овцы погибли до его прихода, а три обошлись без операции. Общее количество
овец, попавших в такую опасную переделку, было пятьдесят семь.
нему и подняла на него глаза.
и в ожидании ответа даже не сомкнула губ, зная, что сейчас же они снова
разомкнутся в улыбке.
ГЛАВА XXII
окружающих, оттого что у них не хватает душевной энергии тогда, когда она им
больше всего требуется, но не менее часто это происходит с ними оттого, что
они растрачивают ее зря, без пользы для себя, когда она у них есть.
несчастья, снова обрел прежнюю независимость суждений и бодрость духа -
качества, с которыми далеко не уедешь, если нет случая их применить, но и
случай без них никуда не вывезет. Эти качества, несомненно, могли бы помочь
подняться Габриэлю, воспользуйся он благоприятным стечением обстоятельств.
Но он топтался, как на привязи, возле Батшебы Эвердин и упускал время.
Весенний разлив не вынес его на гребне волны, а теперь уже приближалось
время спада, когда все возможности оставались позади.
скудные пастбища дышали изобильем и радовали глаз красками. В каждой юной
былинке, в каждой раскрывающейся поре, в каждом наливающемся стебле
чувствовалось стремительное брожение буйных жизненных соков. Здесь, на лоне
природы, явно присутствовал бог, а дьявол со своими делами перекочевал в
город. Пушистые сережки ив, резвые завитки папоротника, похожего на
епископский посох, квадратные головки курослепа, пятнистый аронник, подобный
апоплексическому святому в малахитовой нише, белоснежный сердечник,
колдуница, чешуйник с мясистым стеблем, траурные колокольчики с черными
лепестками - весь преображенный растительный мир в Уэзербери и его
окрестностях был полон причудливой грации в эту плодоносную пору. В животном
мире можно было наблюдать преображенные фигуры Джана Коггена - старшего
стригального мастера, второго и третьего стригача, которые работали поденно,
переходя с фермы на ферму, поэтому их можно не называть, четвертого стригача
Генери Фрея, пятого - мужа Сьюзен Толл, шестого - Джозефа Пурграса,
подручного, юного Кэйни Болла, и главного надзирающего Габриэля Оука. Ни на
одном из них не было надето ничего заслуживающего наименования одежды;
каждый был облачен в нечто представляющее собой пристойное среднее между
одеяниями индуса высшей и низшей касты. Согнутые спины и напряженно
застывшие лица свидетельствовали о том, что люди заняты важным делом.
а по общему своему плану похожа была скорей на церковь с притворами. Она не
только повторяла форму соседней приходской церкви, но и соперничала с нею в
давности. Была ли когда-нибудь эта рига одним из многочисленных строений,
относящихся к какому-нибудь монастырю, этого никто не знал: никаких следов
не сохранилось. Просторные приделы по обеим сторонам здания, достаточно
высокие, чтобы мог въехать самый высокий воз, груженный верхом снопами,
соединялось широкими каменными арками, мощными и строгими; в самой их
простоте заключалось величие, которого так часто недостает иным зданиям с
богатой архитектурной отделкой.
каштанового дерева с громадными поперечными балками, укрепленный дугами и
диагоналями, отличался тем строгим благородством, какого нет и в помине у
девяти десятых наших современных церквей. По обеим боковым стенам стояли
ряды раздвинутых щитов, а падавшие от них густые тени были прорезаны светом,
льющимся из стрельчатых окон, которые своими пропорциями отвечали высоким
требованиям красоты, а также и правилам вентиляции.
назначению, для коего была задумана с самого начала, что вряд ли можно
сказать о замках и церквах, близких ей по стилю и такой же давности. В этом
и состояло ее отличие и превосходство над этими двумя характерными
памятниками средневековья, - старая рига воплотила в себе навыки труда,
которые сохранились и до нас не изуродованные временем. Здесь по меньшей
мере замысел древних зодчих полностью совпадал с тем, что вы лицезрели
сейчас. Стоя перед этим старым, посеревшим зданием, вы видели, как оно
служит и ныне, и, представляя себе его прошлое, с удовлетворением
устанавливали непрерывность его службы во все времена, и вас охватывало
чувство гордости, почти благодарности к долговечности создавшей его мысли. И
то, что четыре столетия не смогли доказать, что оно возведено заблуждением,
не внушили ненависти к тому, для чего оно было возведено, не вызвали
никакого отпора, который не оставил бы от него камня на камне, облекало это
непритязательное серое творение древней мысли спокойствием и даже величием,
которые при излишней пытливости ума перестаешь ощущать у его религиозных и
военных собратий. Здесь в кои-то веки средневековье и современность нашли
общий язык. Стрельчатые окна, изъеденные временем каменные своды и арки,
направление оси, потускневшие, тщательно отделанные коричневые балки и
стропила не говорили ни о заглохшем искусстве возведения крепостей, ни об
отжившем религиозном культе. Защита и спасение тела хлебом насущным остались
и ныне старанием, верой и рвением.
