяснял нам, почему мешок из-под картошки до половины набит
солью грубого помола. Итак, соль в мешке служила для того, чтобы угри
убегались в ней до смерти, чтобы соль впитала слизь с их кожи, а также
изнутри. Потому как если угри попадают в соль, они не перестают двигаться,
пока вся слизь не перейдет в соль и пока сами они не уснут. Так поступают,
если хотят их потом закоптить. Правда, полиция это запрещает, и общество
защиты животных -- тоже, но без соли не обойтись. Как иначе очищать угрей от
наружной слизи, да и от внутренней? Потом мертвых угрей начисто обтирают
сухим торфом и подвешивают в коптильной бочке над горящими буковыми
поленьями. Мацерат счел вполне разумным, что угрей суют в соль.
мертвецов, -- добавил грузчик. -- Говорят, после сражения в Скагерраке угри
сделались наособицу жирные. А врач из моего специального лечебного
учреждения как раз на днях рассказывал про одну замужнюю женщину, которая
надумала позабавиться с живым угрем, а угорь так вцепился в нее зубами, что
женщину пришлось отправить в больницу, и детей у нее теперь больше не будет.
Грузчик затянул мешок с угрями и солью и перекинул его через плечо, хотя в
мешке все время что-то двигалось. Высвободившуюся веревку он обмотал себе
вокруг шеи и затопал в сторону Нойфарвассера. Тут и торговое судно
приблизилось. Водоизмещением оно было примерно в тысячу восемьсот тонн, и
оказалось оно не шведским, а вовсе даже финским, и привезло оно не руду, а
лес. Грузчик с мешком, надо полагать, имел знакомых на "финне", он замахал в
сторону этой ржавой посудины и что-то прокричал. А с "финна" замахали и
закричали в ответ. Но вот почему замахал Мацерат и почему выкрикнул такую
ерунду, как "Эй, на корабле, ахой!", я так и не смог понять. Ведь, будучи
уроженцем Рейнланда, он вообще ничего не смыслил в морском деле, и ни одного
знакомого у него среди финнов не было. Но такая уж у него была привычка:
махать, если другие машут, кричать, смеяться, аплодировать, если кричат,
смеются, аплодируют другие. Потому он сравнительно рано и вступил в партию,
когда в этом еще не было особой необходимости, когда это еще ничего не
давало, только отнимало у него воскресные утра.
перегруженным судном. Время от времени я оборачивался, потому что грузчик
так и бросил лошадиную голову под навигационной вышкой. Но сама голова была
уже не видна, потому что чайки ее облепили. Белая, едва заметная дырка среди
бутылочной зелени моря. Свежевымытое облачко, ежеминутно готовое
аккуратненько взмыть в воздух, громкими криками укрывая лошадиную голову,
которая издавала теперь не ржание, а крик.
кулаком по жести своего барабана, обогнал грузчика, успевшего тем временем
раскурить свою носогрейку, догнал Яна Бронски и матушку у начала мола. Ян
обнимал матушку, как и раньше, только одна из его рук m`undhk`q| теперь у
нее за пазухой. Впрочем, ни этого, ни того, что и матушка со своей стороны
запустила руку в карман Яновых брюк, Мацерат видеть не мог: он был слишком
далеко от нас и как раз заворачивал в газету, подобранную между камнями,
четырех угрей, которых грузчик по его просьбе предварительно оглушил камнем.
Догнавший нас Мацерат размахивал свертком с угрями и бахвалился:
выглядела лучше, и обе руки у нее были теперь на виду, и она ответила
Мацерату: -- Только не воображай, что я стану есть твоего угря! Я вообще в
жизни не съем больше ни куска рыбы, а уж про угрей и говорить нечего.
Мацерат засмеялся: -- Да будет тебе, девочка. Ты ведь и раньше знала, куда
лазят угри, а сама их всегда ела, свежих тоже. Вот поглядим, что ты скажешь,
когда твой покорный слуга отменно их приготовит со всеми штучками-дрючками и
немного зелени в придачу. Ян Бронски, своевременно выдернувший руку у
матушки из-за пазухи, ничего не сказал. Я начал барабанить, чтобы они не
заводили снова речь про своих угрей, и барабанил, пока мы не пришли в
Брезен. На трамвайной остановке и потом в прицепном вагоне я не давал трем
взрослым заговорить. Угри вели себя довольно спокойно. Стоять на разъезде у
Заспе не пришлось, потому что встречный уже прошел. Сразу за аэродромом
Мацерат, несмотря на мой барабан, начал рассказывать, до чего он
проголодался. Матушка не реагировала и смотрела куда-то мимо нас, пока Ян не
предложил ей одну из своих "Регат". Когда он дал ей огня, она, зажимая
губами золотой мундштук, улыбнулась Мацерату, так как знала, что он не
любит, если она курит на людях. Мы вышли из трамвая на Макс-Хальбе-плац, и
матушка против моих ожиданий взяла под руку Мацера-та, а не Яна, Ян пошел
рядом со мной -- он вел меня за руку и докурил до конца ее сигарету. На
Лабесвег домохозяйки католической веры все еще выколачивали свои ковры.
Покуда Мацерат возился с замком, я увидел фрау Катер, что жила по соседству
с трубачом Мейном. Мощными сине-красными руками она поддерживала на правом
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Сертаков Виталий
Куликов Роман
Шилова Юлия