его благодатный свет падал снопами на деревянный ток посреди риги, где
орудовали стригачи. Толстый дубовый настил, почерневший от времени и
отполированный цепами множества поколений, стал такой же гладкий и такого же
великолепного оттенка, как паркет парадной залы в каком-нибудь
елизаветинском замке. Стригачи стояли на коленях, и поток солнечного света
ложился косыми полосами на их выбеленные рубахи, бронзовые от загара руки и
сверкающие ножницы, которые при каждом взмахе ощетинивались тысячами лучей,
способных ослепить человека со слабым зрением. Под ножницами лежала
задыхающаяся пленница-овца и по мере того, как испуг ее нарастал, переходил
в ужас, дыхание ее все учащалось и вся она начинала дрожать, как зыбкий,
пронизанный зноем воздух на солнце снаружи.
производила впечатления того резкого контраста, какое, казалось бы, невольно
могло внушить такое расстояние во времени. Уэзербери по сравнению с городами
оставался неизменным. То, что горожанин относит к "тогда", для селянина
означает "теперь". В Лондоне прежнее время - это двадцать, тридцать лет тому
назад, в Париже - десять или пять, а в Уэзербери и шестьдесят и восемьдесят
- это все еще "нынче", и надо, чтобы прошло по меньшей мере столетие, чтобы
какой-то заметный отпечаток остался на его лице и говоре. За пятьдесят лет
разве что самую малость изменился крой сапог или вышитый узор на рабочей
блузе. В этом захолустье Уэссекса о стародавних временах, которые приезжие
деловые люди называют допотопными, говорят "прежде бывало"; их прежнее время
- здесь все еще нынешнее, их настоящее - здесь далеко впереди.
риге.
- были отгорожены плетеными загородками, и за ними толпились овцы. В одном
углу между загородкой и стеной был устроен маленький загон, где бесперебойно
держали на очереди трех-четырех овец, которых по мере надобности выпускали к
стригачам, чтобы они не отрываясь делали сбое дело.
три женщины: Мэрией Мони, Смирная и Трезвая Миллер; они собирали руно,
сворачивали и связывали его штапелями. Им довольно успешно помогал старый
солодовник. Когда время варки солода, длившееся с октября до апреля,
кончалось, он ходил по окрестным фермам и предлагал свои услуги.
осторожны, не ранили животных и стригли Достаточно коротко. Габриэль,
которого ее блестящий взгляд притягивал, как мотылька свет, носился с места
на место и снова возвращался к ней; он не был непрерывно занят стрижкой, а
только время от времени помогал другим, выпуская к ним овец. Сейчас он
обносил работников кружкой с сидром, который черпал из бочки, стоявшей в
углу, и подавал им ломти нарезанного хлеба и сыра.
чтобы он стриг осторожнее, пожурила мальчишку-подручного за то, что он
отпустил в стадо только что остриженную овцу, не поставив на нее клейма, а
затем вернулась к Габриэлю, который, только что отложив завтрак, подтащил к
себе испуганную овцу и ловким движением руки перевернул ее на спину. Он
обкорнал ей длинные космы вокруг головы и обнажил шею и дужку, в то время
как хозяйка молча следила за его работой.
краска заливает у овцы шею и грудь, оголившуюся под звонко постукивающими
ножницами; не одна салонная красотка позавидовала бы такому нежному румянцу,
и любой женщине было бы к лицу вспыхнуть так мгновенно и естественно.
что ее глаза с интересом следят за его искусными ножницами, которые,
кажется, вот-вот отхватят кусок живого тела, но никогда не отхватывают.
Подобно Гильденштерну, он был счастлив тем, что не чрезмерно счастлив. У
него не было желания говорить; достаточно было того, что его прекрасная дама
и он, они вдвоем, составляют одну группу, они одни, отдельно от всего мира.
Итак, разговор вела главным образом она; бывает такая болтовня, которая
ничего не говорит, - вот так болтала Батшеба, а бывает молчание, которое
говорит многое, - таково было молчание Габриэля. Полный смутного скрытого
блаженства, он продолжал делать свое дело: постепенно поворачивая овцу, он
придерживал ее голову коленом и, быстро строча ножницами, снимал шерсть
кромками с подгрудка, с одного бока, с другого, со спины и закончил хвостом.
Корнев Павел
Лукьяненко Сергей
Конюшевский Владислав
Корнев Павел
Роллинс Джеймс
Посняков Андрей